Девочки

При этом все ее тело рвется наружу — ее губы, ее грудь, ее бедра, — ее тело целиком будто не решило еще остановиться, окаменеть, раскрошиться. За всю свою жизнь ты никогда не видел ничего более зрелого. Именно это слово приходит на ум — «зрелое».

Ты удивлен. Это не то, чего ты ожидал. И ты определенно желаешь ее сильнее, чем предполагал, но, прежде чем кровь начинает стучать в твоей голове, ты убиваешь свое желание, давишь и запихиваешь его куда подальше. Этой девочке не больше шестнадцати, эта девочка нелегальна. Нелегально — вот что заставляет тебя контролировать свое желание. Не «неправильно», а «нелегально». Твои глаза скользят по ее ключицам, ты ловишь себя на фантазиях о том, как ямочки над ними превратились бы в чаши, наполненные влагой.

Однако ты находишь в себе силы произнести:

— Думаю, это ошибка. Понимаешь, «ошибка»? Произошла ошибка.

— Я говорю по-английски, — отвечает она без акцента, слегка поводя глазами.

— О! — говоришь ты. — Ну, я… я думаю, это ошибка — я имел в виду совсем другое.

Она пожимает плечами.

— Прекрасно. Они могут прислать кого-нибудь еще. Нет проблем.

Не взглянув на тебя, она разворачивается и начинает удаляться по коридору. Ты смотришь, как она идет, замечаешь, какая маленькая у нее задница, как даже сквозь юбку на каждой половинке видны ямочки, как ткань морщится над раскачивающейся при каждом шаге крепкой плотью. Двигаясь в сторону лифта, она начинает играть в какую-то игру с рисунком на ковре, наступая лишь на определенные цвета, избегая других, и сама едва не сваливается при этом.

Ты потрясен. Она так близко, и она может стать твоей. Это не какая-нибудь католическая школьница в автобусе, не какая-нибудь девочка, на которую смотришь и думаешь: «Черт! Если бы только это было законно», и встряхиваешь головой, и не даешь этой мысли вновь вернуться, потому что это — незаконно, и ты не хочешь рисковать, ведь что бы ты ни сделал, что ты мог бы сделать, все станет известно, ведь, так или иначе, ты публичный человек. Это же — проститутка. Сейчас, в данном случае, требуется произнести лишь слово, и она может стать твоей. И своими руками ты коснешься ее тела, ртом — ее шеи, сосков, твой член будет внутри нее, и она будет тереться о тебя внутренней стороной бедер, ее ладони будут упираться в твои ребра, а предплечьями она сожмет свои маленькие крепкие груди вместе, она перебросит волосы на одну сторону и, глядя прямо тебе в глаза, произнесет своим маленьким, своим крошечным дерзким ртом на чистом английском: «Да, вот так! Трахни меня!»

Ты оглядываешь холл. Пусто. Ты выкрикиваешь:

— Подожди минутку!

Не останавливаясь, не сбиваясь с шага, она разворачивается и идет к твоему номеру и, опять же не взглянув на тебя, проходит внутрь. Ты ловишь себя на мысли: «Возможно, здесь это даже и не противозаконно, возможно, совершеннолетие здесь наступает в пятнадцать или шестнадцать, а ей вполне уже может быть семнадцать или восемнадцать». И закрываешь за собой дверь.

Ты хочешь поглотить ее. Ты хочешь вдоволь насладиться ею своим ртом — насладиться ее шеей, ее руками, ее животом. Ты мог бы пожирать ее вульву часами. Со своей подружкой ты всегда делал это из вежливости. Она занималась оральным сексом с тобой, поэтому ты занимался им с ней, или ты хотел, чтобы она занялась этим с тобой, поэтому ты делал это для нее. Ты не против этого. Ты знаешь парней, которым не нравится это делать, но они так или иначе делают это по той же причине, что и ты, — нет, ты вовсе не против этого, но это никогда не заводило тебя, как сейчас. Иметь ее своим ртом — единственное, о чем ты можешь сейчас думать. Ты кладешь ее спиной на кровать, раскидываешь ее руки и сразу же притягиваешь ее киску к своему лицу. Кожа на ее бедрах под твоими руками настолько гладкая, что напоминает тебе бумагу для факса. Прикасаясь к ее ногам, ты чувствуешь скребущие мозоли на своих ладонях. Ты ощущаешь, как твоя щетина царапает ее правое бедро. Боясь поранить ее, ты еще шире раздвигаешь ее ноги. Сухожилия с внутренней стороны ее бедер натягиваются, словно маленькие стальные канаты, а там, где они заканчиваются, там, где они сильнее всего выступают, где под и над ними образуются неглубокие чашеобразные ямки, — там холмик вульвы ниспадает к ее заднице.

Она полностью выбрита, и тебе очень хотелось бы, чтобы сделала это она сама; щель между ее ног выглядит настолько изысканно, словно ее вырезали тончайшим скальпелем. Бережно ты раздвигаешь ее кончиками своих пальцев, обнажая складочки коричневой плоти. Ты никогда раньше не замечал, как неловки твои пальцы, как огромны, как ужасны. Как у гориллы, думаешь ты. Какое-то мгновение ты смотришь на ее вульву, раскрытую, словно морское животное, словно анемон, готовый поглотить неосторожную рыбку, затем мельком окидываешь взглядом ее тело. Она не двигается, она уставилась в потолок, ты не можешь видеть выражение ее лица. И ты накрываешь ее своим ртом. На мгновение ты испытываешь облегчение, когда случайная щетинка колет твои губы. На мгновение тебе становится интересно, побреет ли себя точно так же твоя подружка. А потом ты забываешься.

Неожиданно она стучит тебя по плечу, стучит так, как если бы вы стояли в очереди на автобус, а ей потребовалась бы информация. Ты поднимаешь на нее глаза, один из твоих обезьяньих пальцев еще внутри нее. А она говорит:

— Если ты хочешь трахнуть меня, делай это сейчас — у тебя осталось пятнадцать минут.

Ты не можешь в это поверить. Ты не можешь поверить, что делаешь то, что делаешь, вот уже сорок пять минут. Ощущение такое, будто ты только что начал. И ты ловишь себя на мысли, как это ей удается следить за временем.

На самом деле ты не хочешь прекращать то, что делаешь, но чувствуешь, что должен, что ты платил не за ее удовольствие и должен получить то, за что заплатил фактически. Одно легкое движение — ты переворачиваешь ее, и она, опираясь на руки, уже стоит на коленях. Надавливая на выступающие лопатки, ты подталкиваешь ее вперед, поддерживая снизу за живот. Ты собираешься войти в нее сзади — твой взгляд скользит по изогнутому желобку ее прогнувшегося позвоночника до поясницы, где он заканчивается крошечной, плоской буковкой «V», вздымающейся вверх, словно стрела, наконечник которой вырезают две полусферы, расходящиеся у ее бедер, а от острия начинается расщелина задницы — маленькой, круглой и упругой, словно мячик, — и снова ты охвачен страстным порывом прильнуть к ней своим ртом. Не понимая, что делаешь, ты лижешь ее анус.

Назавтра, в самолете, когда ты мысленно вернешься к случившемуся, когда попытаешься восстановить каждую деталь, ты вдруг внезапно вспомнишь, как твое тело делало это, и удивишься, где же ты был сам, когда все это происходило. Там и тогда, в самолете, когда стюардесса предложит тебе на выбор говядину или курицу, одна мысль об этом сделает тебя больным. Но здесь и сейчас, в твоем номере в отеле, то, что ты делаешь, то, чего ты никогда не сделал бы раньше, вызывает у тебя невероятное желание кончить. Ты входишь в нее, хватаешь ее своими руками, руками, которые почти полностью заключают ее тонкую талию в кольцо, и вставляешь ей снова и снова. Своим членом, самой верхушкой его головки, ты трахаешь ее прямо в свод матки, и при каждом толчке она издает пронзительный крик. Ты не можешь сказать — от боли это или от удовольствия, но надеешься, что и оттого и от другого одновременно. Ты боишься, что разорвешь ее, что раздавишь ей ребра, когда сжимаешь ее маленькие груди, крепкие, словно апельсины, что сломаешь ее руки, когда притягиваешь к себе, что задушишь ее, когда — после всего лишь пяти или шести толчков — ты кончаешь и обессиленно падаешь на нее сверху.

Но она чувствует себя великолепно. Она позволяет тебе немного полежать на ней, осторожно вытаскивает из себя твой член, убеждаясь, что презерватив на месте, вытирает руки о простыню и, выгибаясь, выползает из-под тебя. Ты не можешь пошевелиться. Смотришь, как она одевается. На мгновение она исчезает в ванной, чтобы поправить волосы и макияж, но это занимает совсем немного времени, и, когда она заканчивает, когда ты все еще лежишь пластом, она произносит: