Сириус

— Вот как! Вы, значит, тамбовский Дондуа, — пошутил генерал. — Mais dites s’il vous plait, vos parents comment peuvent — ils admettre votre service danns L’armée Russe?^[5]

Поручик покраснел до самого воротника.

— Нельзя ли по-русски, ваше превосходительство?

Воейков недоуменно уставился на юношу, потом испуганно отпрянул.

— Как, вы не говорите по-французски?

— Ни слова.

— Quel scandal!^[6] Что же мы теперь будем делать?

Он в волнении прошелся по комнате.

Совершенно потерянный, поручик пролепетал:

— Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, о причине моего вызова.

— Извольте. Это не секрет. Президент Французской республики, наш высокий гость, в разговоре с государем императором выразил пожелание видеть вас. Он состоит в дружеских отношениях с графами Дондуа и обещал, по их просьбе, разыскать вас. Государь император заверил, что уже сегодня он будет иметь возможность с вами разговаривать. И вот, оказывается, вы не говорите по-французски. C’est un coup d’ivprevu…^[7] Не можем же мы допустить, чтобы президенту пришлось объясняться с вами, человеком французского происхождения, через переводчика!

Постукивая себя по пальцу левой руки предметом, похожим на мундштук, генерал что-то обдумывал.

— Вот что. Я должен сообщить об этом его величеству. А вас прошу подождать меня здесь.

Юноша не заметил, как долго простоял у окна, залюбовавшись партером верхнего сада и статуей Нептуна. Очнулся, когда вошел Воейков.

— Ну-с, поздравляю с успехом. Его величеству понравилось, что вы не знаете французского. Что же касается вашего представления президенту, то мы решили с этим не торопиться. То есть мы сделаем это в том случае, если президент сам вспомнит. Я полагаю, что этот разговор через переводчика и вам сулит не много приятного.

— О, конечно, ваше превосходительство, я бы с удовольствием уклонился от этой чести.

— К сожалению, совсем уклониться невозможно. Государь император обещал. Ваше счастье, если президент забудет про вас. Но государь хочет, чтобы все эти дни, что он будет у нас гостить, вы находились поблизости, дабы можно было вас представить в любой момент. Соответствующим лицам будут даны указания. А сейчас вас отведут в назначенное для вас место.

Коридорами, комнатами, вестибюлями, где сновали слуги, чины дворцовой охраны, кавалергарды и лейб-гусары, поручика провели в бельэтаж Ольгинской половины дворца. Штофные обои, мебель в стиле «чиппендель», литографии с изображением конских скачек и псовой охоты, тишина в соседних комнатах, но где-то вдали шарканье дрессированных ног, лязг посуды, а еще дальше — еле слышный торжественный гул.

Большой зал дворца наполнялся гостями.

Вошел румяный молодой человек в мундире камер-юнкера. Назвавшись бароном и присовокупив какую-то прибалтийскую фамилию, он в изысканных выражениях стал уверять поручика, что очень счастлив провести с ним вечер. Он с восторгом заговорил о сегодняшнем празднике, который, без сомнения, войдет в историю. Княжна Джамбакуриан-Орбелиани призналась, что не запомнит таких туалетов. На графине Шуваловой больше драгоценностей, чем на Смоленской Божьей Матери. А как мило выразился Вивианы:

«Il faut être ici ce soir pour comprendre ce qu’est l’empire russe!»^[8]

— Да! Такого вечера еще не бывало. Я очень жалею, мой друг, что вы не видели, как гости шли к столу. Это незабываемо! Впрочем, позвольте, позвольте!..

Барон засуетился, подбежал к двери, потом заглянул в другую.

— Друг мой, я вас на минуту оставлю.

Поручик был рад; он ничего так не хотел, как остаться одному. Но случилось неожиданное. В комнате появилась, неизвестно откуда, девушка лет пятнадцати, в простом, изящно сидевшем платьице. Она была бы совершенная красавица, если бы не слегка припухшая верхняя губа.

— Так вы из Тамбовской губернии?

— Так точно, сударыня.

В лице у девушки мелькнуло веселье, а поручику показалось, что кто-то в соседней комнате тихонько хихикнул.

— Но правда ли, что там много волков?

Стало ясно, что это воспитанница одного из благородных институтов — Смольного или Екатерининского. Вероятно, дочь дворцового служащего.

— Волки, конечно, есть, но не так много, как думают.

— А вы тамбовские пряники ели?

— Пряники бывают тульские, тамбовских нет.

— Ах, да! Значит, и самовары тоже не тамбовские?

— Совершенно верно, самовары тоже тульские.

— И вы пьете из самовара?

— Как же! Каждый день.

Барышня была в восхищении. Теперь до поручика ясно долетели шепот и заглушенный смех. Мелькнули в зеркале еще два белых платья. Он насторожился. Похоже было, что какая-то веселая компания над ним потешается.

— Я люблю Тамбов, — продолжала девушка. — Какое красивое имя «Тамбов»!

В это время начался громкий разговор. Строгий женский голос по-английски читал какое-то наставление, ему отвечали виноватые девичьи голоса. Барышня приложила пальчик к губам и порхнула в ту комнату, откуда раздавались голоса. В дверях появилась дама. Пропустив девушку, испытующе посмотрела на молодого человека и удалилась.

Во дворце в это время что-то произошло. Шарканье ног, лязг посуды, все прочие звуки прекратились. Воцарилась полная тишина. В течение пяти минут не звякнула ни одна тарелка, а потом все содрогнулось от громкого «ура».

Вбежал барон.

— Ну-с, друг мой, нам, кажется, повезло. Мы сможем хоть одним глазом взглянуть на пир богов. Сейчас только что говорил государь император. Я облюбовал укромное местечко, откуда нам многое будет видно.

Он бросил проницательный взгляд на невзрачный армейский мундир поручика, но тотчас подавил беспокойство. Ему искренне хотелось угостить бедного простака необыкновенным зрелищем.

По лестнице двигался поток людей. Лакеи выглядели генералами. Поддерживая крахмальными салфетками золотые и серебряные блюда, несли их, как святые дары.

Когда молодые люди миновали несколько комнат, поручик увидел раскрытые настежь двери. Тысячи огней, зеркала, россыпь бриллиантов, белизна дамских плеч и облако великолепия, клубившееся над редчайшим собранием плодов земных.

В зале раздавался голос президента. Он говорил о сохранении мира в Европе, но не иначе как в славе, силе и достоинстве. Было видно, что его уверенный голос и свободная манера говорить произвели на собравшихся глубокое впечатление. У императрицы пошли красные пятна по лицу. Государыня недовольна была не содержанием речи, а тем, что она затмила речь императора, прочитанную по бумаге негромким голосом, без страсти, без мощи. Казалось, «ура», раздавшееся после речи Пуанкаре, звучало громче, чем после слова императора.

У царицы не прошло еще возмущение недавней дерзостью Пуанкаре, поднесшего ей в подарок гобелен с изображением казненной французской королевы Марии-Антуанетты. В серебряном парчовом платье, сверкавшая бриллиантовой диадемой, государыня была бы ослепительно красива, если бы не эти красные пятна, выдававшие ее душевный недуг.

Дондуа, впервые видевший царскую чету и весь двор, с поразившей его самого жадностью пожирал глазами содержимое блестящего пространства — от лепных гирлянд под потолком до золотых мундшуков и аксельбантов великого князя Бориса Владимировича. Он понял, что сегодняшний день — событие в его жизни, и хотел, чтобы вечным оттиском в душе остались искрящееся в бокалах вино, шум фонтанов, несшийся в открытые окна, покрывавшая всех бриллиантовая роса и пламя свечей, изгонявшее из чертога всякую тень заботы.

Какое-то начальствующее лицо, проходя мимо, строгим оком уставилось на молодых людей. Барон встрепенулся.

— А теперь, мой друг, пора и нам закусить, чем Бог послал.

Он увлек поручика, и тот, оглянувшись в последний раз, увидел панораму пира. Сквозь трепет свечей синел на противоположной стене зала гобелен с изображением Петра Великого, спасающего тонущих в Финском заливе.

Около четырех часов весь Петербург, в колясках, верхом, в автомобилях и поездом, двинулся в Красное Село на зарю с церемонией.