Кот на Рождество

По контрасту с Малышкой, Бенедикт - душа общества. Он приветствует вновь прибывших так, как если бы он был официальным встречающим. Как только гости объяснят свое дело, он сопровождает их в ту комнату, куда они были направлены, и немедленно забирается к кому-нибудь из них на колени. Особенно Бенедикт чувствует себя в своей стихии, когда вокруг много людей - во время заседаний, рождественской вечеринки или пресс-конференции. Если, например, на пресс-конференции присутствует телевидение, а он не приглашен на съемку, он просто дожидается, когда зажжется красный огонек, и прыгает на колени к тому, на кого наведена камера. Люди разными путями становятся телезвездами. Бенедикт выбрал самый верный и самый короткий путь.

Особенно нравится Бенедикту располагать к себе людей, которые не любят котов. Как-то у нас служил бухгалтер, который боялся их до смерти. Бенедикт это прекрасно понимал. Однажды он подкараулил нервного и настороженного бухгалтера, устроившегося поработать в одной из комнат, дождался, когда тот расслабился, незаметно подкрался и вспрыгнул к нему на колени. Несомненно, Бенедикт решил, что суть лечения от страха перед котами, как и от икоты, состоит во внезапности.

Сначала мы были готовы отказаться от этого бухгалтера. Но выяснилось, что в этом нет необходимости, потому что Бенедикт оказался прав. С того времени бухгалтер жил в мире с котами, что же до Бенедикта, то он и поныне продолжает любить всех - за одним исключением. И это Малышка. Но такое может произойти и с самым дружелюбным из котов. В конце концов, они все-таки коты.

Странность Белого Медведя состояла в том, что с людьми, которых он знал, он был так же дружелюбен, как и Бенедикт. С Мариан, например, он был необычайно нежен - он готов был часами сидеть у нее на коленях, и даже когда она помогала мне, например, дать ему таблетку, что, казалось, было непростительно, он в конце концов обижался на меня, а не на нее. Были и другие люди, которых он искренне любил. Например, те, кто оставался присматривать за ним, когда мы с Мариан уезжали оба. Кот очень любил Алекса Пачеко из группы молодых активистов, которые должны были вскоре произвести революцию в движении по защите животных. Другой любимицей была Джин Адлон. Она прежде работала в нашем офисе и так любила котов, что делом ее жизни стала забота о тех котах, хозяева которых были в отъезде. Не знаю, как ей это удавалось, но иногда она обслуживала по двадцать заявок в день. Причем она не только кормила кота, но и оставалась в доме на некоторое время, чтобы с ним поиграть.

У Белого Медведя случались конфликты с моими друзьями-шахматистами, особенно если появлялся кто-то новый. Вообще Белый Медведь испытывал противоречивые чувства к игре в шахматы. Он находил в ней некоторые достоинства, такие, как тишина, и то, что в этой игре принимал участие кроме меня только один человек. Но две вещи ему не нравились. Во-первых, иногда игра слишком затягивалась, а во-вторых, его изумляла та ужасная серьезность, с которой люди относились к этому занятию. Например, иногда возникала внезапная необходимость вскочить на подоконник, чтобы понаблюдать за голубями или по какой-либо другой важной причине, а кратчайший путь к месту назначения пролегал как раз над шахматной доской. И он никак не мог понять, отчего все приходят в ярость из-за того, что на пол упало несколько маленьких штучек, которые - по опыту он прекрасно это знал - очень плохо катаются, да и внутри у них нет ничего интересного.

Могу сосчитать на пальцах одной руки тех новых гостей, которые с самого начала понравились Белому Медведю. Одной из них была моя внучка Зоя. Впервые Зоя появилась вместе с моей дочерью Геей и ее мужем Сэмом. Так как их было трое, а Белый Медведь может вынести только двух, то он немедленно занял свой пост под кроватью. Зоя сразу же залезла под кровать и вытащила его оттуда. К моему изумлению, оказалось, что ему это понравилось.

Другой была Кэролайн Томпсон, продюсер и мой близкий друг. Как-то, когда я был в отъезде, Кэролайн переночевала в моей квартире. Наутро, когда она уже ушла, а я как раз вернулся, я увидел, что Белый Медведь все еще спит. И когда он проснулся, он стал вытворять такое, чего я прежде никогда за ним не замечал. Он стал крутиться с идиотской ухмылкой на лице.

Спустя некоторое время я разгадал причины его симпатии к Зое и Кэролайн. Поскольку Зое в то время было только четыре года, то она была ненамного крупнее кота. А вот поведение Кэролайн было достойно осуждения. Она приохотила кота к кошачьей мяте. Я немедленно позвонил ей и напомнил, что Белый Медведь еще несовершеннолетний и она за это преступление могла бы попасть в тюрьму. Я, правда, решил не отправлять ее туда. Я всего-навсего отправлю кота в лечебницу для детей-наркоманов за ее счет.

Одним из интересных направлений внутренней политики Белого Медведя было его отношение к домашним, а именно к Розе, с ней мы уже встречались в главе, посвященной диете. Роза полюбила Белого Медведя с первого взгляда. Она суетливо и шумно заботилась о нем, а он, отвечая на ее чувства, позволял ей очень многое. Он не только разрешал ей мыть, убирать, вытирать пыль где угодно, но и не отходил от нее ни на шаг и принимал посильное участие в ее хлопотах. Когда Роза стелила кровать, кот даже разрешал ей поиграть в его любимую игру - стащить его с простыни или с одеяла.

Однако в двух случаях Белый Медведь не разрешал переходить границы. Он был против пылесоса и чистки ковров. Как только Роза доставала из кладовки пылесос, для кота это служило сигналом к разрыву дипломатических отношений. Война была объявлена, и в тот момент, когда Роза включала аппарат, для кота он становился вражеским танком, перешедшим границу. Вторжение началось, и кот превращался в Рим против вестготов, в Америку против России или в «наших» против «ненаших».

Ему не нравилась и щетка для чистки ковров - то, как она движется, но тут у кота был по крайней мере шанс остановить ее, если, забежав спереди, ударить ее сбоку лапой. Напасть на большой танк-пылесос было труднее, и кот его просто ненавидел. Шум от пылесоса был таким оглушительным, что невозможно было продолжать сражение. Единственное, что он мог сделать, - это забраться внутрь, но поскольку Роза все время отодвигалась от него и в то же время кричала на него громче, чем шумел пылесос, сделать это не представлялось возможным. Кот, конечно, не понимал, что Роза говорила всего лишь "Pobre Oso Polar! A tí no te gusta el aspirador, verdad?" [Бедный Белый Медведь! А, так тебе не нравится пылесос? (исп.)]. Он слышал только возгласы командира в грохоте сражения. Для кота пылесос символизировал весь ужас современной войны. Случалось, я заходил домой в обеденный перерыв, и, если это происходило в разгар военных действий, ни Белый Медведь, ни Роза сначала не замечали меня, и я изумленно наблюдал за происходящим. В конце концов Роза выключала пылесос. Тогда и Белый Медведь замечал меня и начинал бегать, изображая радостную встречу, так как я пришел вовремя, чтобы его спасти.

Однако когда Белый Медведь понимал, что с моим приходом ничего не изменилось, - Роза продолжает пылесосить, а я ничего не предпринимаю, чтобы ее остановить, - то для него, удивленного тем, что я могу все это вынести, я становился не только предателем, но кем-то еще и похуже. Имея возможность выиграть войну, я по какой-то необъяснимой причине выкидывал белый флаг. Кот готов был сражаться до самого конца, до неизбежного поражения, но, когда все заканчивалось и объявлялось о прекращении военных действий, должно было пройти время, прежде чем Белый Медведь готов был снова общаться со мной.

Еще одна проблема возникла весной, когда разразилась сильнейшая гроза. Белый Медведь ужасно испугался. Ему было так же страшно и Четвертого июля во время фейерверка, устроенного в Центральном парке. Фейерверк осветил всю мою квартиру, и от него было столько шума, что, по мнению кота, все это могло быть если не Вторым пришествием, то, по крайней мере, открытием второго фронта. Но еще больше Белый Медведь боялся грозы. Задолго до ее начала, когда я, тертый калач, настрадавшийся от скверной погоды, еще не чувствовал признаков ее приближения, я уже знал, что она где-то собирается, потому что кот исчезал. Когда же гроза доходила до нас, я был не в силах успокоить кота. Можно было отнести его в глубь квартиры, в самый дальний шкаф в кухне, можно было закрыть дверцы шкафа так плотно, чтобы до него не доносились раскаты грома, можно было прикрыть руками его ушки. Но все было бесполезно. В лучшем случае он застывал, в худшем - впадал в безумный гнев.