Выбор Бога. Роман о любви (СИ)

было невыносимо тошно, я их плохо помнила. Горе и скорбь,

слезы и воспоминания. Олег глядел на меня с фотографий,

висевших на стенах комнаты, этих немых свидетельств

бесконечного счастья двух любящих друг друга людей, которые

обнимаются, целуются, смеются.

Потом я убрала из спальни все его фотографии. Нет уже этих

людей. Одного нет вообще, а другой не может быть счастливым.

Какая нелепая смерть! И главное, меня не было рядом, уехала в

Донской монастырь на Валдай, поработать, отдохнуть душой,

чуть отвыкнуть от детей и мужа, чтобы вернуться к ним с новыми

чувствами, а вернулась на похороны. Господи, за что? Почему?

Сейчас стало немного легче, иногда могу и не заплакать по

утрам. Боль притупилась, пришло сознание, что надо жить

дальше, есть работа и обязанности перед другими людьми.

Есть дети, Олега продолжение, которые требовали внимания и

отвлекали от горя больше всего. Они и помогли придти в себя и

жить дальше.

И еще чувство женского прагматизма и ответственности за тех,

кто рядом.

Чувствую, что сегодня сумею начать утро без слез.

А вот и первый мой помощник.

Дверь в спальню тихонько раскрылась, и сонный Глеб без

лишних слов забрался ко мне в кровать, прижался теплым

детским телом, поворочался немного и через минуту засопел. Я

потихоньку гладила его светлые волосы, вдыхая родной запах.

110

Сегодня суббота, могу поваляться в кровати подольше, вот так,

прижимая его к себе.

Глеб, этот обычай полежать с родителями в выходные, при-

думал, когда ему было года полтора. Мы пытались возражать, у

нас с Олегом были и другие занятия по утрам, более приятные для

любящих друг друга людей, но младший сынишка был тверд

характером, и остановить его могла только вовремя закрытая на

защелку дверь спальни. Так что мы с мужем иногда занимались

любовью рядом со спящим сыном.

После смерти Олега утренние визиты Глеба стали чаще, он

жалел меня, вытирал мне слезы, приносил воды из кухни, потом

засыпал рядом, когда я успокаивалась. С ним как-то было легче.

Опять открылась дверь, и в спальню проскользнула Соня,

поправляя на ходу сползающие пижамные штаны, залезла под

одеяло с другой стороны, несколько раз перевернулась со спины

на бок, ища удобное положение, и тоже заснула.

Сонька – наш с Олегом приемыш. Когда после Глеба выяс-

нилось, что больше у меня детей не будет, дисфункция щи-

товидки, и пожизненный ежедневный прием эльтероксина, а так

хотелось третьего ребенка, то мы удочерили из детдома

пятилетнюю девочку.

Это больше была идея Олега, чем моя. Ему очень хотелось

дочку, я-то не особо стремилась к еще одному ребенку, хоть

между сыновьями разница и была в шесть лет, но от пеленок и

детских болячек отойти не успела. Олег присмотрел маленькую

девочку, или она его, я так до сих пор и не знаю, во время ремонта

детского дома, и я не разу не пожалела, что теперь у нас есть и

дочь. Не знаю, как бы я одна справлялась с четырьмя, сейчас уже

с тремя мужиками в доме, если бы ни ее благотворное влияние на

эту мужскую компанию, временами грубую, временами просто

неуправляемую.

Год мы приручали маленькую Соню. Или она нас? А закон-

чилось все тем, что в одно прекрасное утро в нашей постели уже

сопели двое детей. Правда, недолго продолжалось это счастье…

– Господи, Андрей, а ты куда? – прошипела я.

К нам присоединялся мой старший сын. Ему уже тринадцать.

За последний год вытянулся, подрос сантиметров на десять, уже

подросток, но тоже не прочь полежать рядом с мамой в постели.

111

Андрей деликатно примостился со стороны Глеба и заснул

быстрее младших. Это сейчас он спит в любом положении, а,

когда был грудной, то дал молодой маме жару, не спал ночами.

Ну вот, почти вся моя семья со мною рядом. Греют как печки,

а одеяло не откинешь.

Извини, Олег, сегодня я плакать с утра не буду. Это я так,

шучу, знаю, что мои рыдания он не одобрил бы. Зачем горевать

так долго? Олег любил жизнь, любил детей, любил меня, и сейчас

любит, просто он далеко.

Сейчас самое время рассказать читателю, почему я не в мо-

настыре, я же все для себя решила в предыдущей главе.

Олег не смог нас встретить, когда мы с Февроньей прилетели

из Германии, сломалась его машина, не доехал до Таллинна.

Тогда я думала, что это наверно и к лучшему. Я чувствовала

себя бесконечно виноватой перед Олегом, я же любила его, и с

любовью этой еще надо было как-то справиться. А так не надо

объясняться, попрошу у Валентины, чтобы отослали меня на

ферму подальше от монастыря и людей. Но и этого делать не

пришлось.

Сразу после приезда я узнала, что в Покровском монастыре

формируется группа монахинь для служения в Палестине на

восстановлении монастыря, возвращенного русской православной

церкви. И через два дня я уже была в Москве в Новотроицком

монастыре, где ждала оформления израильской визы и в

ускоренном темпе изучала основы иврита и арабского.

Уже и визы были готовы, и билеты на самолет, который вы-

летал через неделю, когда выяснилось, что я беременна. Мне

стало плохо после завтрака.

Пожилая инокиня, увидевшая, как меня стошнило прямо на

улице рядом со столовой, вызвалась мне помочь, отвела в келью,

принесла воды.

– Не может быть, чтобы ты отравилась! У нас сроду таких

случаев не было! – сказала она в ответ на мое предположение, а

затем участливо спросила. – Дочка, а ты не беременная?

Что я могла сказать? Мы с Олегом не предохранялись, у меня

же все это было в первый раз, я совсем потеряла голову,

подсказать что-то также было некому.

112

– Монашек в положении не бывает! – то ли пошутила, то ли

вынесла приговор моя помощница.

Дальше опять все было не очень просто. Уехать к родителям в

Тверь я не могла. Очутиться в тюремной камере, да еще в

положении?

Позвонила Олегу. Как я была рада услышать его голос! Отдать

ему должное, мой возлюбленный отношения выяснять не стал,

приехал в Москву следующим утром, перевез меня в Санкт-

Петербург, вернее в его пригород, где устроил на время у своей

родственницы, замечательной тети Вали, которая жила в

Ульяновке, большом поселке на железной дороге Санкт-

Петербург-Москва.

Я бы еще месяц жила у доброй тетушки, предыдущая

эстонская виза у меня была однократная, а оформление эстонской

визы занимало долгое время.

Но Олег попросил помочь матушку Валентину, и через неделю,

я уже была в знакомой мне квартире в Нарве. Боролась с

токсикозом и готовилась стать женой Олега.

Я заснула, проспала всего-то полчаса, но проснулась совсем с

другим настроением. Летнее солнце заливало комнату, обещая

хороший день. И не только в погоде.

Теперь надо аккуратно выскользнуть из кровати, тихонько

освободиться от цепких детских ручонок. Пусть еще поспят.

Прочитала утреннюю молитву, привела себя в порядок, и на

кухню, помочь маме, которая уже хлопочет на кухне, готовить

завтрак на всех. Алла Николаевна на пенсии и сейчас живет у

меня. Она приезжает из Твери месяца на три, потом возвращается

домой. Папа скучает. А сейчас он еще и приболел. Во вторник

мама уезжает, придется крутиться одной.

На запах блинов из своей комнаты вышел Илья, это мой

старший сын, еще один приемыш двадцати пяти лет от роду.

Правда, сынок называет меня только по имени, но что сделаешь,

он всего-то на десять лет меня моложе.

– Доброе утро, Оля! А с чем блины будут? Хочу с икрой! – с

этими словами Илья попытался схватить только что поджаренный

блин. Но получил полотенцем по рукам, после чего устроил на