Бюро находок

Казалось, Бусман знал, зачем его вызывают к телефону. Вздохнув, он протянул Генри металлический лоток с потерянными вставными челюстями и, проворчав, что об утрате таких вещей почти никогда не заявляют, понуро поплелся вслед за Паулой. Генри уставился на протезы, невольно представив себе, чего они только не кусали и не разжевывали, ему даже послышался слабый размалывающий звук, и он уже почти почувствовал сильный приступ кашля, из-за которого протезы вылетают изо рта. Бусман когда-то рассказывал ему, что мощный, подобный взрыву чих способен лишить владельца протезов, которые могут столь неожиданно вылететь изо рта, что человек не успевает подхватить их. Генри поставил лоток на полку и признался себе, что тоже вряд ли стал бы заявлять о потере вставной челюсти, доведись ему когда-нибудь обзавестись ею.

Альберт Бусман, страшно взволнованный разговором по телефону, еще на ходу скинул свой комбинезон и, предвосхищая вопрос Генри, объявил:

– Я должен идти, надо его искать, он опять, наверное, заблудился.

– Кто? – не понял Генри.

Бусман ответил:

– Мой отец.

Генри быстро взглянул на часы, понял, что рабочий день подходит к концу, запер шкаф с ценными вещами и отнес ключ Пауле:

– Вот, спрячь, я должен помочь Альберту.

– А что с ним? – спросила Паула.

– У него старик потерялся, надо его искать, он очень волнуется.

– Ну вот опять, – вздохнула Паула; она очень жалела Альберта Бусмана и тоже заметила его тревогу.

Бусман нисколько не удивился, увидев, что Генри пошел вместе с ним; словно сговорившись, они вместе пересекли крытый перрон, заглянули в зал ожидания, бегло осмотрели тусклое, прокуренное помещение и вышли наружу, на вокзальную площадь. Здесь Бусман пояснил:

– Ему почти девяносто, моему отцу, он по-прежнему покупает для нас продукты, только иногда забывает дорогу домой, и соседка звонит мне, если его долго нет.

– А может, он уже вернулся? – предположил Генри. Бусман покачал головой:

– Нет-нет, его нет с самого утра, когда он отсутствует так долго, она всегда бьет тревогу.

Обнаружить отца в столовой для железнодорожников не удалось, не помогли Бусману и старые знакомые, которых он встречал и расспрашивал.

– Вильгельм? – говорили они. – Нет, мы его давно не видели.

Один машинист с красными воспаленными глазами удивленно спросил:

– Вильгельм? Неужто он еще жив?

Интуиция Бусмана привела их на овощной рынок, прилавки и палатки которого скучились под эстакадой надземной железной дороги; рынок скоро закрывался, и продавцы пытались соблазнить покупателей дешевым товаром, подкладывая сверх меры то кочан цветной капусты, то огурец, то пучок зелени. Генри узнал, что этот рынок был излюбленным местом отца Альберта, где тот порой отдыхал в маленькой пивной после утомительных для него покупок Они заглянули во все погребки, но старика нигде не было, даже там, где рыночный люд позволял себе по маленькой.

В конце рынка, возле цветочного киоска, в окружении нескольких ребятишек какой-то человек играл на шарманке; увидев его, Бусман остолбенел, схватил Генри за рукав и пробормотал:

– Этого не может быть… Нет, вы только посмотрите!

В сухощавом старике, невозмутимо крутившем ручку и игравшем песню «Розамунда», он узнал своего отца. Не обращая внимания на Генри, он бросился к нему, взялся за ручку шарманки и оборвал песню. Старик посмотрел на него со смущенной улыбкой, и Бусман спросил, не строго выговаривая, а мягко упрекая:

– Что ты здесь делаешь, Вильгельм? Мы тебя повсюду ищем!

Старик показал на две полные сумки с продуктами, лежавшие рядом с шарманкой; не чувствуя за собой никакой вины, он объяснил, что уже шел домой, когда владелец шарманки попросил его покрутить ручку, пока он сходит в туалет.

– Я всего лишь хотел оказать ему услугу, Альберт.

– Хорошо, отец, – проговорил Бусман, – хорошо, но ты мог бы вспомнить о данном мне обещании.

Несмотря на сыновний выговор, старик вовсе не собирался идти домой; кивая на деревянную плошку с монетами, он сказал, что должен дождаться возвращения шарманщика, ему удалось кое-что собрать – немного, но на пару кружек пива хватит. Они стали ждать, старик не удержался и сыграл еще пару песен – «Очи черные» и «Волны Северного моря». Когда в плошку падала монета, он благодарно кивал. Один раз он дал покрутить ручку маленькому мальчику и вознаградил его за это монеткой. Благодарность вернувшегося чернобородого шарманщика ограничилась крепким рукопожатием.

Сказав: «Ну все, Вильгельм, теперь пора домой», Бусман положил старику руку на плечо, и Генри удивился, с какой радостью принял он сыновнюю заботу. Он, разумеется, не вспомнил бы про свои кошелки, на его лице было написано блаженство и умильное смущение, однако Бусман не забыл про сумки, кивнул Генри и шепнул ему: «Прихвати их».

Генри взял сумки и пошел вслед за обоими, растроганный необычной парочкой; те шли не спеша и держались за руки. Они уже покинули рынок и стояли у светофора, как вдруг старик спохватился, что что-то забыл; он стал рваться назад, но Бусману удалось утихомирить его:

– Не волнуйся, отец, вот идет господин Неф, он несет твои покупки домой.

– Кто это? – недоверчиво спросил старик.

– Коллега по работе, – ответил Бусман.

Старик тут же успокоился:

– А, железнодорожник, ну тогда хорошо.

Дом, где жили Бусманы, давно нуждался в покраске, в двухэтажном посеревшем здании был расположен ресторанчик, меню которого, написанное мелом на грифельной доске, зазывало на жаркое из говядины с жареным картофелем; когда они проходили мимо окна, занавеска сдвинулась в сторону, чья-то рука постучала по стеклу и призывно помахала. Старик, а приглашение явно было обращено к нему, остановился, замялся и взглянул на сына, очевидно, спрашивая разрешения, однако безропотно подчинился, когда тот невозмутимо потащил его за собой, сказав:

– Только не сегодня, Вильгельм. Сегодня они вполне обойдутся без тебя.

На первой лестничной площадке им пришлось остановиться, старик тяжело дышал и держался за перила; очутившись в квартире, он, однако, быстро преодолел свою слабость и поинтересовался, что можно поесть. Вчерашний суп-гуляш, его надо только разогреть, само собой разумелось, что и Генри съест тарелку, и Бусман отправился хлопотать на кухню.

Старик долго и откровенно разглядывал Генри, когда они оказались друг против друга за столом, вероятно, решая, имеет ли право втянуть его в беседу, но после того, как Генри заинтересовался фотографией с украшенным гирляндами паровозом, окруженным группой людей в форме (все это на фоне заснеженного пейзажа), он проникся доверием к гостю и счел себя обязанным прокомментировать фото:

– Вот так он выглядел, наш новенький красавец силач, тогда на Транссибе, где любой другой увяз бы в снегу, а он вытянул, всегда вытягивал, его построили на фирме «Хеншель».

– И вы вели его? – поинтересовался Генри.

– Да, сынок, я был вторым машинистом; между нами говоря, в мои обязанности входило давать инструкции первому машинисту.

Воспоминания оживили его, он немного пошевелил губами, провел рукой по глазам и в красках описал Генри историю с мостом. Это был мост через огромную реку Лену, опоры моста, зажатые льдами, подались и грозили обрушиться. С помощью экстренного торможения старику якобы удалось остановить поезд всего лишь в нескольких метрах от уже накренившегося моста; когда все оправились от шока, шестьсот пассажиров чествовали его как своего спасителя.

Альберт Бусман поставил перед ними тарелки, он хорошо знал чудесную историю спасения, подмигнул Генри и миролюбиво сказал старику:

– Ну что, Вильгельм, нашел слушателя для своих баек?

В ответ на добродушное подтрунивание сына старик гордо произнес своим слегка скрипучим голосом:

– Тебя там не было, Альберт, поэтому ты и не можешь судить о моих приключениях, – и в расчете на поддержку он обратился к Генри: – А вы-то верите мне?