Автор тот же

— Здравствуйте, вы мой адвокат по назначению?

— Здравствуйте. Да, Юрий Юрьевич, я у вас по 49-й.

— Понятно. — В голосе звучали тоска и обреченность.

— Что понятно?

— Да ладно! Ничего, все в порядке.

— Юрий Юрьевич, так дело не пойдет! Вы мне не доверяете. Хуже-я вам неприятен. Я чем-то перед вами виноват? — Вадим пытался хоть как-то установить контакт.

— Нет, вы не виноваты. Просто, знаете, обидно — дожить до сорока и получить бесплатного адвоката. Вы небось первый год работаете? — В голосе звучала не агрессия, не недоверие, а досада.

— Нет, — как можно мягче ответил Вадим, — уже шестой. Ну а что касается „обидно“ — никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь! — Вадим хитро улыбнулся.

— Ну да. Ну да, — все так же обреченно согласился Юрченко.

— Ладно. К делу. Что же случилось?

— Да я не помню. Правда! У меня с утра на работе проблемы возникли. Объявили о сокращении. Знаете, как сейчас в отраслевом НИИ работать? То ли сегодня уволят, то ли завтра. Я даже подумал, что не зря я аспирантуру бросил. Ну был бы кандидатом, а что толку?

— А что вы заканчивали? — Упоминание об аспирантуре Вадима задело за живое. Он уже год тянул с защитой, хотя и диссертация была практически готова, и сроки все вышли. Если бы не Лена, которая его запилила — „Защищайся! Защищайся!“, то точно бы бросил. А так, все время обещал и ей и себе, что вот с весны, нет, с лета, ну, в крайнем случае с осени обязательно займется вплотную.

— Бауманский. И аспирантуру — там же.

— Так вы бросили аспирантуру или закончили?

— Отучился четыре года, на заочной, а потом отчислили с формулировкой „без представления диссертации“. Дочь родилась. Надо было зарабатывать.

— А меня „с представлением“.

— Что с представлением? — В Юрченко, казалось, проснулся интерес.

— Ну, я тоже аспирантуру окончил. Год назад. И меня отчислили, но „с представлением“. А вот доделать руки не доходят.

— Защищайтесь! Точно вам говорю, защищайтесь. — Юрченко ожил окончательно. — Не для денег, их не прибавится. — Вадим кивнул. — Для себя. Для самоуважения! И жену не слушайте! Им, бабам, всегда нужно все и сразу! Ей сегодня приспичило, чтобы муж зарабатывал. А потом пилить начинает, мол, другие защитились, а ты… Моя сама настояла, чтобы я бросил все и стал репетиторствовать. А чуть с деньгами наладилось, завела: „Что ты за человек, даже кандидатскую защитить не мог!“ ~~ Юрченко говорил быстро, на повышенных тонах, руки выделывали какие-то фигуры в воздухе. — Может, имей я кандидатскую, меня бы и не сократили? А ей — по фигу! Сам, говорит, виноват! Я виноват?! Я для них, для нее с Анькой, старался! Вкалывал по 16 часов в сутки. Я и пить-то начал, потому что напряг такой держал, что иначе не уснуть. А она мне — на дверь. Мол, пьяница и неудачник! Мне такой не нужен!

— А я, когда совсем в ступоре, когда уже не уснуть, еду в Воронцовский парк, там мужики до поздней ночи в волейбол режутся. Попрыгаю часок, и сплю как убитый. — Вадим таки вывел Юрченко на контакт. Про волейбол сказал не случайно. И не ошибся. Юрченко с удивлением посмотрел на Вадима.

— А вы в волейбол играете? — В голосе впервые послышались нотки уважения. — А я думал, в шахматы.

— И в шахматы. А для волейбола, на ваш взгляд, я чересчур субтильный? — Вадим рассмеялся.

— Нет, — смутился Юрченко, но быстро сообразил, как переключить разговор. — Простите, я ведь не спросил, как вас зовут?

— Осипов Вадим Михайлович. Но лучше — Вадим, мне так привычнее.

— Принимается. А я — Юрченко Юрий Юрьевич, — протягивая руку, представился подзащитный.

— Да я вроде догадался, пока дело ваше читал. — Вадим принял рукопожатие, лукаво улыбаясь.

— Ой, я — идиот! Ну конечно! А я — Юра, — вконец смутился Юрченко.

— Так идиот или Юра? — не унимался Вадим.

— Да ну вас! — Юрченко дружелюбно рассмеялся.

Беседа подходила к концу. Все было бездарно безнадежно. Юра не вспомнил ничего важного для адвоката. Вадиму удалось лишь вытащить более-менее связную картину произошедшего. После объявления о сокращении Юрий напился, хотя и был в завязке больше года. Решил позвонить Насте — бывшей жене, чтобы все ей высказать про загубленную ею жизнь. Нади, с которой он уже полгода жил, как назло, не было в Москве — уехала в командировку, а в пустую квартиру возвращаться не хотелось. Тем более квартира-то ее. Насти дома не было, трубку взяла дочка Анечка. Приехал и час Настю прождал. А она пришла с букетом. Ясно, со свидания. Вот тут его и переклинило! Дальше ничего не помнит.

Вадим подумал, что, может, на состояние аффекта попытаться вытянуть. Но сам же от этой идеи и отказался. Не признают советские психиатры аффект при наличии алкоголя в крови. Ни за что не признают!

По существу дела ничего толкового Юра не дал. Полезного не дал. „Значит, будем говорить о том, какой он был хороший пионер, сколько собрал макулатуры и металлолома“, — подумал Вадим и в очередной раз пожалел, что нет у нас суда присяжных. Им можно было бы доказать, как плохо человеку, как ему трудно. Убедить, что никто не застрахован. Простые люди — поймут, пожалеют.

Неожиданно Юра сказал:

— Ты прости меня, Вадим.

— За что? — удивился Осипов.

— ведь, это, не поверил в тебя вначале. Думал, мальчишку прислали. Знаешь, „пришла беда — открывай ворота“. А теперь вижу, ты — нормальный. — В глазах Юрченко сверкнули слезы.

— Да ладно! Брось. Я тоже ожидал увидеть пьяницу-хулигана. Что, мне тоже теперь извиняться? — Вадим старался говорить как мог веселее. Помогло, Юрченко улыбнулся.

— Можно я тебя кое о чем спрошу? — Юра заробел.

— Да спрашивай. Я ведь по 49-й, все бесплатно! — решил подпустить иронии Вадим.

Но Юра напрягся:

— Я, когда выйду, заплачу.

— Брось! Я же шучу. На хрена мне твои деньги! Что я, думаешь, так просто коллеге-волейболисту помочь не могу?

— Ну вот, хоть какая-то польза от волейбола, кроме травм, — улыбнулся с облегчением Юрченко.

— Есть польза. Ладно, спрашивай, что хотел. — Вадим посмотрел на часы.

— Да нет, если торопишься, то не важно, Это так — личное.

— Спрашивай, спрашивай! — ободрил Осипов.

— А что ты в шахматах нашел интересного? Это же скучно.

— Как сказать, как сказать, — Вадим покачал головой. — Шахматы — это психология. Причем не твоя, а противника. Угадал, что у него на уме, — выиграл. Думаешь только о своих ходах и планах — проиграешь.

— Интересно, — протянул Юра.

— А еще я ими на жизнь зарабатывал. — Вадим улыбнулся чему-то далекому.

— Как это?

— Понимаешь, я учился в школе рядом с Гоголевским бульваром. А там ЦШК-ну, Центральный шахматный клуб. Так вот, старички-пенсионеры днем собирались на бульваре и играли в шахматы „по три рубля под доску“. Я снимал комсомольский значок, повязывал пионерский галстук, чтобы бдительность усыпить, и после школы приходил на бульвар. Подхожу, говорю: „Дяденька, а можно мне сыграть?“ Ответ стандартный: „Мы, сынок, на деньги играем“. Ну, я из кармана заготовленную трешку вынимаю, показываю: „Я знаю“. Первую партию выигрывал, чтобы своими не рисковать, потом проигрывал, чтобы не спугнуть. Дальше — три партии кряду брал и с девятью рублями — домой. Прикинь, сколько это за месяц получалось. — Вадим будто вновь переживал азарт одной из первых своих „операций по включению мозгов“.

— „А вы, батенька, жулик“, — к месту вставил Юрченко киношный штамп.

— Нет, Юра, просто выдумщик — Вадиму стало неловко за свою несдержанность.

— Выдумай что-нибудь для меня. — Осипов не услышал в голосе Юрченко никакого напора. Только тоску.

В дверь вошел конвоир, которого несколько минут назад вызвал Вадим, нажав кнопку „Вызов“. Каждый раз он ужасно боялся перепутать ее с соседней „тревога“, представляя, как врывается толпа вохровцев и, не разобравшись, для начала начинает мутузить его подзащитного…

— Постараюсь, Юра. Держись! — бодро закончил разговор Осипов, понимая, что придумать-то в данном случае ничего не удастся.