Fuckты

— О чем думаешь?

— О том, что я убью Настю за то, что она нас познакомила.

— Да ладно тебе, пока ничего страшного не случилось, — пробормотала я, забираясь с ногами на кровать. — Я думаю о Кире… Получается, близкий по обстоятельствам человек мог…

— Выходит, что так.

— Но она могла просто выпить таблеток, повеситься, да вариантов сколько угодно. Зачем все так усложнять?

Я забралась под пушистое одеяло к нему под бок.

— Посмотри на себя, чудо-юдо! Ты говоришь о смерти как об очередной пьяной выходке. А я их насмотрелся. Практика в Склифе — привозят человека, все стараются изо всех сил, переливают кровь, оперируют, подключают к аппарату искусственного сердца. Все врачи знают, что осталось жить ему сутки и ничего ты не сделаешь. А это твоя работа, и будь добр — выполняй. У родственников рождается надежда, а ты размышляешь, как бы эту надежду деликатно убить.

— Мне плохо.

— А кому сейчас легко?

Вовина квартира похожа на дом после апокалипсиса. Это тоже временное. На полу в комнате разбитый стакан с мартини, жидкость из которого давно вылилась на пол. После моего шуточного стриптиза для Линды кухня засыпана одеждой, везде окурки, таблетки, пепел, стаканы, бутылки, пустые и не очень пакеты с соком и мысли. Последнего было больше всего, они прятались по углам, высовываясь лишь вопросами из-за диванов.

За девятнадцать с лишним лет я не научилась справляться с похмельем. Дура.

No comments

Я решила не будить Линду и вернуться домой, нога ныла из-за всаженных осколков, и я немного хромала. Я кое-как нацепила на себя все, кроме колготок, которые кинула в мусорку, порванные и лежащие до моего поднятия в луже шампанского. А мы шампанское покупали?

Я прошла два этажа наверх и завернула в квартирный закуток, отгороженный еще одной дверью.

Сильная мужская рука схватила меня за волосы и прижала лицо к стене. Я почувствовала запах свежей шпаклевки, пыль со стены пошла по дыхательным путям, в бронхах назревал кашель. Не больно, просто противно. Чувствовался содранный слой кожи около виска, по щеке приятно и тепло потекла кровь.

— Я тебя всю ночь прождал, сидя в машине.

— Я была на третьем этаже у Линды с Вовой, в смысле, у Вовы с Линдой.

Он выхватил мобильник из моих рук и разбил о входную дверь соседей, сильно ударив по руке. Она заныла и свело пальцы, которые задеревенели и немного растопырились.

— Пошли домой.

Открыть дверь ключами в ситуации спешки всегда сложно, а когда тебя держат за волосы, вдвойне. Хотелось заорать. Чтобы прибежали люди и спасли, погладили по голове и сказали, какая я хорошая. Но я не такая. Видимо, хуже, чем просто бездушный организм. Человек-невидимка потому невидим, что человечности в нем нет, а не тела.

Кровь текла от виска и начинала запекаться, похожая на вишневый джем, только соленый на вкус. Голова трещала от удара и похмелья.

Мы прошли на кухню.

— Ты хотела вывести меня из себя — ты вывела! А я-то, мудак, поверил в тебя, полюбил — принимай это слово как хочешь, — он разбил поднос с сакурой о стену. Настя расстроится.

Я действительно решила думать о сакурах и homo erectus’е. Сейчас это были не мысли, а просто мечты. Я готова была часами предаваться мечтам, но меня осадил звук разбившегося стекла. На полу среди осколков лежала моя фотография. Это была одна из профессиональных фотосессий моего знакомого оператора, снимали в дикий мороз — до сих пор помню те декабрьские съемки во дворах Полянки.

Макс ушел в мою комнату и вернулся с Кириным дневником в руках.

— Я промолчал, увидев это! Но если я молчу — это вовсе не значит, что я не знаю. А теперь по делу. Одевайся — пошли!

— Никуда я не пойду!

— Повторить сцену перед дверью? — он положил тыльную сторону ладони мне на горло. Даже собака моей мамы боится, когда до нее так дотрагиваются. Я собралась с мужеством и укусила его за руку. Тело напряглось в ожидании ответного удара.

— Не вынуждай меня!

— Повтори, давай повторяй так долго, как тебе нравится.

Он подошел и обнял меня так сильно, что каждый позвонок издал промозглый, как погода за окном, хруст.

Поцеловал в висок:

— Я же тебя люблю! Одевайся!

На его губах остались капли почти запекшейся крови.

— Метод кнута и пряника используешь? — я всеми оставшимися после ночи силами пыталась выпутаться из его рук. Не получалось.

Он сам принес из гардеробной синие джинсы D&G и носки из комода. И одел меня. Как же мне хотелось сдохнуть, хотя пережитое просило гнать эти мысли.

Макс сел на корточки и стирал слезы с лица; намочив салфетку, убрал кровь с виска.

— Вот. Ты снова моя маленькая! Пойдем!

Мы спустились на лифте все пять волшебных этажей, прошли мимо удивленной консьержки и сели в машину, я думала вбежать в ее каморку и попросить помощи. Но единственная помощь с ее стороны — это минет Максу в машине перед подъездом.

Он закрыл дверцу и нажал блокировку дверей. Я включила радио и слушала Патрисию Каас. Жутко хотелось в Париж, в город свободы, действительно свободных отношений, которые вправе называться любовью, в которой я была дилетантом. И тут я впервые смогла дать определение. Свобода — это когда ты можешь уйти, но остаешься. А я заперта в глухом номере с видом на море. Но мой ключ забрали, ограбили, оставив на лбу ссадину. Надо выпить кетанов.

Мы припарковались возле Сбербанка на углу Ломоносовского и Ленинского. Банкомат выдал десять тысяч долларов.

— Это аванс.

Я никогда не верила, что речь — это дар и что его можно потерять. Я вообще многого не знала о жизни, я не знала, как реагировать и что говорить, и пыталась надавить на голосовые связки, но мозг отвечал, что «нет соединения»!

Он не отпускал мою руку. Он держал ее, как держат мальчики девочек в седьмом классе. Пальцы между пальцев. Так мы дошли до «Иль-Патио» и сели в самом углу.

— Ты напишешь новый дневник за Киру. Я сам буду следить за процессом. Я пришлю каллиграфиста. Потом его обнаружат и издадут. Мне PR-директор посоветовал. Картины вырастут в цене. Получишь процент. У тебя есть месяц. Завтра дам тебе мой примерный вариант. Ты же пишешь. Я тебя читал еще до знакомства.

— Значит, декан, похороны, встреча — это все не случайность?

— Таня позвонила твоему декану и сказала, что Кира очень много рассказывала про вас, ценила вас как учениц и все такое.

— Я сейчас закричу и прибежит охрана!

Мимо нашего стола проплыли две размалеванные крали лет тридцати, кажется, их называют охотницами за мужчинами.

Мои пальцы сжимали стакан с кока-колой. Макс своими руками обхватил их, поглаживая потными ладонями. Потом напряг мышцы и сдавил. Послышался треск стекла. По центру ладони текла кровь!

Он начал кричать на весь ресторан, требуя позвать администратора.

— Вы что, с ума сошли, у моей девушки стакан лопнул прямо в руке!

Передо мной начали прыгать с извинениями, протирать перекисью водорода рану, пытаясь остановить кровотечение.

Макс наклонился и прошептал: «Левой рукой печатать будешь, пальцами на ногах научишься!»

Я рукой схватилась за лоб, начала ковырять рану. Все подстроено, все до мелочей, каждая фраза, каждая реплика, каждая встреча, все. Я просто угодила в ловушку.

— И кстати, чтобы я больше не видел тебя с мальчиками по ночам в кинотеатре «Горизонт»… — он улыбнулся и добавил: — Кушать хочешь?

Только не Романович, только не ты. Жутко захотелось написать «И ты, Брут», скотина, вот от него я этого не ожидала. Но телефон мой был разбит на сотню пластмассовых ошметков. Он знал, что я не сяду в его машину в то утро и где буду ловить такси, он видел, во что я одета и где именно я буду завтракать. С ним мы сидели в «Библиотеке» в тот злополучный вечер. Вены, говорите, Кира перерезала?

Хоть что-то настоящее в жизни есть? Хоть что-то, помимо PR и стертых файлов, лжи и дождя? Когда над облаками рассыплют семена — холодный душ обрушится на землю. Лживая провокация.