Птица счастья (сборник)

– У меня дела, – сухо сказала Светлана, как будто Андрей был просто клиент банка.

– А ты… ты будешь меня ждать? – по-детски спросил Андрей.

– Как карта ляжет. Искать не побегу, но и запрещать себе не буду. Знаешь, что такое верность? Умение себе запрещать.

Они пересеклись глазами. Глаза у Андрея были больные и тревожные, как у взбесившейся собаки. Ей стало его жалко, но она скрыла жалость к нему по той же причине, что и жалость к себе.

Андрей ушел из дома и снял квартиру. Теперь он ждал, когда Надька выгонит губернатора. Но Надька не торопилась.

Губернатор был ее ВСЕ. Он любил ее и не мызгал. Просто любил, и все. На любую просьбу отвечал: «Ну конечно, Наденька…» У любящих легко просить, потому что просьбы им в радость.

То, что другим в Надьке не нравилось: алчность, наглость, неразборчивость в средствах, – Иван Шубин воспринимал как творчество и бесстрашие. Надька не боится жизни, пробует ее на зуб. И выигрывает в конце концов.

Женщины, как правило, консервативны, идут по накатанной дороге, всего боятся. А Надька – редкий зверь, пусть даже хищный.

Губернатор – благородный человек. Хоть и политик. А когда рядом живет человеческое благородство, то и самой хочется быть на уровне. Хочется соответствовать. Новое бытие определяло новое сознание.

Движимая новым сознанием, Надька объявила Ивану:

– Я должна деньги. Я хочу отдать долг.

– Правильно, – одобрил Иван. – Деньги смывают обиды.

Надька позвонила жене Рубинчика. Трубку взял Лева. Значит, он был в Москве.

– Привет, – поздоровалась Надька. – Я хочу отдать тебе долг.

Рубинчик молчал, как подавился. А может, он действительно подавился такой новостью.

– Ты удивлен? – спросила Надька.

– Нисколько. Я был уверен, что ты отдашь, – бодрым голосом отозвался Рубинчик.

– Почему это? – не поверила Надька.

– Потому что ты хорошая девочка из хорошей семьи.

Надька задумалась: действительно ее семья была хорошей. Дедушка и бабушка – советская интеллигенция, наивная и доверчивая, которую дурили семьдесят лет. А они верили, как дети, и жили с верой. И как выяснилось, верить в миф – лучше, чем не верить ни во что.

Мать – человек талантливый и трудовой. Отец гуляет по Нидерландам, да и Бог с ним. Она его не знает, так ведь и он не знает свою дочь. Он сам себе подписал обходной лист.

– Ладно, – сказала Надька. – Запиши факс…

Лева прислал по факсу реквизиты своего банка.

Иван Савельевич перевел деньги со своего счета на его счет.

Денежной операцией занималась Светлана.

Все сплелось и связалось в один узел. И даже странно, что такой просторный мир оказался таким тесным.

Возвращать долг Андрею Надька не спешила. Еще неизвестно, кто кому должен…

Надька звонила Нэле.

– Он любит меня, несмотря ни на что. Более то-го – зная все, – проникновенно говорила она.

– Просто он любит ТЕБЯ, – уточняла Нэля.

И это правда. Иван Шубин поднимался по лестнице через ступеньку. Взлетал. В глазах зажглись лампочки. Он был счастлив. И даже перестал ненавидеть своего соперника. Он даже стал его понимать. Власть так желанна. Власть – самый мощный наркотик. Кто познал – уже не соскочит.

Любовь губернатора действовала на Надьку расслабляюще. Могла сидеть и часами смотреть, как качается дерево на ветру. И ни за какие деньги не согласилась бы вернуться в прежнее состояние охоты, когда напряжен каждый мускул.

Следующий звонок был Нине.

– Он любит меня, несмотря ни на что… – начинала Надька старую песню о главном.

– Как он не убоялся с тобой связаться? – удивлялась Нина. – Он же взрослый и умный.

– Вот поэтому.

– Связаться с тобой – это все равно что кататься на американских горках: вверх, вниз – и все по вертикали, – не унималась Нина.

– Значит, не накатался…

Жена Ивана была порядочной и пресной, как еврейская маца. А Надька – фейерверк в ночном небе. Нельзя предугадать, как брызнет, куда полетит.

Губернатор был ее ВСЕ. Но и Андрей был ее ВСЕ. Семилетняя любовь, как тяжелый поезд, не могла остановиться сразу. Слишком длинный тормозной путь.

К любви подмешивалось торжество победы над Светланой. И это тоже было жалко бросить.

Надька колебалась до тех пор, пока ее не затошнило. Сначала она думала, что ее тошнит на нервной почве. А потом поняла, что почва иная. Она забеременела.

– У меня будет ребенок, – сказала Надька Андрею.

– Очень хорошо, – отозвался Андрей. – У нас будет двое детей.

– Трое, – поправила Надька.

О Маше почему-то все забывали.

После переговоров с Надькой Андрей держал путь в съемную квартиру, чтобы мыслить и страдать.

Холодильник был пуст. Рестораны отвращали обилием ненужных людей. Хотелось домашней горячей еды и самоуглубленности.

Однажды Андрей обнаружил, что стоит перед дверью собственной квартиры. Он, видимо, задумался и не заметил, как зарулил к дому. Сработала долголетняя привычка.

Андрей достал ключ и отворил дверь.

Светлана повела себя спокойно, как будто ничего не произошло. Как будто Андрей вернулся с работы.

Она отослала его мыть руки. Он мыл. Потом сел за стол. Светлана подала ему горячий борщ с куском мяса, розового от свеклы.

После обеда Андрей уселся перед телевизором. И заснул, как старик. Он устал.

Светлана подошла и сказала:

– Ложись в кровать.

Андрей добрался до кровати. Разделся. Засыпая, вспомнил: «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Счастье – это Надька. Счастья – нет. Покой – это Светлана. Без Светланы покоя не получается. А воля в виде съемной квартиры с чужим и чуждым противным запахом ему не нужна.

Значит, покой и воля – это Светлана. И стабильность.

Стабильность – основа основ. Пульс стучит стабильно: 70 ударов в минуту. Дыхание стабильно: вдох – выдох. На фоне стабильности идет умственная работа. И даже фактор Надьки – чувственный расцвет – тоже на фоне стабильности.

Среди ночи Андрей нашарил руку Светланы и сжал ее в своей руке. Так они спали в молодости, убегали в молодой сон, держась за руки, как будто боялись, что их растащат.

Утром Андрей спросил:

– Ты знала, что я вернусь?

– Ну конечно. И ты знал.

Он задумался: знал или нет? Но какая разница? Главное, что пуля попала в мягкие ткани, кость уцелела. Все срастается и заживает как на собаке.

А может быть, не срастется. И не заживет. Будут жить с болью. Но будут жить.

Утром без звонка приперлась Нина с письмом к мэру города. Ни больше ни меньше.

– А что в письме? – спросила Надька.

– Просьба. Мы с мужем хотим получить лицензию.

– Что за лицензия? – не поняла Надька.

– Не забивай себе голову, – посоветовала Ни-на. – Лицензия – это дорога в рай.

– Ну так и передай сама.

– Меня к нему никто не пустит. А для Ивана Савельевича это – раз плюнуть. Вошел в кабинет и положил на стол. Несложно.

Надька едва заметно ухмыльнулась. То, что для Нины казалось несложно, на самом деле – большой напряг. Просить за кого-то – это все равно просить. И значит, в следующий раз попросят у губернатора.

Нина отстала от жизни. После перестройки ничего не просят. Все покупается и продается.

– Ладно. Я передам. – Надька взяла конверт.

Нина заподозрила, что она не передаст, и решила перепроверить.

– Дай мне телефон Ивана Савельевича.

Надька записала на бумажке.

Это оказался старый мобильный номер, который неизменно отвечал, что абонент находится вне досягаемости. Голос в телефоне был женский, вкрадчивый и какой-то подлый.

Нина позвонила Надьке и спросила:

– Почему ты так поступаешь? Мы же с тобой дружим с детства…

– Я берегу Ивана Савельевича, – ответила Надька.

– Но существует понятие: делиться. Если тебе повезло, должен же быть процент от успеха.