Кузя, Мишка, Верочка

Получалось, что приехав от Ани, Верочка снова не могла заснуть ночью, подвывала и включала свет. Ее заперли в комнате, чтобы она не выбегала в холл и не будила других детей, и она изо всей силы колотила в дверь, пока ей не дали успокоительных таблеток и не пообещали наказать. На следующий день она отказывалась есть, требуя, чтобы ей дали овощи, «как у тети Ани». И весь день металась из угла в угол, пиная все, что попадалось под ногу, выкрикивая, что у нее есть целая гора игрушек, которые ей подарили, и они гораздо лучше, чем эта «помойка».

Аня накинула куртку и вышла во двор, где гуляли дети. Старшие скребли снег. Младшие карабкались на небольшую горушку, сооруженную в углу двора дядей Мишей — физкультурником. Верочка сидела у крыльца, прямо на снегу, свалившись на коленки. Аня подошла, присела рядом на корточки. «Верочка, что ты сидишь, ты же замерзнешь», — Аня попыталась ее поднять, взяла под мышки, почувствовала тяжесть обмякшего тела. Верочка помотала головой: «Не холодно». Таблетки явно давали себя знать. Спокойный такой ребенок, взгляд немного мутный, рассеянный. «Может, в группу пойдем?» — безнадежно спросила Аня. Верочка вяло отмахнулась. Аня подошла к физкультурнику, бодро попросила включить девочку хоть в какую-нибудь игру. Дядя Миша закивал, сочувственно глянул на Аню, пошел к Верочке. Аня отправилась на рабочее место.

Аня мучительно думала, что же делать. Верочке явно нельзя было оставаться в детском доме. Рано или поздно кто-то из воспитателей не выдержит ее ночных «эскапад» и вызовет скорую психиатрическую. В службе по устройству детей в семью с сожалением говорили, что пока что нету семьи, которая могла бы взять Верочку, пусть даже временно [19]. А «новые» семьи закончат подготовку и обследование только месяца через полтора. Да и нету никакой гарантии, что кто-то согласится. Сама Аня считала Верочку замечательным ребенком, несмотря на все ее «проявления». Она готова была снова и снова рассказывать всем, какая это хорошая девочка, какой у нее большой потенциал. Но будут ли ее слова слышны среди мнений людей более компетентных?

Аня все больше приходила к мысли о том, что Верочка — «ее» ребенок. Раз уж так получилось, что именно у нее болит душа за эту девочку. Именно она видит в ней все самое хорошее, что можно видеть в ребенке, — и ум, и доброту, и красоту. Аня решила поговорить с мужем. В конце концов, почему бы им не вырастить Верочку? Где одна девочка, там и две…

— Нет, — сказал муж Кирилл очень определенно, — никогда.

— Почему?

— Потому.

Судя по выражению лица Кирилла, он не собирался ничего обсуждать и считал разговор законченным. Ане стоило большого труда уговорить его хотя бы объяснить свою точку зрения. Кирилл объяснил, что он не хочет растить чужого ребенка. Что он именно так смотрит на вещи. Это чужая девочка, и он никогда не сможет относиться к ней как к родной. И что для него как для мужчины, это важно — его это ребенок или не его. Он несет ответственность за свою семью и за своих детей. Но он не готов нести ответственность за чужого ребенка. И он никогда не давал ни малейшего повода думать, что это может быть иначе. И вообще они так не договаривались.

— Мы же говорили об этом, когда ты пошла работать в детский дом, — Кирилл злился и не скрывал того, что он обижен, — я еще тогда тебя спрашивал, не получится ли так, что у нас полный дом приемных детей окажется!

— Ну, одна маленькая девочка — это вовсе не «полный дом», — Аня услышала в словах Кирилла маленькую надежду, — могу пообещать, что, кроме Верочки, никого больше не будет…

— Нет.

Аня продолжала приходить к Верочке каждый день. У девочки явно наступило ухудшение. Она все меньше улыбалась. Все чаще лежала на кровати прямо в одежде, свернувшись калачиком и спрятав лицо. На попытки воспитателей как-то ее расшевелить отвечала недовольными криками, замахивалась кулачком. Аня приходила, садилась рядом. Гладила Верочку по голове, нашептывала ласковые слова. Верочка не отвечала, но под Аниной рукой расслаблялась. Поворачивала к ней лицо, позволяла себя причесать. Однажды спросила: «А вы Верочку маленькую каждый день видите?» Аня удивилась, как же может быть иначе? Потом вдруг поняла, что для Верочки жизнь за стенами детского дома — непонятна и смутна. Откуда ей знать, что обычно мамы видят своих дочек каждый день…

— Да, каждый день.

— И сегодня увидите?

— И сегодня увижу.

— Скажите ей, что я ее люблю.

У Ани уже не оставалось сомнений в том, что она готова принять Верочку в свою семью. Она думала о девочке постоянно, у нее болела душа, все время было тревожно — ну как там она? Если раньше она, уходя с работы, переключалась на домашние дела, то теперь и по вечерам все думала о Верочке, все мучительно искала выход из создавшейся ситуации. Умом Аня понимала, что Верочке ищут и, скорее всего, найдут другую семью. Но теперь эта мысль не приносила успокоения. А вдруг все кандидаты откажутся? Вдруг из тех, кто сейчас проходит тренинг, никто не захочет взять такую сложную девочку? А если возьмут, вдруг не справятся? И скажут, как это бывает, что «подсунули сумасшедшую»? И вернут ребенка обратно? Никто особо и не удивится…

Мысль о том, что Верочка в результате может все-таки оказаться в специнтернате, не давала Ане покоя. Несколько месяцев назад она думала о такой возможности с грустью, но довольно отстраненно. Ну да, есть дети, которые живут в «специальных» заведениях. Им там, наверное, очень-очень плохо… В жизни вообще много беды, горя и несправедливости. Раньше такие мысли были абстрактными. А сейчас речь шла о судьбе вполне конкретного ребенка. Аня чувствовала, что если Верочка окажется в специнтернате, то это будет ее вина. И ее боль на всю жизнь. Как же быть? Как уговорить Кирилла?

Аня не любила обсуждать свои дела с посторонними людьми. Она никогда не делилась с подругами своими неурядицами и переживаниями. Но тут она оказалась в таком тупике, что поговорить было просто необходимо.

Подруга Ира безапелляционно сказала, что не видит никакой проблемы:

— Ну что тут такого. Просто объясняй своему мужу почаще, что все должно быть так, как ты хочешь. Ему надоест тебя слушать, и он согласится.

— Почаще — это как?

— Каждый день. Вот садитесь вы завтракать, а ты ему объясняй. Приходит домой вечером, садитесь ужинать — а ты снова объясняй. Долго он все равно не выдержит.

«Это уж точно», — подумала Аня, глядя на Иру, которая расправилась подобным образом уже с двумя мужьями. Долго и вправду никто не выдерживал.

Подруга Эльза смотрела на Аню полными слез глазами:

— Вот гады мужики, — говорила она, нервно затягиваясь, — мой и своих-то не хочет. Говорит — зачем тебе дети, у тебя же есть я.

Своего мужа Аня явно не собиралась записывать в разряд «гадов». С надеждой на добрый совет от подружек пришлось распроститься.

На работе Аня уже не скрывала, что сильно привязалась к Верочке и что хотела бы забрать ее в свою семью. Кое-кто из коллег, с кем Аня дружила, был в курсе ее проблем. Однажды коллега Светлана сказала Ане неожиданную вещь.

— Знаешь, — сказала она, — тут многие через это проходят.

— Через что? — не поняла Аня.

— Ну, ты начинаешь работать и вдруг привязываешься к какому-то ребенку.

— И что потом?

— Потом? Потом — по-разному. Иногда забирают ребенка. А иногда это проходит.

— Как это — проходит?

— Ну, ребенка в семью устраивают. Ты понимаешь, что все хорошо, ребенок нашел папу-маму, его любят. И все потихонечку проходит.

Светлана рассказала, как это было у нее. «Тоже девочка была, — вспоминала Светлана, — не такая уж маленькая, лет восемь. Уж так я на нее запала, так переживала». По всем раскладам получалось, что брать девочку — нереально. У сына проблемы со здоровьем. Муж как раз уволился. Тетя больная на руках. Малогабаритная квартира. «Уж я думала тогда, думала, как бы мне извернуться, чтобы девочку забрать». «А муж?» — «А что муж? Возражать бы он не стал». Светлана задумалась: «А может, и стал бы. Как-то у нас до этого дело не дошло». Девочке нашли семью.