Река

Я вдруг вспоминаю Аню, она многого не рассказала мне о своей матери. Не любила говорить о ней. Была папиной дочкой.

— Аня много знала о твоей работе?

— Мы с Бруром, оба, были членами Союза врачей-социалистов. Уже в самом названии союза кроется желание вести просветительскую работу. Ане волей-неволей приходилось быть в курсе наших дел. Разве она тебе ничего не говорила про мою работу?

— Мы больше говорили о музыке, — признаюсь я.

— Папина дочка, — трезво констатирует Марианне.

На дороге не так много гуляющих, как я опасался, может быть, потому, что сегодня суббота. Нас окружает красивый осенний лес.

— Наверное, сейчас самое время поговорить о важном? — спрашиваю я.

Она быстро пожимает и отпускает мою руку.

— Давай подождем, — просит она. — Это в любом случае причинит мне боль. Поговорим об этом, когда дойдем до вершины.

— Ты все еще считаешь, что нам надо об этом поговорить?

— Спасибо, что ты об этом подумал, Аксель. Да, думаю, надо. Ты был близким другом Ани. Ты ее любил. Она истаяла и умерла у тебя на глазах. Только не торопи меня, дай мне время. Дай вдохнуть свежего воздуха.

Мы поднимаемся по длинному склону и делаем вид, что просто гуляем. Но ведь мы не гуляем. Я замечаю, что Марианне запыхалась больше, чем я, она в плохой форме. Она останавливается на повороте, и я уже знаю, что ей надо.

Она сворачивает самокрутку. Я достаю спички и свои сигареты с фильтром. И мы оба закуриваем.

В это время возвращается ястреб. Высоко-высоко. У нас за спиной.

Но Марианне его не видит.

И мы идем дальше через лес. Проходим узкую тропинку в том месте, где дорога сворачивает налево. Я думаю обо всем, о чем мы говорили с Аней в прошлый раз, когда шли здесь, обо всем, что они с отцом держали в секрете. О стратегии, разработанной ими для ее карьеры. О том, чтобы она брала уроки у Сельмы Люнге. Чтобы никто не знал о ней, пока она вдруг не явится и, обойдя нас всех, выиграет Конкурс молодых пианистов.

Тогда было лето. Начало июня. Ане было шестнадцать лет. В воздухе витала надежда. Между мной и Марианне вдруг возникает что-то гнетущее. Я чувствую, как она напряжена. Мне не хочется торопить ее. Однако я целенаправленно веду ее на вершину Брюнколлен. Есть нечто, имеющее отношение к Ане и Бруру Скуугу, что мне необходимо узнать и постичь прежде, чем я смогу спокойно жить дальше. Марианне умна. Она знает, какие ходят слухи. У людей свое мнение о случившемся. Но никто не хочет говорить об этом. Не только мы с Ребеккой. Во всяком случае, по-настоящему. Разговоры об Ане и Бруре Скууге всегда гаснут сами собой, не успев начаться.

Мы подходим к кафе. На лужайке перед домом расположилась группа студентов. Как и в прошлый раз, я слышу их раньше, чем вижу. И сразу узнаю их. Те же самые студенты! Компания из Рёа! Они сидят перед кафе с бутылками пива и водкой. У них рюкзаки и спальные мешки, как и тогда. Их праздник в разгаре.

Я резко останавливаюсь.

— Этого не может быть! — говорю я.

— Чего не может быть? — спрашивает Марианне. Она выглядит рассеянной, словно готова погрузиться в свой мир.

— Мы видели их в прошлый раз, когда были здесь с Аней!

— Студенты любят ночевать на Брюнколлен, — говорит Марианне.

— Да, но я помню, что тогда нам с Аней было неприятно. Они как будто раздевали ее глазами. В них было что-то грубое и похотливое. Они нас даже напугали.

Марианне кивает:

— Да, теперь я это вижу.

В это время один из студентов кричит. Это тот же, что обращался к нам в прошлый раз:

— Эй, привет! Мы уже встречались!

В прошлый раз мы с Аней были далеко от них и могли им не отвечать. Сейчас мы с Марианне проходим рядом, чтобы оказаться по другую сторону вершины на том месте, которое я знаю, — на смотровой площадке.

— Я помню, — коротко говорю я.

— Вы успели с тех пор пожениться? — спрашивает другой. Он уже изрядно набрался.

— Это другая дама, — отвечаю я как можно дружелюбнее.

Марианне толкает меня в бок:

— Не надо с ними разговаривать!

Но студент словно проснулся:

— Говоришь, другая? Таких лакомых девиц не забывают!

Парни обмениваются взглядами и пялятся на Марианне Скууг. Я вижу, что ей это неприятно. Один из них подходит к нам ближе, в руках у него бутылка пива.

— Оставьте нас в покое, — говорю я.

Он не обращает на меня внимания. Его интересует только Марианне.

—  Такуюне забудешь, нет!

Я злюсь. Студент ведет себя откровенно вульгарно. Должен ли я сказать им, что это мать той девушки, которую они видели год назад? Рассказать, почему мы пришли сюда?

— Оставьте нас в покое, молодые люди, — резко говорит Марианне и предостерегающе поднимает руку. Я никогда не слышал, чтобы ее голос звучал так властно. — И удачного вам дня! — прибавляет она.

Это действует. Студент подтягивается. Он почти раскланивается перед нами.

— Спасибо. И вам тоже, — говорит он. — Вы собираетесь ночевать в лесу?

— Нет, — отвечает Марианне. — Мы просто устроили себе небольшой пикник.

Он многозначительно кивает.

— Удачи вам, — говорит он почти дружески и возвращается к своим товарищам, которые немного притихли и следят глазами за тем, как мы проходим мимо их скамьи к смотровой площадке, где, по моим воспоминаниям, есть поваленное дерево, на котором можно сидеть и которое студентам с их места будет не видно.

Как только мы оказываемся вне поля их зрения, я хвалю Марианне:

— Должен признаться, ты обладаешь завидной властностью.

— За время своей работы в Союзе врачей-социалистов я привыкла разговаривать с молодежью. Ведь мне приходится говорить с ними на разные темы.

— Эти парни не поняли, что ты не Аня. Они не заметили, что между нами семнадцать лет разницы.

— Я горжусь и радуюсь, когда меня принимают за Аню, — говорит Марианне.

Откровения на смотровой площадке

Мы садимся на поваленное дерево.

— В этом тоже есть своеобразная символика, — говорит Марианне.

— В чем?

— В том, что мы сидим на поваленном дереве. — Она тяжело вздыхает, я развязываю рюкзак. — Знаешь, Аксель, Аня и Брур как будто тянут меня к себе. В свою темноту. В такие мгновения я не понимаю, зачем мне жить дальше.

— Не надо так говорить. — Я достаю вино, два стакана и шоколад.

— Опять вино? — говорит она, но не отказывается.

— Кажется, это называют «поправить здоровье»?

Марианне разглядывает этикетку.

— Белое вино. Шабли. Это подойдет. Очень внимательно с твоей стороны, Аксель.

— А как же иначе? Между прочим, в тот раз Аня отказалась пить вино.

— Это понятно. Ведь ей было всего шестнадцать!

— Да. Но Аня мне всегда казалась старше своих лет.

— Зато меня ты считаешь моложе моих.

— Я вообще не думаю о возрасте.

Она кивает. И выпивает вино, которое я ей протянул.

— Наверное, потому что я так и не стала взрослой.

— Ты?

— Да. По-настоящему взрослой. Даже теперь. Во всяком случае, я себя взрослой не чувствую. Должно быть, потому что я всю жизнь занималась проблемами молодежи, беременностями и абортами и вообще всем, что связано с молодостью.

— Не только с молодостью, — возражаю я. — Моя мама тоже обращалась к тебе.

— Это понятно. Гинеколог работает с женщинами всех возрастов.

— А с чем к тебе обращалась моя мама?

Марианне легко прикасается к моему плечу.

— Когда мы с тобой говорили об этом в последний раз, я тебе сказала, что она была абсолютно здорова. Но это не совсем так. У нее были слишком обильные менструации. Они проходили слишком бурно.

— У мамы все было бурным.

— Радуйся, что у тебя была такая мама. Она была сильная, самостоятельная женщина.

— Да, большая птица в маленькой клетке, — говорю я.

— Это можно сказать про многих женщин, — замечает Марианне.

— Пробуждению моего сознания помог Карл Эванг, — продолжает Марианне после небольшой паузы. Мы сидим на поваленном дереве, нам виден и Холменколлен, и даже Дрёбак. — Когда я только начала изучать медицину, я слышала одну его лекцию. И, поняв, что именно он был инициатором создания Союза врачей-социалистов еще в 1932 году, прониклась к нему глубоким уважением. Он тогда сказал нам, студентам, что общественное устройство имеет огромное значение для здоровья народа, и это было самым важным. Это заставило меня начать думать. Я родилась на солнечной стороне жизни, но кое-что знала и о теневой. Ты читал роман Турборг Недреос «Из лунного света ничто не растет»?