Нечаянная мелодия ночи

. И мы троем усаживались за крайний столик, вон там. Заказывали горячий суп и мороженое. Странное сочетание… Но это была в некотором роде традиция. Может быть, Игнат помнил это. Хотя вряд ли, он был совсем маленьким. Скорее всего подсознание запечатлело наши семейные походы. И теперь это подсознание привело тебя, Игнат, сюда. И ты заказал, как и отец – суп и мороженое.

Мама машинально взялась за ложку и зачерпнула уже остывший, но по-прежнему аппетитно пахнущий суп, но так и не попробовала его, а резко отбросила ложку в тарелку. Словно это простое, почти примитивное движение явилось ярким отрывком прошлого, причинившее ей страдание.

А я наконец-то для себя нашла ответ на вопрос, каким ни разу не задавалась: почему мама никуда не выбиралась со своими детьми?

– Мне казалось, вторым ребенком можно все исправить. И я ошибалась, – как-то слишком торопливо продолжила мама, словно не желая оставлять ни нам ни себе времени на раздумья. – Я так хорошо помню этот день. Он был такой же солнечный, такой же ясный. И когда мне сообщили: да, вы действительно беременна, я подумала, что пришел конец этим кошмарам. Что теперь мы все начнем сначала. У нас для этого есть шанс. Мой муж пережил страсть, он повзрослел. Он теперь сможет оценить и меня, и детей. Он теперь может различить где настоящие чувства, пусть неприметные, пусть не такие бурные. И где фальшь, мнимый блеск, мишура.

Помню, я позвонила ему. Я ликовала. Мой голос был такой бодрый, веселый, мне было так хорошо, что я не почувствовала насколько ему плохо. Я настолько уверовала в сказку со счастливым концом, что даже не придала значения его интонациям, его отчаянию. Я попросила его приехать в это кафе. Мне казалось, что именно здесь, в этом спокойном открытом месте, на берегу реки можно все сказать ему, все простить и вместе начать сначала.

Я его ждала. Я смотрела на солнце и от его яркого света текли слезы. Но я старалась не отводить взгляд. Мне хотелось почему-то запомнить именно это солнце. Именно этот день, именно эти слезы, радости и облегчения.

Он так и не пришел. А я все ждала. И ни капельки не тревожилась. Для меня уже не имело значения, когда я открою ему правду. И прощу за его правду. Не помню сколько прошло времени. Помню только, как кто-то легонько коснулся моего плеча. Но это был не он. Я знала прикосновения своего мужа наизусть. И я даже не повернула головы. Я по-прежнему вглядывалась в солнце.

А позади раздался тихий, очень тихий голос. Голос его друга.

– Твой муж, Оля, не придет.

А потом – торопливая извиняющаяся речь. Словно он сам был повинен в случившемся. Но я уже плохо различала слова. И плохо вникала в их смысл. Он умер… Разве он мог умереть в такой ясный день? В день, когда я собиралась сообщить что-то важное? В день, с которого начнется отсчет нашей новой жизни. Нашего нового счастья. Он не мог вот так легко отказаться от счастья. Вот так легко умереть.

Я по-прежнему смотрела на солнце. И по-прежнему по моим щеками текли слезы. И по-прежнему это были слезы