Маленькая ложь Бога

При соприкосновении с черепом взломщика кочерга производит точно такой же звук, как чайная ложечка, которой разбивают яйцо, к тому же это «яйцо» защищено вязаной балаклавой, так что звук получился приглушенный и несерьезный — несколько децибел, не больше.

Мужчина, даже не оборачиваясь, проводит рукой по голове, будто пытаясь согнать севшую на нее муху. Я бью снова, и снова — тот же результат: полное впечатление, что кочерга сделана не из чугуна, а из мха.

И тут я понимаю, в чем дело: Бог говорил мне, что в течение последнего часа человек не может ни ранить кого-нибудь, ни причинить кому бы то ни было зло.

Я мог бы бить снова и снова, сколько угодно, этот тип все равно ничего не почувствует. Значит, надо искать другой выход.

Кочергу вор не почувствовал, но он понимает, что за спиной у него что-то происходит: Эмма и Ивуар с изумлением и ужасом смотрят на меня во все глаза. Тогда взломщик оборачивается — не слишком быстро, просто, чтобы проверить, что там такое происходит у него за спиной, и, увидев меня в метре от себя, испускает вопль. Я не знаю, как реагировать, да у меня на это и времени-то нет: он уже бьет меня ногой в живот, отчего я отлетаю к столу.

— А ты кто такой, сука?.. Сколько вас тут еще, на этой сраной хазе?

Он поднимает с пола нож, которым только что перерезАл провод от торшера:

— Зарежу, курва…

— Зачем? Почему просто не уйти? В этом доме тебе нечем поживиться, тут нет ценных вещей, кроме, может быть, моих… эээ… часов, они там, наверху, в спальне, в тумбочке справа от кровати. В любом случае тут нет ничего такого, за что стоило бы убивать, поверь. Хочешь, чтобы до конца твоих дней у тебя на совести висело убийство? И все это ради нескольких бумажек и трех безделушек?

— Да кто ты такой, философ долбаный? Да я прихлопну тебя, всего и делов!

Он надвигается на меня, сжимая в руке нож.

Я не знаю, что делать. Возможности защищаться у меня нет никакой, что, в сущности, не слишком страшно, но главное — я не могу защитить Ивуар и Эмму. Потому что я очень боюсь, что, убив меня, тип на этом не остановится. Я абсолютно беспомощен, того и гляди умру вторично, а моя внучка подвергается смертельной опасности: что и говорить, мой последний час оказался самым страшным в моей жизни.

В этот миг в голове у меня раздается голос:

— Сунь руку под пиджак!

Это Бог, он говорит со мной оттуда, сверху. Но я не понимаю, зачем он это говорит: у меня в пиджаке ничего нет.

— Не раздумывай, суй руку за пазуху, быстро!

Я повинуюсь, пальцы нащупывают кожаный ремешок; я скольжу по нему выше и стискиваю рукоятку револьвера.

Ай да Бог! Молодец!

Я мгновенно вытаскиваю его наружу и беру типа на мушку. Он замирает.

Тишина в комнате становится еще более гнетущей, чем в саду: все словно окаменели, никто не шевелится, даже не дышит. И тут новая проблема: я-то думал, что при виде оружия ворюга бросится наутек, а он просто застыл на месте. При этом мне запрещено в него стрелять, ситуация выходит патовая.

— Напугай его — выстрели рядом с ним!

Опять голос Бога. У него явно больше выдержки, чем у меня… Я делаю три выстрела прямо над головой у типа. Раздается оглушительный грохот, Ивуар пронзительно кричит, тип бросается к двери, открывает ее и исчезает в ночи.

Через несколько секунд все уже кончено: я закрываю дверь на два оборота, проверяю окна, развязываю Эмму, вынимаю у нее изо рта кляп. Все еще плача, она благодарит меня и берет Ивуар на руки, чтобы успокоить ее. Запястья и лодыжки няни все в крови — изодраны проводом, грабитель не пожалел сил, связывая ее.

— Иди в ванную, обработай раны. А я позвоню в полицию и займусь малышкой.

— Хорошо, я, эээ… Ивуар, ты останешься с дядей, я сейчас приду. Спасибо, мсье. Я думаю, вы спасли нам жизнь…

— Ничего, все нормально. Я шел мимо, услышал твои крики…

— Но он мог и вас убить! Я правда не знаю, как…

— Ладно, ладно, хватит меня благодарить, иди скорее займись своими порезами.

Няня занималась собой всего несколько минут. Несколько чудесных минут, в течение которых я смог прижать к себе внучку, поцеловать ее в лобик, вдохнуть запах ее волос.

Несмотря на мой облик, она меня не испугалась, не воспротивилась моим ласкам и сразу перестала плакать. Она доверяла мне. Мы не разговаривали. Я просто прижимал ее к себе и тихонько баюкал, прикрыв глаза.

Когда вернулась Эмма, она тотчас забрала у меня Ивуар, и я не стал настаивать; я и так получил больше, чем мог мечтать. Она позвонила Лео и Марион, успокоила их; они, конечно же, уже мчались обратно, каких-то пара часов, и они будут здесь. Слишком поздно, мне уже не увидеть сына. Жаль.

Пока она объясняла им, что произошло, снаружи послышалась сирена и в дверь постучали:

— Полиция!

Эмма идет открывать, входят несколько полицейских. В доме поднимается суматоха, полицейские подбирают револьвер, нож, брошенные грабителем сумки, затем переходят к допросу.

Я отвечаю на первые вопросы как придется, полицейские поздравляют меня с тем, как мне удалось обратить вора в бегство, а инспектор просит его описать — рост средний, телосложение среднее, на голове балаклава, — не слишком-то он продвинулся в своем расследовании.

После тишины и покоя, царивших в саду, где я к тому же был абсолютно невидим, я оказываюсь в самом центре страшной кутерьмы, и у меня от этого идет кругом голова. Но вот чей-то голос возвращает меня к действительности:

— Ты видел, который час?

Я смотрю на большие часы над камином: ноль часов пятьдесят восемь минут.

Мне осталось две минуты жизни.

— Ты не можешь исчезнуть среди всех этих людей, сделай что-нибудь, чтобы снова оказаться одному! Поторопись!

— Ну, ты смешной, как я тут могу уединиться?

Один из полицейских оборачивается:

— С кем вы говорите, мсье?

Блин, я отвечал вслух! Совершенно утратил привычку общаться с Богом мысленно, как раньше!

— Ни с кем, господин полицейский, просто, эээ… У меня возникла настоятельная необходимость уединиться! Стресс и все такое, ну, вы понимаете, что я хочу сказать, мочевой пузырь…

— Думаю, туалет должен быть где-то там.

Прекрасно! Туалет — именно то, что надо! Закроюсь изнутри, открою окно, и все решат, что я сбежал!

Я благодарю полицейского, иду через комнату к двери, мельком взглядываю на часы: остается минута. Отлично, как раз успею проделать все, что надо.

— Минутку, мсье.

Голос инспектора. Он обращается ко мне твердым, властным тоном, совсем не тем, каким принято говорить с героями. Я закрываю глаза, вздыхаю и оборачиваюсь:

— Инспектор, я всего на минуту, мне правда очень надо…

— Я хотел бы только уточнить. Со слов этой девушки, вы застали грабителя врасплох, подойдя к нему со спины, то есть спустившись с этой лестницы. Это так?

— Да.

— Тогда как вы объясните ваше присутствие на втором этаже этого дома, мсье?

Все пропало. Чего там объяснять. Секундная стрелка уже на цифре десять, мне не выкрутиться. Если только…

Последняя возможность: я сломя голову мчусь к входной двери. Она открыта. Отталкиваю появившуюся у меня на пути мать Эммы, но в каком-то метре от двери на меня набрасывается молодой полицейский, скручивает мне руки, придавливает к полу и молниеносно защелкивает на мне наручники.

Все пропало.

Я смотрю на часы: секундная стрелка приближается к двенадцати.

Вспышка.

Я снова в саду на берегу реки. Рядом — Бог.

— Что случилось? Я что, исчез при всем честном народе?

— Нет, конечно! Твое тело никуда не делось.

— Так что же тогда?

— Сердечный приступ.