Песни/Танцы

 Быть может, из этих обрывистых фраз, случайно брошенных слов, вроде тех, что сказал Серега в полупьяном бреду, и ткется реальность. Именно из них составят книги о нашей эпохе. Чтобы потомки знали. Чтобы видели, насколько пронзительное и пустое время застали мы.

 Двухтысячные. Нулевые. Говорящие цифры. Время Ноль. Время, когда люди производят пустоту и торгуют пустотой, когда главное слово – Стабильность, потому что нет ничего стабильней пустоты, и она превалирует над всем. Эти фразы – единственное наполнение этого времени, его суть. И эта водка, выпитая с первым встречным…

 Потому что дороже первого встречного в этом мире пустоты нет никого. Все родственные связи оборваны, невольно превратившись в атавизм прошлых времен, темных веков родоплеменной структуры, все дружеские узы относительны, потому что в мире пустоты нет настоящей дружбы, есть привязанность, получение взаимной выгоды из нее, но нет дружбы, увы. Дружба покупается и продается. Дружба нивелируется белыми полосами френдлент в социальных сетях, предложениями о дружбе, появляющимися в виде плюсиков и цифр в меню. Плюс одни, плюс два, плюс тысяча. Мы приобретаем не друзей, но плюсы.

 И только первый встречный остается чем-то истинным, не тронутым болезнью пустоты. Ему по определению ничего не надо от тебя, как, впрочем, и тебе от него. Он говорит тебе разные вещи, зачастую тяжелые для тебя, без всякого снисхождения. Начистоту. Без обиняков. Там, где друг деликатно промолчит, незнакомец выскажет соль. И эта соль – это и есть соль жизни. Суть нашего времени. Времени бескрайней пустоты.

Вопросительный танец.

 Мы задаем себе вопросы, на которые не существует ответа. Эта реальность мертва, а иной нам не предоставлено. День за днем я прохожу улицы этого города, день за днем пробираюсь сквозь лабиринт в самую гущу – ЧЕГО?

 Если б я знал…

 Солнечные блики пляшут на клинке зазубренного ножа, холодного и острого. Так выглядит смерть или ее подобие. Возможно. У Нее много масок, и все ей идут.

 Очередная улица, вьющаяся маленькими торнадо пыль, пепел и песок. Дебри сознания, переплетения слов, клубки смысла – здесь все так. Очередные сутки пути, до дрожи в коленях. Я иду, поглощая себя.

 Иногда появляется незримый собеседник или Человек-с-головой-Быка или тропарь-без-глаз, я веду с ними неосмысленные диалоги. Вроде:

 - Какой курс жизни на сегодня, братец?

 - Это неконвертируемая валюта. Большинство выбирает смерть.

 - Ага…

 И так – до бесконечности. Не то чтобы это так обозначался тренд, но совокупность событий и слов – она рождает такое качество реальности.

 Говорят, чума за пределами города наступает, подобравшись к нему вплотную, теперь очаги фиксируются даже здесь, в тени Зиккурата. Это гонит людей от окраин к центру – в самую гущу – ЧЕГО?

 - Собственных иллюзий, - подсказывает мне Незримый.

 - Ага. Так их там и ждут.

 - Ты там тоже не особо нужен…

 Такие дела. Я бегу от чумы вместе со всеми, как и все – в никуда. По лабиринту – навстречу Зиккурату, где кровавые жрецы, возможно, имеют вакцину. Возможно, у них есть ответы на мои вопросы. Хочется верить.

 - Вера – страшный яд. Она сжигает изнутри. Подменяет реальность, как шулер крапленые карты – подсовывает ее суррогат. Красивую картинку вместо тысяч и тысяч гниющих трупов. Когда уходит жизнь – тебе остается смерть, ее ледяной поток, наполняющий немеющее тело, уносящий дух в иные реальности… Когда уходит вера – тебе не остается ничего. Совсем. Одна звенящая пустота. И Ее Величество Боль.

 Но у меня нет ничего и сейчас. Боль пронзает меня изнутри. Как и тысячи безответных вопросов.

 Я встречаю толпу беженцев на одной из площадей. Они выглядят тяжело больными. Изнутри их пожирает страх. Над их головами клубятся облака слов, превращенных в гнилые испарения полушепота:

 - По новостям на "Первом" сказали, что ВВП за прошлый год вырос втрое…

 - Юных неонацистов осудили на пожизненные сроки.

 - Он устал, он хочет уйти.

 - Купи себе игуану, мы все хотим уйти...

 - Когда все это кончится?

 Вопросы, выкристаллизованные на поверхности, словно соль на дне чашки с испаренной жидкостью. Они преследуют нас днем, скользя позади легкими тенями, они караулят нас ночью, сгущаясь в сумерках, обретая свинцовую предопределенность. Эти вопросы разрушительны, они же – источник чумы.

 - Что ждет нас в конце лабиринта?

 - Ты действительно хочешь это знать?

 Я боюсь это знать.

Новые горизонты - Песнь 3. Куплет 2.

 Дождь раскинулся по улице сырой паутиной, обернув собой дома, троллейбусы и людей под нелепыми зонтами. Осень наступала по всем фронтам: она шла волной ветра по верхушкам деревьев, свинцовыми тучами со стороны залива, холодной моросью вдоль русла Невы от Ладоги. Петербург погружался в привычное состояние: сонливый, сумбурно-тягучий анабиоз. Кровь замедляла свое движение в венах людей и в железобетонных жилах домов.

 Я нырнул в двери первого попавшегося кафе на площади. Внутри было людно и накурено. То, что надо. Я нашел глазами свободный столик возле окна и, пробравшись мимо оживленно беседовавших людей, сел за него. Официантка принесла меню.

 Я пробежался глазами по меню и решил для начала выпить кофе. Мне принесли маленькую чашечку эспрессо с кусочком шоколада. Я достал сигареты из промокшей куртки и, пригубив кофе, закурил.

 По стеклу ползли жирные капли влаги, дождь и не думал заканчиваться. Полчаса назад закончилась моя рабочая неделя, и я размышлял над тем, как мне провести выходные. Идти домой не хотелось. Не сейчас, по крайней мере. Дома – рутина и скука.

 Я пил кофе и наблюдал за людьми, продирающимися сквозь дождь на площади. Куда они спешили? В метро? В снующие туда-сюда неугомонные и неуправляемые маршрутки под водительством приезжих из Средней Азии шоферов? В свои дома-крепости, притихшие под непрекращающимся октябрьским дождем и от того кажущиеся не такими уж и неприступными? Кто их знает.

 Было в этом что-то надрывное и трагическое, похожее на побег смертных существ, осознавших тленность своего существования, от неминуемой смерти. Но смерть, как и осень со своим верным спутником-дождем, настигала. Она находила всех и вся, все видящая и все знающая, просчитывающая ход за ходом в этой партии, собственной партии. От нее не убежать…

 И надо ли? Вспомнилась странная фраза из какого-то полузабытого разговора, а, может, сна: смерть - лишь мера внутренней свободы. Обретая ее, мы обретаем все. Мы становимся абсолютно свободны от всех обязательств, а главное – от этого непрекращающегося и, в общем-то, бессмысленного бега. Мера внутренней свободы. Жизнь в обмен на нее.

 Допив кофе, я заказал бокал вина. Надо было развеяться. Дождь удручал, и мысли в голову лезли соответствующие. За соседним столиком сидела компания молодых людей, по всей видимости, студентов. Они что-то бурно обсуждали. Я расслышал такие знакомые имена, как Кант и Сартр. Наверное, предметом дискуссии было занятие по философии. Я невольно вспомнил свое фиаско на философском факультете.

 Черт с ним. Все условно в этом мире. Невозможно добиться всего и сразу. Иначе было бы нарушено равновесие в этом мире, и ему рано или поздно пришел бы конец. Он рухнул бы, пал, не выдержав нашей мощи, как ушедшая на дно Атлантида…

 Эта мысль привела меня к мысли следующей: о конце света. В последнее время все больше людей говорило о нем как о чем-то совершенно реальном и неминуемом. Был вытащен на свет календарь давно павшей цивилизации южноамериканских индейцев, проводилась довольно сосредоточенная аналитика глобальных катастроф. Думаю, свою роль здесь сыграл и финансовый кризис: когда маска благонадежности спала с лица капиталистического мира, обнажив его внутренние диалектические проблемы, вслед за крушением ряда экономик стала очевидна возможность разрушения физического, на сей раз уже в масштабах всей планеты, возможность наступления хаоса по всем направлениям.