Гениталии истины

Тут как раз и подъехали трое страусов, сотрудников морга. Они разбили клювами фарфоровую Бригитту, сложили осколки в синий мешок и попросили разрешенья откланяться. Экстрасенс не имел возражений.

39.

«Деструктивные культы, депрессивные культы, экспрессивные культы, эксклюзивные культы. Глупость какая!, – думал Мишутка, – Что мне теперь, пойти повеситься что ли, если действительно только я один знаю правду! Я же не виноват, что так получилось! Извините, на всё воля божья!». Подумав подобное, он решил, что это, пожалуй, стоит записать.

Медвежонок поднялся из-за стола, взял заварочный чайник, зашёл в санузел, вылил старую заварку, вернулся на кухню, заварил новую. Пока в жерло тёмно-синего фарфорового чайника, поступал кипяток, Мишуткино внутреннее бормотанье звучало примерно так: «Заварка новая – новая-кленовая – какая же она кленовая? – а вот бы был такой чай из кленовых листьев! – почему обязательно из кленовых? – можно и из дубовых! – дубовый чай! – приходите ко мне на дубовый чай! – а что у вас на первое? – а на первое у нас каша берёзовая! – угощайтесь! – всегда пожалуйста! – а почему бы мне, кстати, Тяпу по субботам не бить? Какая разница, муж я ей или нет? Да и кто тогда её муж? Кто тогда её муж, если не я? А может и вправду жениться на ней? Тогда, правда, Андрюшу придётся усыновлять, а мальчик – не подарок, конечно. Ой, не подарок! Ой, а его тоже буду по субботам бить! Точно! Буду всех по субботам бить! Будут у меня оба орать, святое семейство, кто кого переорёт! А что-то я такое записать только что собирался? А-а, вспомнил! Про то, что только я один знаю правду, и по сравнению с этим, даже не имеет значения, в чём именно она заключается! Потому что в том-то она и состоит, что лишь я один её знаю! Всё-таки это надо записать – забуду!» Он закрыл чайник крышечкой, накрыл его сверху своей бурой пижамой, неведомо как попавшей на кухню, и пошёл в комнату за тетрадкой.

И тут в квартире его раздались два звонка: один в дверь, а другой – телефонный. Голоса обоих звучали слишком уверенно, чтоб не предположить, что и тот и другой принадлежат женщинам. Медвежонок внутренне заметался. Если в дверь звонит Тяпа, то кто тогда притаился в трубке? А если же в телефоне Тяпа, то кто тогда ломится в дверь? В любом случае, если вторая из них – это кто-нибудь интересный, то как бы не выдать им себя самого? А может это не Тяпа? А кто? Может мама? А что ей надо? А вдруг одна из них мама, а другая – Тяпа, то есть всё совершенно неинтересно? Что же сделать сначала? Интересно, можно ли составить мнение о человеке на основании данного теста: что он сделает сначала – подойдёт к телефону или откроет дверь при условии, если звонки раздались одновременно? Кто из них хуже – тот, кто сначала кидается к двери или тот, кто бежит к телефону, как собачонка? Впрочем, собачонками являются и тот и другой.

«Наверное, я плохой» – обречённо подумал Мишутка и снял трубку.

– Ты сделал правильный выбор. Будь благоразумен и дальше! – сказал ему в левое ухо ангельский женский голос и скрылся в коротких гудках.

«Эко!, – поднял брови Мишутка, – ни мама, ни Тяпа, ни дать, ни взять!». И пошёл открывать.

– Ты, конечно, знаешь, что я никогда не испытывала к тебе особой симпатии. На мой взгляд, ты не мужчина, а существо, медвежонок ни дать, ни взять, а ведёшь себя так, будто имеешь право на то, на что не имеешь явно! Во всяком случае, на мой женский взгляд, но… – заявила с порога Сима.

– Что «но»? – неестественно, но эффектно улыбнулся Мишутка и мысленно заглянул ей под юбку. В принципе, ему там понравилось.

– Я могу зайти?

– Куда? – опять улыбнулся он и мысленно облизал ей щиколотку.

– Так, ладно. До свидания!

– Как, даже чая не попьёте… дубового? – с деланным возмущением спросил медвежонок и окончательно загородил ей проход.

– Учти, – предупредила Сима, – у тебя будут проблемы! Ведь я всё знаю!

– У всех будут проблемы. – тихо ответил Мишутка. – Ведь все всё знают. – и снова не преминул улыбнуться.

Когда Сима повернулась к нему спиной, он мысленно лизнул её анус. Но она, ничего не заметив, ушла. «А говорит, что всё знает! Интересно! Надо будет на досуге из этого вывод сделать!» – подумал Мишутка и запер дверь.

Он раскрыл наконец свою овальную тетрадь и записал туда следующее: «Если в ближайшие несколько секунд после того, как вы слышите слово «женщина», у вас в сознании не вспыхивает обобщённый образ её гениталий – вы либо лжец, либо невнимательны к собственным внутренностям, то есть, к себе самому. Но если второе – то всё, что вы говорите по любому из поводов – пыль, а женщины предпочитают непыльных!».

40.

Это случилось так. Ваня снова подхватил лёгкий насморк и был оставлен дома с Наташей. Мама ушла, бабушка ушла, дядя Володя ушёл. Остались мальчик и женщина.

– Ты мне сегодня не мешай! Мне заниматься надо! – сразу заявила Наташа.

– Хорошо, тётя Наташенька, я не буду. А ты мне потом, за обедом, расскажешь про динозавра Васю? – спросил Ваня.

– А с чего ты взял, что я тебя обедом буду кормить? – глупо пошутила было озорница Наташа, но тут же добавила, – ну конечно расскажу. Только до обеда чур мне не мешать!

И действительно ушла заниматься.

Ваня пошёл к себе в комнату, сел на пол, выдвинул из под кровати ящик с игрушками. Он выставил в ряд всех своих новых индейцев во главе с Чингачгуком, а также ковбоев. Их было трое. Самому симпатичному он дал имя Сэмюэль, похуже – соответственно, Джон и Фрэнк. Среди прочего, Фрэнк был интересен тем, что у него было целых два пистолета (если быть точным, два револьвера системы наган, как услышал вчера Ваня в каком-то фильме про Красную Армию), а нижнюю часть его лица закрывала чёрная маска.

На диване сидели Ванины мягкие игрушки, во главе с Мишуткой и Тяпой, и, чуть свысока, присматривались к своим новым соседям. Слово за слово Ваня, как обычно, начал разговаривать за них друг с другом.

– Ну что, ребятушки, вот мы и на месте. Разрешите поздравить вас! – начал он голосом Чингачгука.

– Спасибо, товарищ командир! – «ответил» Сэмюэль.

– Эх, скорей бы уж началось! – «сказал» Фрэнк.

– Куда ты всё торопишься, Фрэнки? – «спросил» его Сэмюэль, который, в отличие от Чингачгука, был с ним в более дружеских отношениях, то есть не омрачаемых игрою в субординацию.

– Ха-ха-ха! – «усмехнулся» Фрэнк. – Я просто слишком хорошо помню о целях нашей, ха-ха, войны!

– И в чём же, по вашему, они состоят? – с иронией в голосе «спросил» Чингачгук.

– Как? Вы шутите, товарищ командир? Проверяете всё? Цель любой войны в овладении женщинами противника!

– Молодец! – похвалил Чингачгук, – Как на экзамене!

– Да его ночью разбуди, бабу рядом положи – вскочит, как прыщ! – влез в разговор Джон.

– Сколько раз я Вам говорил, Джон, учите идиомы! Вам здесь не Германия! Здесь, извините, Марьина Роща! Ошибок она не прощает! Впрочем, судя по всему, в этом вы ещё убедитесь сами.

– Ну и пожалуйста! – буркнул предположительным голосом Джона Ваня. Буркнул, конечно, под нос. Конечно, себе самому.

– Ладно, ребятушки, не вешайте носы! Будут вам женщины! И противников и сторонников. А что, есть уже кто-нибудь на примете?

– Да есть тут одна. – потупился Джон.

– Поделишься грёзами-то? – спросил Сэмюэль.

– Да ходит тут кудрявая такая. Ноги не от ушей, конечно, но щиколотки весьма обаятельны. Специфика русских, видимо. Симой зовут.

– Губа – не дура! – одобрил его выбор Фрэнк. – Это ж Верховного Танкиста жена! А Вы что скажете, товарищ командир?

Чингачгук деловито насупился, медленно сел в позу лотоса, закурил трубку, пристально уставился в небо и только через минуту задумчиво произнёс:

– После меня…

Тут следует особо отметить, что сидящие на диване мягкие игрушки не только не слышали этого разговора, но и не очень хорошо видели своих новых соседей, поскольку диван считался вообще другим микрорайоном Ваниной комнаты, чем Ящик и окружающее его пространство. А так называемые Антресоли и вовсе были соседним городом, откуда два раза в неделю аккуратно прибывали электрички со старыми, зачастую забытыми Ваней, пластмассовыми друзьями.