Клуб желаний

— Я так рада, что Гейл заговорила о театре, — заметила Мара, когда вытащили ее желание. Обычно живая и говорливая, Мара вдруг посерьезнела. — Понимаете, я когда-то… пела. — Она сделала паузу. Никто из подруг понятия об этом не имел. — Вообще-то я и сейчас пою, но только коту. — Мара хихикнула и снова стала самой собой. — А между прочим, я получила стипендию и могла бы учиться пению в Университете Индианы, но не поехала.

Все переглянулись. Вот это новость!

— В то лето, когда мы окончили колледж, я… словом, я забеременела Аланом. Мы с Генри спешно поженились, и вместо Индианы я очутилась в общежитии для женатиков. Нелегко, доложу я вам, быть мамашей в институтском городке. Нас таких было немного, и мне всегда было жутко неловко — по возрасту студентка, а уже с ребенком. Но я не жалею. И ничего бы не поменяла. Обожаю Генри и мальчишек, а музыка, кто знает, музыка… это такой крест. Вряд ли из меня получилась бы вторая Барбра Стрейзанд или Билли Холидей, и кончила бы я училкой музыки в захудалой дыре. — Мара тоскливо вздохнула. — И все же…

— И все же, — подхватила Гейл, — за гроши учить музыке ораву скучающих сорванцов в сто раз лучше, чем снимать зубной камень пациентам доктора Сили. Так ведь?

Мара с грустной улыбкой кивнула.

И тогда они загадали, чтоб Мара вновь обрела голос.

— Знаете, девочки, я что-то совсем без сил. — Клаудия оторвала взгляд от записочки, томящейся в миске. — Если хотите, давайте на этом прервемся, а в следующий раз начнем с меня.

Мара, раскрыв рот, вытаращилась на Клаудию:

— Ни за что!

— Шутишь? — Гейл схватила с полу миску. — Что тут у тебя такое?.. — Она вытащила похожую на раненую птичку записку и помахала перед Клаудией: — Что ты хочешь скрыть от своих подружек? — И начала разворачивать бумажку.

— Да нет, не в том дело. Просто… у всех желания сбываются… — Клаудия поправила очки на носу. — А у меня…

— И у тебя сбудется, ясное дело, сбудется, — уверенно заявила Линдси. — Очень уж трудное желание ты выбрала для первого раза, вот и все.

— Не унывай, Клод, — ласково, как своей Эмили, проворковала Гейл. — Что-то мне подсказывает… — Она взглянула на записку и недоуменно уставилась на Клаудию. — Не могу прочесть, что ты тут начеркала… На. Сама читай. — Она протянула листок Клаудии.

Клаудия покосилась на клочок бумаги, где было зачеркнуто ее желание написать роман. «Я передумала, — сказала она себе. — Не нужны мне больше никакие романы». Хоть это и не совсем правда. Вместо этого она загадала желание для Дэна. Пожелала, чтоб у того все сложилось с работой, — что бы это ни означало. Откроет ли он в конце концов собственную фирму или станет больше зарабатывать на нынешнем месте, ей безразлично. Главное, чтоб он был счастлив. Желание не такое уж бескорыстное: если Дэн не будет переживать из-за работы, он и из-за ребенка не станет психовать.

Старое желание она перечеркнула, а новое нацарапала в самом низу листочка, стараясь уместить его целиком. Немудрено, что Гейл ничего не поняла.

— Я для Дэна загадала. Чтоб у него сложилось на работе. — Клаудия подняла глаза. Поверят или нет? — Не знала, как лучше выразиться. То ли попросить, чтоб он больше зарабатывал, — это его точно порадовало бы, — то ли загадать, чтоб он открыл свою фирму. Вот и получилась такая мешанина.

— Ну и в чем проблема? — Не дожидаясь ответа, Мара взялась за книгу с заговорами. — Итак, загадываем желание для Клаудии, точнее — для Дэна и его удачной карьеры.

И тогда Клаудии пришла в голову мысль: печально, когда забываешь свою мечту, но еще горше, когда боишься попросить, чтоб она исполнилась.

13

Генри снова заснул в своем любимом кресле посреди какой-то спортивной телепередачи. Спинка кресла откинута до предела, а сам Генри развалился с открытым ртом и пыхтит. Левая рука свесилась почти до пола, правая все еще сжимает пульт. А пульт, между прочим, нужен Маре, чтобы заткнуть комментаторов, которые орут на экране во все горло, поскольку звук Генри, как водится, врубил на полную катушку.

Мара только что привезла Алана с тренировки по борьбе. Тот уже успел совершить налет на холодильник и, не проявив никакого интереса к вкусностям, оставшимся после Клуба, торопливо соорудил себе два сэндвича с ореховым маслом и желе и, на ходу дожевывая второй, выскочил из дома, помчался в гости к другу. Закрыв за сыном дверь и возвращаясь назад, Мара подивилась, как это Генри умудряется спать, когда весь дом ходуном ходит, да еще телевизор надрывается.

Она нагнулась и потихоньку вытащила пульт из мужниной руки. А когда выпрямилась, ей представилась возможность взглянуть на Генри сверху вниз и хорошенько разглядеть его макушку. Высоченный муж был на полторы головы выше коротышки Мары, и такой вид открывался ей не часто. На темечке пробивались волосы. Как раз там, где прежде блестела довольно обширная лысина. А иногда и не блестела — зимой, например, тускнела и шелушилась. Мара умоляла мужа сделать что-нибудь, но тот страшно возмущался: «Я не пользуюсь лосьонами, Мара!»

Но сейчас это было нечто иное — на месте бывшей лысины всходила мягкая, пушистая каштановая поросль. «Мог бы и сам заметить, — подумала Мара, — без конца ведь поглаживает себя по черепушке, будто проверяет, не приключилось ли что-нибудь как раз в этом роде».

Она провела ладонью по макушке мужа, чтобы убедиться, не обманывают ли ее глаза. Нет, не обманывают, вот они — тоненькие, как у новорожденного, волосики. Генри вздохнул во сне, на секунду прикрыл рот, но челюсть снова отвисла, и он запыхтел дальше. Мара отложила пульт, взяла настольную лампу и, склонившись над мужем, принялась исследовать его темя.

Неожиданно Генри проснулся, дернул головой и заехал Маре в нос.

— Уй!

Мара отшатнулась, схватилась за нос и выпустила лампу. Та грохнулась на пол, разок подскочила и разлетелась вдребезги, засыпав все кругом осколками стекла.

Согнувшись пополам и зажав нос рукой, Мара раскачивалась из стороны в сторону и громко стонала. Между пальцами просочилась струйка крови.

— Квовь! У бедя квовь из доса!

Генри сидел, разинув рот, и моргал.

— Генви, ты слобал бде дос! Боже!

Только не нос! Хорошенький маленький носик — лучшее, что у нее есть. Кровь капала с пальцев.

— Полотенце! — Генри вскочил с кресла. — И лед! — Он обнял Мару за плечи и повел на кухню, старательно обходя битое стекло ногами в носках. — Что это было?

Мара только всхлипывала.

— Ой, ой, ой… — На большее она была неспособна, пока Генри не усадил ее в кухне на стул и не полез в ящик у раковины. — Эй, хорошие полотенца не бери! — Мара ткнула свободной рукой в сторону нижнего ящика у холодильника.

Генри нагнулся и вытащил две тряпки, одну протянул Маре, в другую завернул лед.

— Так что это было? — повторил он.

— Я смотвела на твою макушку, а ты как подпвыгнешь и пвямо своей башкой бде по досу!

— А зачем ты… Ладно. — Генри скорчил мину, словно застукал Мару, когда та тайком мазала его, спящего, лосьоном. — Дай погляжу.

Мара убрала руку, Генри поморщился. У Мары округлились глаза:

— Плохо, да? Ну конечно, плохо!.. Ой, как больно!

Генри бережно вытер влажной тряпкой кровь у нее под носом и на подбородке, дал тряпку ей самой, чтоб обтерла руки. Потом вручил мешочек со льдом, и Мара осторожненько приложила его к переносице, поверх мешочка глядя на мужа испуганными глазами.

Генри стоял перед ней, подбоченясь одной рукой и с окровавленной тряпкой в другой.

— Поедем-ка мы с тобой к врачу, рыбка моя.

— Он слобад, да?!

Генри сильно потянул носом, погладил себя по макушке, и глаза у него распахнулись, будто он только что по-настоящему проснулся. Поднес ладонь к глазам, осмотрел. Снова потянулся туда, где некогда нащупывалась гладкая лысина.

— Мара! У меня волосы!

— А я пво что?!

Из гостиной донесся вопль спортивного комментатора: «Не-ве-ро-ятно!»