Наш друг Димка

было видно, что оно легло на крыши домов; забрав из машины

сумки с провизией, потопав по крыльцу, явно пародируя Карла, я

ввалился в дом. С улицы показалось, что в доме уже тепло.

– Разбирай сам! Я всё равно не помню, что где. Фляжки в

зелёном рюкзаке. Там же сало и хлеб.

Я забрался на диван с ногами и стал наблюдать за Карлом.

– А Полканово где? Давай от Полкана отбодаемся сначала. А? –

Карл стоял, держа в руках две армейские фляжки.

– Полканово в пакете, там ещё хлеб и молоко. Мне не надо, я

так посижу, – я показал глазами на фляжки. Выемка на диване

работала вовсю, мне действительно хотелось спать.

– Жарко в машине-то. Одну в сенки тогда вынесу, – Карл

потряс фляжками, в одной уже почему-то булькало.

Я пожал плечами в знак и согласия, и недоумения о том,

почему ранее полная под завязку фляжка издаёт столь

несвойственные ей звуки.

Мне показалось, что булькающая была выдворена на веранду,

то ли в знак наказания, то ли в знак благодарности за её верную

службу.

- 94 -

– Говорю, повеселился я-то, – Карл откинулся на спинку стула,

жуя приличный кусок сала, отхваченный наспех от подарка мне

«на дорожку» ребятами из Тверской области.

– Например… – я поплотнее улегся в ложбинку дивана.

– Помнишь, весь мир кричал: «Свободу слова! Нет – цензуре!»

Помнишь? Ну, дали свободу! И о чем стали писать, кричать,

вопить? Первое – личная жизнь публичных людей! Второе – какие

мы дерьмоватые, какие рулевые тупые, «куда идём мы с

Пятачком» и зачем. И третье – как бы это сказать?

Я вот тут порылся у тебя, и мне это всё напомнило

плацкартный вагон. Случайные люди, по сути, и разговоры ни о

чём.

Один – «вот у нас была телушка…», другой, не дослушав, – «а у

нас тоже была, но не телушка, а бычок, но тоже рога

отвалились..». Или – «вот дети…», другая – «да уж…». И всё об

одном и том же. И все об одном и том же!

Такое впечатление, что дорогу хотят скрасить. И рассказывают

друг другу, о чем дома никогда не стали бы. А и то! Из поезда не

выйдешь! И вот «бу-бу-бу», «бу-бу-бу».

Зачем им нужна была свобода слова?

Один выкрикнет: «Вперед!» – Другие: «Так поезд же!» – Он:

«Сойдём!» – Другие: «Так лучше плохо ехать, чем хорошо идти!»

Кто-то под это «бу-бу-бу» сопит в наволочку, кто-то курицу

разодрал и коньяк открыл. А поезд то по расписанию, то с

опозданием, но никогда с опережением, заметь, с опережением –

ни-ни, пожирает эти километры, а пассажиры спят, жуют и «бу-бу-

бу». Выглянут в окно – столбы покосились, давай о столбах. На

станции мужик под лавкой лежит – давай о пьянстве.

…Занятно! Молодежь – о бабах! Старики – о внуках!

…Да это я так! Занятно! Оно, конечно, что-то делать в поезде

надо! Пройдешься от туалета до своего купе – во всех одно и то же:

«А у нас!.. А у на-а-а-с! А у них! А у ни-и-и-х!»

А поезд идёт себе и идёт! Встрепенутся некоторые: «Ой! Мне

выходить!», проводят его и опять …

…Или вот ещё. «Почему россиян не любят?» Везде и всех

прямо измучил этот вопрос!

Умные вроде люди. А кого любят? Кого? Вот я тебя спрошу!

Вот спрашиваю я тебя: любят ли в Германии, Англии и Италии

париан? Отвечай! Ну ответь!

– А париане – это кто?

- 95 -

– Неважно! Народ в Латинской Америке. Их две тысячи

человек! Отвечай!

– Не знаю!

– Не так! Если бы их там любили, то знал бы! Отвечай!

– Пусть – любят, – я выкатился из ложбинки.

– Докажи!

– Не притесняют!

– Так «не притесняют» или «любят»?

– Не любят!

– А за что их не любят, а кого любят? Вот!

… И достало меня это… Любят – не любят, любят – не любят!

Ты Полкана любишь?

– Люблю.

– А меня?

– Нет!

– А почему ты меня не любишь? Почему меня не любишь,

сукин сын? О!

О! Хрень какая! Нет у них другого – серединки! Либо любишь,

либо не любишь!

И куда ни зайдёшь, куда ни ткнёшься – везде одно и то же:

«Любит – не любит!»

Да что же это такое?! Водку любишь? Нет! – Зачем пьешь?

Плохо! – А без неё? Ещё хуже. Так, водку, значит любишь? Нет!

Сначала смешно было, а потом профессия во мне проснулась.

Нездоровый народ-то!

Карл дожевал сало – кстати, не так уж его и было много, чтоб

половинить, опять стал бренчать фляжкой!

– Там колбаса есть! – я намекнул про исчезающее копченое

тверское сало.

– Я видел! Нездоровый, говорю, народ! – Карл, не

повернувшись ко мне, ополовинил половину оставшегося сала. –

Нездоровый!

– Вот говорят: «Мы знаем, что вы всё наше продаёте на Запад и

«полосатым» за бесценок!» И?.. Дальше-то что? И?.. Продавайте

сами! – «А нам не дают!» – Так возьмите это право! Опыт

забастовок вам известен! Опыт борьбы с штрейкбрехерами вам

известен! Вперёд!

Или: «Все спились! Все дураки, лентяи и дармоеды!» И?.. И кто

же вами руководить будет? Кто? Свой! Такой же, как вы?! Где вы

другого возьмёте? А другого-то вам ведь и не надо! Вы другого

- 96 -

хотели? А вы какого хотели? А где его взять? Объявите

международный конкурс на замещение вакантной должности!

Это же какое здоровье надо, чтоб руководить дураками,

лентяями и дармоедами!

А расстреляй хоть одного вора у Кремлевской стены? У-у-у!

«Сталинисты!» «Рушители демократии!»

«Стоп-кран» дернут, поезд остановят, выскочат, бросят поезд,

что их вёз, побегут по непаханому полю с криком: «Свободу

демократии!»

Чудно!

Начитался я тут.

Ты знаешь, даже на работу захотелось вернуться. Посмотреть,

сегодняшние шизофреники отличаются от вчерашних? Или всё

как было?

Бендриков опять загремел фляжкой. Сала было жалко, я встал

и подошел к столу. Полкан тревожно поднял голову, оглядев меня

глазами, грустными, как у Карла, и опять бросил её на лапы.

– Уговорил! – я взял остатки сала.

– Помнишь, прикрыли «Бориса Годунова» в «Таганке»? А у

Пушкина оставили! Картинки не смотри, бери, читай! Боялись

разжеванного подтекста. А сейчас? Сейчас и на текст всем

наплевать! Говорите все! Пишите все! «Собаки брешут – ветер

носит!» Дали пар выпустить, вот в свисток всё и уходит. А кто

дал? Кто дал? Сами себе и дали, чтоб ничего не делать, а

посвистеть охота! У паровоза свисток есть! Свистит он им! – Карл

впился взглядом в сало.

– Колбаса есть! – я прикрыл сало куском хлеба.

– Да! Колбаса есть! Посвистели, сала-колбасы поели, спать

пора! – задумчиво сказал Карл.

– Поменяй фляжки, – мне не хотелось, чтоб Карл смотрел на

моё сало.

– Вот форма?! Одинаковая! Внешность?! Одинаковая!

Содержание?! Разное! Можно услышать, – Карл потряс обеими

фляжками, – а можно и на ощупь, – Карл прислонил фляжки к

щекам. – Как бы ни было, «не маешь – не знаешь»! Ну, создали,

потискали то, что создали, поимели, «пока имели постарели», не

понравилось, а что дальше? Годы-то ушли! Имелка уже не очень

нужна. Если только свистнуть в неё.

… Сбил ты меня с мысли.

– «Любит – не любит» ты говорил.

– Да! «Любит – не любит!»

- 97 -

Жалею я, что я не математик! Жалею! Вот если есть «не

любит» что-то там. Это значит, величина отрицательная. Так?! Но

наличие отрицательной величины подразумевает наличие где-то

на этой оси и нулевой величины – «а по-хрену», и наличие

положительной величины – «любит».

Вот помнишь, что было в семнадцатом году, а в двадцать

втором – первый автомобиль. Пять лет всего прошло! А в

двадцать четвертом – уже полностью свои автомобили. Семь лет

прошло! Без «любит – не любит»! А с девяносто первого сколько?

Двадцать! О! И все с «любит – не любит»!