Мир от Гарпа

— Помнится, в последний раз я видела ее в руках у Альфельдра, — сказала Дженни.

— Альфельдр кончил школу три года назад, — напомнил ей Гарп.

Когда Дженни сообщила директору школы Боджеру, что они уезжают, он сказал, что всем будет очень ее недоставать и что он всегда с радостью возьмет ее обратно. Дженни претила собственная неучтивость, но она все-таки заметила ему, что медсестра найдет себе работу где-угодно; она и не подозревала, что медсестрой больше никогда не будет. Боджер никак не мог взять в толк, почему Гарп не хочет учиться дальше. У него не было проблем с дисциплиной после того раза, когда он обрушился вместе с желобом на площадку пожарной лестницы. Воспоминание о собственном бесстрашном участии в том давнем происшествии питало теплые чувства директора к Гарпу. Боджер любил соревнования по вольной борьбе и к тому же был в числе немногочисленных поклонников Дженни. Но он понимал стремление Гарпа заниматься всерьез «писательским бизнесом», как он говорил. Разумеется, Дженни ничего не сказала Боджеру, что и сама хочет писать.

Именно эта ее блажь и вызывала у Гарпа душевное смятение, но виду он матери не подал. События развивались с такой быстротой, что Гарп успел поделиться сомнениями и дурными предчувствиями только со своим тренером Эрни Холмом.

— Твоя мама знает, что делает, я в этом не сомневаюсь, — сказал Эрни. — Главное для тебя сейчас — разобраться в самом себе.

Даже старый Тинч смотрел на предстоящую поездку в Европу с большим оптимизмом.

— Конечно, дело не совсем обычное, но ведь многие прекрасные идеи кажутся на первых порах н-н-необычными, — заметил он.

Через много лет Гарп вспомнит эту милую манеру Тинча слегка заикаться на первом слоге и подумает: наверно, тело его подавало знак, что ему суждено з-з-замерзнуть на школьном дворе.

Дженни заявила, что они уедут сразу же после выпускной церемонии, но Гарп питал тайную надежду, что на лето они все-таки останутся в Стиринге.

— Чего ради? — спросила Дженни.

Он хотел было сказать, ради Хелен, но вовремя вспомнил, что еще не написал того рассказа, который было бы не стыдно ей показать. Значит, надо ехать в Европу и писать его там. Разумеется, он не мог рассчитывать на то, что Дженни согласится убить лето в Стиринге ради его свиданий с Куши Перси под сенью старинных пушек; чему-чему, а уж этому вряд ли суждено сбыться. Маячила все-таки слабая надежда, что они встретятся с Куши в дни выпускных торжеств.

В день прощальной церемонии разверзлись, что называется, хляби небесные. Дождь лил как из ведра, захлестывая бурными потоками школьный двор; водосточные канавы переполнились водой, а застигнутые дождем машины плыли по улицам, как яхты по бушующему морю. Женщины в летних платьях совсем растерялись. Расстроенные гости выскакивали из машин и бежали под спасительный брезент: перед спортивным комплексом имени Майлза Сибрука был поставлен огромный красный тент, в котором и выдавались свидетельства об окончании школы. Духота была страшная, как в цирковом балагане. Шум дождя, барабанившего по красным полотнищам, заглушал трогательные речи ораторов.

Вокруг никого. Школа как вымерла. Хелен не приехала в Стиринг, у нее в школе выпускная церемония назначена через неделю, и она все еще сдает экзамены. Правда, Куши Перси была на загубленных дождем торжествах, но Гарп ее так и не увидел. Куши пришла со всей своей нелепой семьей, а Гарп старался держаться подальше от Толстого Персика; отец есть отец, даже если честь дочери утрачена в незапамятные времена.

К вечеру наконец выглянуло солнце, но оно уже ничего не могло изменить. Стиринг дымился испарениями, а земля — от стадиона имени Майлза Сибрука до самых пушек — пропиталась водой, как губка, и не просохнет теперь всю неделю. Между пушек по мягкой траве бегут полноводные ручьи, река Стиринг вздулась, готовая выйти из берегов, а жерла пушек, стоящие под углом, налиты до краев водой. Такие ливни вымывали из их нутра осколки бутылок и старые презервативы, оставляя их сохнуть на бетоне. Вряд ли ему удастся до отъезда заманить ее сюда.

Но пачка из трех заветных пакетиков похрустывала у него в кармане, как крошечный сухой костерок надежды.

— Погляди-ка, — сказала Дженни, — сколько я купила пива. Если есть желание, можешь напиться.

— Ничего себе! — воскликнул Гарп, но тем не менее выпил несколько банок с ней за компанию.

В знаменательный день окончания школы они сидели вдвоем у себя в квартирке. Кроме них во всем здании никого не было, постельное белье в изоляторе со всех кроватей снято; заправлены только те, на которых спали Дженни и Гарп.

Гарп пил пиво и думал, что они переживают сейчас полосу неудач. Чтобы развлечься и ободрить себя, он стал вспоминать прочитанные недавно рассказы. Хотя он окончил «Академию Стиринга», заядлый читатель из него не получился. Куда ему до Дженни и Хелен! Напав на стоящий рассказ, он читал его и перечитывал, забыв про все другие книги. Так, он перечитал рассказ Джозефа Конрада «Тайный наперсник» тридцать четыре раза, а «Человека, любившего острова» Д. Г. Лоуренса — двадцать один раз. И готов был еще раз перечитывать.

Школьный двор за окнами, мокрый и безлюдный, был погружен во тьму.

— Знаешь, можно взглянуть на это и по-другому, — сказала Дженни, чувствуя, что он расстроен и даже подавлен. — Ты провел в стенах этой проклятой школы только четыре года, а я ведь целых восемнадцать.

Дженни пила очень редко, даже пиво. Выпив вторую банку до половины, она заснула. Гарп отвел ее в спальню: она была уже без туфель, и он только снял ее сестринский значок, чтобы мать не укололась, поворачиваясь на бок. Ночь была теплая, и он даже не накрыл ее одеялом.

Он выпил еще одну банку пива и отправился прогуляться.

Гарп, конечно, знал, куда его несли ноги.

Дом семейства Перси, который был когда-то родовым гнездом Стирингов, располагался на сырой лужайке недалеко от больничного крыла. Только в одном окне горел свет, Гарп знал, что это комната малышки Перси, Пушинки, как ее звали до сих пор; ей было уже четырнадцать, но она все еще боялась спать в темноте. Куши как-то сказала Гарпу, что Бейнбридж подвязывает иногда непромокаемые подгузники. Наверное, потому, что дома все считают ее малышкой, подумал Гарп.

— Знаешь, я не вижу в этом ничего плохого, — сказала Куши. — Она ведь не пользуется подгузниками по прямому назначению. Понимаешь, она у нас немножко того. Ей просто нравится носить их, и все. Изредка.

Гарп стоял на сизой от влаги траве под окном и пытался сообразить, где комната Куши. А поскольку вспомнить не мог, то решил разбудить Пушинку; она увидит его и обязательно позовет сестру. Но Пушинка приблизилась к окну, как сомнамбула, и не сразу узнала Гарпа, судорожно вцепившегося в побеги плюща. У Бейнбридж Перси были глаза лани, обреченно застывшей на дороге в свете несущихся на нее автомобильных фар.

— Пушинка, это я, Гарп, — прошептал он.

— Тебе нужна Куши, да? — тупо спросила она.

— Да! — рявкнул Гарп. Плющ оборвался, и он упал в кусты под окном. Появившаяся в купальнике — она в нем спала — Куши помогла ему выбраться на дорожку.

— Весь дом перебудишь, — шепнула она. — Ты что, выпил?

— Упал, — сердито буркнул Гарп. — Твоя сестра в самом деле чокнутая.

— Кругом вода, ни одного сухого местечка, — сказала Куши. — Куда пойдем-то?

Но Гарп все продумал. В изоляторе шестьдесят пустых коек.

Не успели они миновать крыльцо дома, как им преградил дорогу Балдеж. Черный пес только что спустился с лестницы и тяжело дышал; его седая морда была вся в пене, зловонное дыхание точно речным илом залепило Гарпу нос и рот. Балдеж зарычал, но тут же осекся.

— Прикажи ему, пусть замолчит, — шептал Гарп.

— Он глухой, — сказала Куши. — Он ведь очень, очень старый.

— Знаю, — отозвался Гарп.

Балдеж залаял хриплым прерывистым лаем — так скрипит старая проржавевшая дверь, когда ее пытаются открыть, прилагая невероятные усилия. Балдеж похудел, но все-таки весил не меньше шестидесяти килограммов. Не раз испытавший на своей шкуре укусы клещей, ушную чесотку, зубы старых собак и колючую проволоку, Балдеж сразу почуял врага и решил стоять насмерть.