Плотоядное томление пустоты

— Я задыхаюсь. Нет, я почти не потею, но ненужное тело — настоящая пытка. Как оно меня утомляет! Это невыносимо — иметь другое тело, которое двигается не по моей воле!

— Я представляю, как он ворочается в постели, обнаженный, влажный, как я. У нас одинаковая температура. Нет, все же я — другой человек, только голова одна на двоих. Нет: просто у меня одним телом больше. Именно так. Оно двигается не по моей воле, но голова-то у него моя. Как же иначе, если я все время о чем-то думаю! Каждое мгновение я здесь, и нет места для другого. Лишнее тело никого не обременяет. Почему не попытать счастья с сиделкой, если я люблю ее?

— Я устал от Генерала, от врачей, от горбуна, и особенно от этой проклятой сиделки. Сколько еще времени мучиться от ее виолончели? Я — ее пляшущая марионетка. И потом, нужно, чтобы все узнали о моем бунте. Что-нибудь потрясающее: пусть все узнают, кто я на самом деле, прежде чем меня не станет! Я убью ее! Пойду-ка к ней в комнату.

— Мое чувство не должно оставаться неразделенным. Я хочу ее, а она хочет меня. Надо принять решение, ведь я же мужчина. По такой жаре все задремали, на этажах нет смотрителей. Пойду-ка к ней в комнату.

— На этажах нет смотрителей. Я задушу ее подушкой.

— Я бесшумно двигаюсь по коридору.

— Другое тело идет рядом; никогда еще мы не действовали так слаженно.

— Открываю дверь.

— Сердце мое бьется.

— Сердце мое бьется. Я протягиваю к ней четыре руки, чтобы легонько разбудить.

— Я стисну ей горло.

— Вот оно, счастье! Проснись, любовь моя. Что такое? На помощь! Тот, другой, хватает ее за горло! Я в отчаянии!

— Вот болван: хватает меня за запястья, не дает закончить дело. А-а! Она успела схватить хлыст!

— Как больно! Она бьет не только того, виновного, но и меня, который так ее любит!

— Бегут санитары с двойной смирительной рубашкой, обступают меня. Надеюсь, больше меня не выставят на потеху. Как только смогу, я добуду огонь и подожгу госпиталь.

— Двойная смирительная рубашка. Видно, сделали специально для меня. Что, они подозревали заранее? Почему? Я никогда не буйствовал! Тот, другой, хотел задушить ее, не я! Все было заранее обдумано. Где он? В моей голове, больше негде.

— Мне не дали убить ее. Все было заранее обдумано. Где он? В моей голове, больше негде.

— Она избивала его и меня одинаково.

— Они принесли двойную рубашку, хотя другой пытался защитить ее.

— Она считает, что я — один человек, но я боюсь, что нас двое.

— Они считают, что я — один человек, но я боюсь, что нас двое.

— Моя голова не принадлежит мне целиком. Часть ее — в распоряжении другого.

— Другое тело не повелевает мной, но я им тоже. А значит, половина мозга принадлежит ему. Не знаю, о чем его мысли, но он способен следить за мной. Как доказать обратное? Возможно, он ведает все мои мысли: он паразитирует на мне!

— Как удостовериться, что мои мысли — это не мысли другого? Как быть уверенным, что я не выдуман им, что я не создан для его надобностей?

— Наши четыре ноги ходят вместе, я отдаю приказы только двум. Не исключено, что он распоряжается всеми четырьмя. Не исключено, что оба тела и мозг — его собственность, что меня вообще нет.

— Может быть, меня вообще нет. Но как осознать самого себя?

— Если я осознаю самого себя, то не буду самим собой. Осознавать может лишь другой. Или я — это я сам, или я осознаю. Но возможно, нас трое, четверо, и так до бесконечности. А горбун и прочие уроды — части моего тела.

— Возможно, все это заведение — одно существо, а мы, врачи, сиделка — части целого. Но тот, другой, главнее. Он думает за всех, не я.

— Я — это не я. Кто-то заставляет меня мыслить. Здесь, в госпитале, мы как шахматные фигуры. Каждый наш шаг берется на заметку. Это ужасно. Хочу быть собой!

— В конце концов, знать об этом — значит приблизиться к счастью. Быть одним целым и в то же время не существовать. Быть единым со всеми, кто в госпитале, разделять одну душу с сиделкой.

— Глупые фантазии! Я заперт в палате. И этот идиотский придаток, другое тело, соединенное с моей головой. Врачи меня уберут, рано или поздно. Ах, были б у меня спички.

— Ни одного свободного движения! Я лежу неподвижно и жду приказаний. Черный Госпиталь говорит мне, что делать, о чем думать.

— Другой упал на пол, увлек меня за собой. Это уж слишком! Хватит. Они забыли запереть дверь. Я пойду на балкон, к обрыву. Лучше сделать это самому.

— Он идет к балкону. Смотрители дремлют. Как это приятно, когда тебя тащат! Там, внизу, море хлещет о скалы. Оно тоже — часть Госпиталя. А я — часть моря.

— Пришли! Вперед, на скалы! Хоть бы приплыли акулы и сожрали мои башмаки.

— Моя голова и два тела медленно падают вниз. Мы летим к морю, к Черному Госпиталю, к сиделке. Все мы сольемся воедино. Я счастлив.

— Я разобьюсь, и пусть вслед за мной разобьются все!

Поймите меня правильно: всякий раз, слушая мысли двух несчастных созданий, я плачу — не над ними, а надо мной, над вами, над обитателями нашей страны. Мы — одна громадная толпа шутов. Всем нам, так или иначе, Генерал вставляет в мозг магнитофон и слушает, что мы думаем, искусно пользуясь нашими просчетами, сомнениями, колебаниями, нашей встревоженностью. Мы — нация чудовищ, зеркало, в которое он глядит, чтобы развеять скуку. Ему хочется веселиться, но лишь чужое страдание способно порадовать его. Все, что он создал, служит к возрастанию нашей тревоги: грунтовая дорога, что непрерывно удлиняется, ядовитое море, вечная ночь, зараженный лабиринт Столицы. Генерал играет: такова постыдная истина.

Я вызвал вас в это укромное место, зная о вашей храбрости, осторожности и верности. То, что мы замыслили, не задумывал еще никто. Но я верю в успех нашего дела: ведь наша ненависть к диктатору намного превосходит любовь к себе. Наша цель — опустошить город, а затем убить тирана. Мы отвлечем внимание солдат и полиции, устроив пожар сразу в нескольких кварталах. Там уже заложены бомбы, для взрыва достаточно нажать кнопку. Вы вчетвером поднимете населенные бедняками предместья, на севере, юге, западе и востоке, чтобы четыре мстящих потока обрушились на столицу с четырех сторон, грабя магазины и разбивая экраны. Вы подорвете стену, отделяющую от нас монголоидов. Пусть эти недоумки ринутся на армию сокрушительной волной!

А потом, с помощью вас троих, я совершу то, что считается невозможным: я взорву алюминиевую сферу, кровавый бассейн, любимую игрушку Генерала! После этого мы покончим с ним, но не спрашивайте, как. Позже я дам вам инструкции, которые пока что следует держать в строгой тайне. Собирайте свои силы: настало время выступать!

О ДЕТИ МОЕГО ЗЛОВОНИЯ: Я ПРИШЕЛ, АЛМАЗНЫЙ ЖЕНИХ, К ТОМУ, КОГО УНИЖУ САМ, ЧТОБЫ ГНИЛЬ СТАЛА ЕГО МАТЕРЬЮ! ЧТО Я МОГУ ДАТЬ ВАМ, КРОМЕ НЕВЕДЕНИЯ, ИБО ОНО ЕСТЬ ПЕРВОЕ УСЛОВИЕ ЛЮБВИ? ЭТО, ОДНО ЭТО, НИЧЕГО, КРОМЕ ЭТОГО, КРОМЕ ВАШЕЙ ЖАЛКОЙ ЖИЗНИ, ВАШЕЙ ТЮРЬМЫ ИЗ МЯСА И КОСТЕЙ ВНУТРИ СИЯЮЩЕЙ БЕЗБРЕЖНОСТИ: ОНА — ВСЕ, ИСКЛЮЧАЯ ВАС. ОСТАВЬТЕ НАДЕЖДУ, МОЯ ПОВЕРХНОСТЬ НАВСЕГДА ЛИШЕНА ГЛУБИНЫ. ВЫ ВОЗВРАЩАЕТЕСЬ ИЗ МЕСТ, ГДЕ НЕ БЫЛИ НИКОГДА, БЫТЬ И ПРЕСЛЕДОВАТЬ — ДВА РАЗНЫХ ДЕЙСТВИЯ. Я ЕСТЬ, НО Я НЕ ПРЕСЛЕДУЮ! ВОТ МОЯ ТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ЖАБА, В ЕЕ РАСКРЫТОЙ ПАСТИ — БЛАГОУХАННАЯ ЖЕМЧУЖИНА. ЧТОБЫ ВЫ МОГЛИ ПУСТИТЬ КОРНИ НА ЗЕМЛЕ, Я ЛЕЧУ К СЕРДЦЕВИНЕ НЕБА. КЛЮЧ МОЙ БОЛЬШЕ ДВЕРИ. Я НЕ СПРАШИВАЮ ДЕРЕВО, ЧТО ОНО ХОЧЕТ ДОНЕСТИ, А ПРОСТО ЕМ ЕГО ПЛОДЫ. ПУТЬ ДОЛОГ ЛИШЬ ДЛЯ УСТАВШИХ. ВЕЩИ НЕ СМЕНЯЮТСЯ ВНУТРИ МЕНЯ, Я СМЕНЯЮ САМ СЕБЯ ВНУТРИ ВЕЩЕЙ. ВЕЛИЧАЙШАЯ МИЛОСТЬ, О КОТОРОЙ ВЫ МОЖЕТЕ ПРОСИТЬ — ЧТОБЫ Я НЕ ПРОКЛЯЛ ВАС. Я ДОЛЖЕН ПРЕОБРАЖАТЬСЯ, ЧТОБЫ ВЫ ВЕРНУЛИСЬ К НАЧАЛУ ПУТИ. ПОЖЕРТВУЙТЕ ВСЕМ, ДАЖЕ ТОЙ ЧАСТЬЮ СЕБЯ, КОТОРАЯ ЖЕРТВУЕТ. ВЫЛОВИТЕ В СВОЕМ ЖИВОТЕ ЛОЖЕЧКОЙ КАМЕНЬ, НА КОТОРОМ Я ВОЗДВИГНУ СВОЙ ХРАМ. СМОТРИТЕ НА МОЮ РУКУ: ПРОЗРИТЕ В НЕЙ МОЕ СЕРДЦЕ, СТАВШЕЕ СЕМЕНЕМ. Я СЛЫШУ, КАК ДИКО ГУДЯТ ВАШИ МЫСЛИ. ГДЕ КОНЧАЕТЕСЬ ВЫ, НАЧИНАЕТСЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. ЕСЛИ ХОТИТЕ ОБРЕСТИ ПАМЯТЬ, ОТДАЙТЕСЬ ЗАБВЕНИЮ!

Внимание, друзья: теперь, в час торжества, мы в особенности не должны поддаваться сладким песням! Генерал всегда готовит великолепную ловушку под названием «поэзия». Красота и благо не имеют ничего общего. Муза поэта — змея, чья ослепительная кожа не мешает ей произвести смертельный укус. Держитесь! Обратите помыслы к Великому Делу! С крыши небоскреба, стоящего близ сферы, нам видны зарева пожаров, охватывающих город. Оглушительно воют пожарные сирены, растерянные войска двигаются к предместьям, пытаясь сдержать натиск восставших, чьи победные крики доносятся до нас. Это случилось!.. Столица-шлюха, получай! Твое серебро стало окалиной, твое вино смешалось с водой, ибо правители твои сделались ворами и пособниками воров. Погрязшие во взятках и подношениях, чиновники перестали творить справедливость, предали дело сирот и вдов. И вот мы, ангелы-уничтожители, требуем стереть тебя с лица земли и навеки забыть твое имя! Пусть ветер унесет тебя, как дохлую муху, в помойную яму Истории!