Мои были (СИ)

А вечером, после работы в колхозе матери нужно было заниматься со своим хозяйством, а именно подоить корову, накормить свинку и кур, приготовить какой-нибудь ужин, да ещё заниматься малолетней Верой, которая весь длинный день была предоставлена себе самой. Ухаживать за малолетними детьми практически было некому, так как все способные что-то делать люди были заняты работой в колхозе, а неспособные оставались в домах и не выходили наружу. Сейчас к стыду своему или ужасу, не могу вспомнить, чем и как занималась сестра Вера в те дни, когда мы работали в поле, и как она росла. А я, приходя с работы, раздевался и падал на металлическую кровать, тогда не хотелось, не есть, не пить, а только завалиться и поскорее уснуть глубоко. Но хорошего сна не получалось, потому что ноги после долгого хождения по полю в промокших лаптях, а иногда босиком, ночью начинали невыносимо болеть, и уж тут было не до сна. Я вскакивал, как очумелый и начинал бегать по комнате до тех пор, пока боль не утихала.

Проходят десятки лет, а вот такая зараза, как боль в ногах иногда приходит ночью, а конкретно после того, как я поработаю физически интенсивно, или пройду значительное расстояние по ровной или неровной местности и я, чтобы прекратить боль в ногах, вскакиваю с кровати и бегаю и кручусь в комнате. Бывали и такие случаи, когда я со своими нервозностями в постели, во сне ногами бил жену Нину в задницу и передницу, что опасно для её здоровья. Бег и кручение помогают, боли в ногах отступают, видимо потому, что кровь приливает в нижние конечности в большем количестве.

Утром мать вставала очень рано, если нужно было, то топила русскую печь, готовила небогатое и нехитрое питание на весь день, а я выгонял корову на божью волю добывать себе самостоятельно питание, задавал корм курам и свинке, после чего мы отправлялись в поле на работу, предоставляя сестру Веру самой себе. Такая работа в колхозе и забота в домашнем хозяйстве продолжались весной, летом и осенью.

Толком отдохнуть можно было только тогда, когда была дождливая погода, которая не давала возможности работать в поле и на лугу во время обработки поля и на уборке урожая. Но и в непогоду надо было заниматься домашними работами, такими как сбор грибов, ягод, съедобных трав и кореньев, и это было большим подспорьем для всех людей в те времена.

Весной готовили и обрабатывали поля, то есть убирали сорняки, пахали и бороновали почву, сеяли зерновые и зернобобовые культуры, овощи, сажали картофель. Не обходилось и без курьезов. При весенне-посевной кампании в колхозе часто присутствовал посланный властями уполномоченный надсмотрщик, который вёл наблюдения за весенними сельскохозяйственными работами. Его задачей было то, чтобы заставить сеять и садить по тому предначертанию, которое придумала власть. Но погода, будь она неладна эта погода, которая не подчиняется никакой власти, она свободна, и что хочет, то и творит. После относительно тёплой погоды наступил холод. А в высшей власти в это время запланирован посев зерновых. Колхозные деды доказывают, что с севом можно погодить, так как у них был опыт, и они знали, что зерно нужно сеять в тёплую землю и урожай вырастет. Но твердолобые начальники не обращали внимания на дедов и их опыт и заставляли бросать в мёрзлую землю зерно. Всходы были, но слабее, чем там, где зерно было посеяно позднее, но в тёплую землю.

Работа летом заключалась в уходе за посевами, уборке сорняков, заготовке кормов для лошадей и для коров и свиней. А осенью нужно было убирать урожай, и эта работа продолжалась до глубокой осени и даже до снежного покрова. В первую очередь убирали урожай зерновых, обмолачивали и очищали зерно, потом сушили и сдавали государству. Сдача государству заключалась в том, что приготовленное и кондиционное зерно временно помещалось в колхозное хранилище, так как везти его не было достаточных средств. Все средства были использованы на уборке урожая, а это было главным делом. Это понимали и твердолобые большевистские руководители. Зерно вывозилось из глубинки на пристанционные хранилища тогда, когда освобождались транспортные средства в колхозе.

Осенью мать взяла меня с собой жать рожь. Но я не знал этой работы, и не умел её делать и сказал ей об этом, на что она резонно ответила, что эта наука не хитрая и научиться ей можно быстро и с такими словами вручила мне серп для ручной жатвы зерновых колосовых. День я проработал вроде бы нормально, но производительность моя была очень низкой, и мать мне сделала замечание о том, что работать надо всё-таки побыстрее, нажинать побольше ржи и заработать побольше трудодней. В другой день я попытался работать побыстрее и второпях серпом порезал себе левую руку. Ну и что же? Наказание в виде кулаков матери по моей заднице на месте и медицинская помощь в виде разорванного платка, послужившего для перевязки раны и упрёк: "Не симулируй и не занимайся членовредительством, потому что ты не в лагере, где этим занимаются заключённые, а ты пока не осуждён и считаешься свободным человеком

Нам казалось, что мать мало заботилась о нас, своих детях, держа нас в спартанских условиях, и принуждала нас заниматься посильными делами без лишних отдыха и перерывов. Себе она тоже не давала лишнего покоя, праздного ничегонеделания, и всегда находила какое-нибудь нужное, полезное для хозяйства дело и старалась хоть как-то и что-то сделать для нас и для себя, чтобы меньше донимали голод, холод и, по возможности, легче пережить плохие, лихие времена. Приведу пример. В хозяйстве пока есть дрова. Часть них мы заготовили весной в отведённом участке леса, а часть я в зимнее время в лесу заготовлял и привозил домой кряжи, которые мы разделывали на пригодные для отопления дрова. Мать видит иногда, что я свободен, бездельничаю и дает задание запрячь коня в дровни, ехать в лес, заготовить кряжи из сухостойного дерева или из березы, погрузить и привезти их домой. Работа мне знакомая, выполнить я ее могу, хотя она не из легких, а лень моя родилась раньше меня, и не охота мне делать эту работу и считаю ее пока ненужной. Я пытаюсь доказать это, но бесполезно. Сдаюсь, иду и выполняю что нужно

Была ли эта работа преждевременной, сказать трудно, так как запас топлива никогда не лишний. Надо понимать то, что мы не знаем, что произойдёт в будущем, и что сегодня мы что-то можем делать, а завтра может быть и так, что мы ничего неспособны будем сделать.

Зато как уютно и комфортно (да, комфортно)! почти так же, как люди чувствуют себя у камина, в котором горящие поленья дают приятное тепло, в зимнее время мы чувствовали себя тогда, когда усаживались вокруг топящейся и согревающей нас небольшой металлической печки, установленной посреди комнаты, и слушали весёлое потрескивание дров и гудение выходящих дымовых газов через металлическую трубу. И как хорошо было испечь на этой печке нарезанные из картофеля сочни и покушать их, да ещё и с солью. И во время такой хреновой некачественной нашей жизни это была для нас хоть какая-то маленькая радость, которую мы могли позволить себе почти каждый день, при достаточном количестве дров. А если их недостаточно, то и тепла у нас будет немного. То есть не потопаешь, не полопаешь.

В зимнее время для матери находилась постоянная домашняя работа - прясть льняную и шерстяную пряжу, ткать льняные и полушерстяные ткани, и изготовлять для нас хоть какую-то одежду, кроме того надо было. Всем связать тёплые шерстяные носки и рукавицы. Одежда на нас быстро изнашивалась, образно говоря, горела как огнём, так как мы были подвижными людьми и при всякой возможности убегали и возились в снегу до самой ночи. Вдобавок к этому, когда я стал заниматься перевозкой зерна на железнодорожные станции, то по своей забывчивости, растяпству при разгрузке и транспортировке мешков с зерном в склад сбрасывал свои рукавицы и оставлял их в санях, и их тут же уворовывали работающие рядом заключённые люди из Вятлага. Это случалось каждую зиму и не по одному разу. Забывчивость моя бесконечна. Я приезжал домой, с голыми руками. Мать не ругалась истово, так как знала, что с моей забывчивостью нельзя ничего было сделать. Она только сетовала, что на меня не напасешься рукавицами, и иногда плакала, что для меня было невыносимо, хуже всякой трепки.