Иллюзия вечности

– Ого! Без малого Лермонтов! Посмотрим много ли ты соберешь своих в доску. Я же, с твоего позволения, или без, все-таки заведу себе альтернативу.

– Как знаешь. Я тебя предупредил.

Не видя смысла продолжать дальше спор, мы погрузились в молчание. Первым его нарушил Сашка, стоя у порога квартиры родственников: – Даже не знаю с чего начать. Ни разу ещё не приходилось являться в дом к родным в такой обстановке.

– Не бойся ничего. Ты должен был прийти, и они это поймут.

Сашка кивнул и нажал на кнопку звонка. Кнопка не работала. Мой друг нажимал снова и снова, стуча по кнопке большим пальцем. Наконец дошло, что электричества нет, и звонок попросту не работает. Саша начал стучать по двери кулаком. Ответа не последовало.

– Что-то не так, сердцем чую, – мой друг испугано взглянул на меня.

Я подошел к двери и тоже начал дубасить по ней руками и ногами. Казалось, от поднятого шума милиционер в магазине рухнет со стула. Но ответа изнутри квартиры так и не последовало. Мы стучались ещё минут пять, и только потеряв надежду на то, что кто-нибудь нас услышит, перестали.

– Пойдём отсюда. Может, они вышли на улицу? Вернёмся позже. – Я взял за рукав расстроенного друга и потащил его вниз по лестнице.

Но лишь мы сделали шагов пять вниз по лестнице, послышался стук щеколды открываемого замка. Сашка стремглав бросился к двери.

Дверь медленно открылась и на пороге показалась худая девочка в болтающемся на плечах сарафане большого размера. Ещё ребенок. На груди и подоле сарафана бурели пятна высохшей крови. Из двери потянуло неприятным сладковатым душком. На мгновение мы застыли, не в силах оторвать взгляд от девочки. Она опиралась на косяк, глядя неведомо куда и сквозь нас. Под глазами ее залегли чёрные тени, выделявшиеся на обескровленном лице. На губах, вокруг рта и под подбородком девочки бледнели засохшие кровяные разводы. Худющие руки этого несчастного ребенка вздрагивали в ритм сиплому дыханию.

– Иришка! – Сашка бросился к ней и прижал к себе. – Ты жива! Слава богу. Господи, я уже не знал, что и думать, родная моя! – Он подхватил её и выдернул с порога квартиры. Девочка безвольно уронила голову на Сашкину грудь. Тонкие как веревки руки повисли плетьми с плеч друга. Ватные ноги подкосились, и она как-то вся обмякла на нём. Почти невесомая.

– Пойдём в дом… Пойдём, родная. – Саша, осыпая поцелуями затылок сестры, переступил порог квартиры. Я последовал за ним с всё возрастающим ощущением тревоги на сердце.

Квартира Сашкиных родных была зеркальным отражением моей собственной двушки в типовом панельном доме. Из крохотной прихожей тянулся коридор на кухню и стояли две двери в комнаты: малую и большую с балконом. Мой друг поднял сестру на руки и нерешительно застыл у входа в большую комнату. Дверь в маленькую была закрыта. Мне сразу показалось, что, наверное, лучше было бы идти именно в неё. Пока лучше в неё. Но Сашка шагнул в сторону приоткрытой двери большой, пихнув её свесившимися ногами девочки.

– Ох-х-х… – он выдохнул, и я мгновенно подскочил к нему сзади, подхватив подмышки.

Оказавшись рядом с комнатой, я заглянул вовнутрь. От представшего зрелища передёрнуло, и желудок резко подпрыгнул к горлу. На тахте лицом к стене лежала мёртвая женщина. Не приходилось сомневаться в том кто она. Тело было накрыто некогда белой простыней, теперь же насквозь пропитанной красно-бурой краской. Вся тахта была бардового оттенка. С края свешивалась рука, упираясь ногтём указательного пальца в заляпанный палас. Рядом на полу лежала подушка. Мне живо нарисовалась покоящаяся на ней Сашкина сестра, прижимавшая к лицу мёртвую руку матери, отчего меня чуть не вырвало на спину другу. Я отвернулся и принялся считать до двадцати, пока не отлегло.

Дотянувшись до латунной ручки двери маленькой комнаты, я распахнул её и потащил к проему Сашу. Ира, как тряпичная кукла болталась в его руках. Мне удалось запихнуть их в комнату и усадить на разобранную кровать у окна. Над изголовьем кровати висел постер немецкой группы «Ramstein» с изображением белоснежного черепа и чуть ниже пришпиленное булавкой достоинство американских купюр: «IN GOD WE TRUST».

Я попытался вынуть из рук друга тело девочки. Это оказалось непросто, Сашка вцепился в сестру железной хваткой, и мне пришлось буквально отдирать каждый его палец от Иры. Когда это удалось, я осторожно положил девочку на кровать. Её глаза были закрыты. Она спала. Как, видимо, спала всё это время до нашего прихода. Сашка следил за каждым моим движением, покуда, я не положил сестру, и затем уставился на неё с открытым ртом.

Нужно было, как можно скорее вернуть друга из прострации. Я потянул его за руку, но он даже не повёл глазом. Тогда я попытался поднять его, обхватив за корпус, но без помощи с его стороны мне это не удалось. Я наклонился: – Саша… Саша, вставай. Ты мне нужен.

Он опустил голову на грудь и что-то пробормотал.

– Вставай, твою мать! – я не хотел повышать тон, но в данной ситуации, что ещё оставалось? – Ты должен, Стаф! Очнись!

– Я минуту тряс его и затем наотмашь шлёпнул ладонью по лицу. Сработало. Мой друг вскочил и, как разъярённый бык, понёсся вперёд. Он толкнул меня в коридор. Я чудом сбалансировал и устоял на ногах. Но ненадолго. Тяжелый хук слева зазвенел в моей челюсти, рассыпав звездопад в сгустившейся черноте перед глазами.

Я очнулся, лежа на половике в прихожей. Сашка, обхватив мою гудящую голову, голосил: – Андрюшка, прости! Что я сделал?!.. Прости дурака!

Я смог сфокусировать взгляд, приподнялся на локтях и посмотрел на друга: – Всё нормально… – Ухватившись за его затылок, я потрепал по нему. Как ни странно – не было и капли злости на друга. Напротив, появилось облегчение от того, что мне удалось не только вернуть его к реальности, но и разрядить натянутые нервы. И я поблагодарил провидение за то, что всё обошлось малыми жертвами.

– Филин… я не знаю, что со мной… Это всё вот это, – с блестящими глазами он отодвинулся от меня и указал пальцем в сторону обеих комнат. – Это же так не может, Филин! Почему так? Вот ТАК, почему?!

Мне нечего было ответить ему. Зачастую словами не выразить и понятного, а от этого мрака никакими словами было не прикрыться. Человеческой натуре свойственно подставлять плечо ближнему. Порой, правда, скорей, чтоб самого себя показать и на фоне чужого горя в некотором роде странное удовольствие получить. Но то хорошо осознается потом, а в реальном времени слова редко находятся.

Я обнял друга. У самого голова гудела. Удар пришелся что надо. Сознание даже вышиб. Но, превозмогая пульсирующую боль и тошноту, я помог Саше встать и потащил его на кухню.

Там словно прошел ураган. Осколки разбитой тарелки в голубых тюльпанах, и, наверное, не одной, разлетелись по полу. Немытая посуда в мойке, два табурета баррикадой застряли в проходе, и ещё один перевёрнутым лежал у окна. Занавеска спущенным знаменем качалась под ветром на одной прищепке карниза. К смраду начинающегося разложения примешивался тухлый запах оставленной на столе еды. Особенно от вскрытой банки консервированной сайры. Я не выдержал и метнулся к унитазу. Вырвало туда. Потом ещё раз, уже от вида самого туалета с остатками известно чего.

Саша остался на кухне. Когда я, пошатываясь, вернулся, он висел головой наружу в распахнутой форточке. Только сейчас я сообразил, что необходимо срочно отворить везде окна.Начал с большой комнаты. Войдя в неё и прикрыв нос рукой, я заставил себя приблизиться к мёртвой женщине и накрыть её тело пледом. Затем распахнул настежь балконную дверь и створки окон на нем. Сделал круг по комнате и постарался убрать любые следы присутствующей в комнате смерти. Свернул комом грязное кровавое белье и выкинул прямо в окно на улицу. Пару раз я был близок к тому, чтобы, уже в очередной раз, сблевать прямо на ковер, но чудом удалось сдержаться.Разделавшись на скорую руку с одной комнатой, я пошёл в маленькую, где лежала девочка. Она спала. Я просто открыл окно и не стал её трогать.