Собачий род

Лавров заскулил, завозился, протянул к босым ногам бога обе руки.

— Пощады прошу! Пощады! — повторил он, словно выговаривал заклинание, магическое слово, способное изменить его судьбу.

— Здесь не бывает пощады, чужестранец, — сурово сказал Инпу. — Уходи.

И мгновенно пол поднялся на дыбы, и Лавров заскользил по плитам, измазанным кровью, калом, сукровицей, и чем-то ещё тошнотворным, липким и скользким.

Он скользил вниз, в бесконечную бездну, все глубже и глубже в подземный мир, а потом внезапно увидел свет и закричал истошно и дико, как кричат сумасшедшие, на пике безумия открывшие Истину.

* * *

Томск. Третий микрорайон. Январь 1995 года

Ровно в шесть часов утра Олег подошёл к гаражу. Вытащил газету, свёрнутую жгутом, поджёг, отогрел замёрзший замок. Он был не первым: в бесконечно длинном ряду гаражей там и сям уже скрипели ворота, урчали прогреваемые двигатели. Кто-то таксовал на свой страх и риск, кто-то спешил на законную работу. Олег тоже предпочёл бы нормальную работу, но пока приходилось заниматься извозом. Два раза в день, рано утром и поздно вечером, он выкатывал на своей "пятёрке" из гаража, и медленно объезжал остановки по Иркутскому тракту, потом сворачивал на улицу Лазо, и, если пассажира не попадалось, ставил машину на одной из самых людных остановок. Откидывался на спинку сиденья, дремал.

Сегодня для Олега был обычный рабочий день. Позёвывая и недовольно бурча что-то себе под нос, он открыл замок, с трудом повернул металлическую дверь. Пошарил рукой на стене и включил свет.

Повернулся и обмер.

Машины в гараже не было. А посреди гаража, на слегка подгнивших досках, сидела огромная белая псина с янтарными глазами. Остроухая, с шикарной серебристой шерстью и иссиня-чёрной пастью. Псина не рычала. Она улыбалась, показывая клыки.

Олег хотел попятиться, но пятиться было почему-то некуда.

"Если она сейчас прыгнет, — подумал он краем сознания, машинально пытаясь нашарить рукой что-нибудь тяжелое, — я и пикнуть не успею. А если и успею — никто не услы…".

Она прыгнула.

И его крика никто не услышал.

* * *

Здание областной администрации ("Белый дом"). Кабинет губернатора

Максим Феофилактович поднял голову, нехотя протянул руку. Пожатие у Ильина было, как всегда, энергичное и крепкое.

"Спортсмен чертов", — подумал губернатор. А вслух сказал:

— Ну, что будем делать?

— С собачками? — безмятежно спросил мэр города Ильин, усаживаясь в роскошное кресло.

— С собачками! С кем же ещё?? Уже до Москвы дошло, а до вас всё никак не доходит!.. — повысил голос губернатор. Лицо его мгновенно вспыхнуло: такое уж оно было от природы. Почти альбинос, с белыми волосами и красноватыми глазами, он страдал этим с детства: любое волнение мгновенно окрашивало щёки, шею, уши, а иногда и нос в пурпурный цвет.

— Ну, что делать… — вздохнул Ильин и нахмурился. — Комиссия сейчас решит.

— Да что она решит, эта комиссия! — в сердцах сказал губернатор. — Только и знают, что деньги клянчить: то на наводнение, то на засуху.

Он говорил о комиссии по чрезвычайным ситуациям.

Ильин сказал:

— Что касается меня, то я думаю так: опасных собак надо отстреливать. Остальных отлавливать в плановом порядке.

— "В плановом!" — передразнил Максим Феофилактыч. — Да ты видел, что они сегодня утром с мужиком сделали?

— Это в Третьем микрорайоне? Видел.

— Там же весь гараж кровью забрызган! Даже кости разгрызли! Это же не собаки уже, а какие-то звери!

Ильин помолчал. Подождал, пока губернатор слегка подостыл и заговорил:

— Знаешь, ко мне вчера на приём один мужичок пришёл. Еле-еле пробился сквозь мою Людочку, — а ты же знаешь, она и танка не пропустит, под гусеницы, если надо, ляжет, — так вот, мужичок этот оказался краеведом. По профессии он этнограф, но давно уже на пенсии. Его страсть — мифология о собаках.

— Чего-чего? — сделал круглые глаза губернатор.

— Ну, сказания, сказки, исторические свидетельства… Короче, всё, что связано с собаками. Город-то у нас старый…

— Я в курсе, — не без яда заметил Феофилактыч.

Ильин игнорировал этот выпад и продолжал:

— Да, городу почти четыреста лет… И за эти четыре столетия у нас, оказывается, накопилось множество фактического материала о собаках. Ещё начиная с тех, что жили с местными самоедами.

Ильин сделал паузу, на которые был большим мастером, и добавил:

— И ты знаешь, этот дедок очень много интересного рассказал.

— Ну-ну, — поощрительно сказал Максим Феофилактыч, придвинул бумагу, взял "паркер". — Ты только скажи, как его фамилия.

— Фамилия у мужичка простая — Коростылёв. Он в пединституте преподавал когда-то, лет сто назад. Ему сейчас под восемьдесят.

— И что же он рассказал?

— Оказывается, — подался вперёд Ильин, — в нашем городе уже случалось подобное. Обычно — во время неурожаев, голода, эпидемий. Первый раз — лет триста назад, при Петре Великом. Тогда в окрестностях города объявились собаки-людоеды. Из города люди боялись выезжать, а обозы с продовольствием, — мукой, рыбой, мясом, — посылались из деревень под усиленной охраной. Мужики, кстати, отказались ездить, — обозы вначале сопровождали бабы, а у города их встречали служилые казаки.

— Ну? — заинтересовался губернатор.

— Ну, и обозы пропадали. В городе мор начался. Народ тоже озверел. Друг друга есть начинали, вроде собак…

Губернатор отложил ручку, так и не сделав ни одной записи. Вздохнул.

— А причем тут бабы?

— А вот тут первая загадка: баб, женщин-крестьянок, то есть, волки почему-то не трогали.

— Не трогали? Волки?

— Ну, или собаки, только одичавшие, — поправился Ильин.

Губернатор поискал глазами что-то на столе, не нашёл, и уныло спросил:

— И что?

— Ничего, — пожал плечами Ильин. — Я на всякий случай дал задание своим летописцам в мэрии в архивах покопаться.

Помолчали.

— Ты что же, считаешь, что сейчас у нас тоже — голод, неурожай? — вдруг набычился губернатор. Его щёки слегка заалели.

Ильин дипломатично промолчал.

— Что, люди с голоду пухнут? — повысил голос Максим Феофилактыч. Пристукнул по привычке ладонью по столу. — Я знаю, кто и с чего пухнет! С жиру они пухнут!..

Снова помолчали: оба знали, кто пухнет, и почему.

Ильин сказал:

— Коростылев говорит, что и у местных племен — остяков, самоедов, — я, если честно, в них слабо разбираюсь, — тоже с собаками были проблемы. Чуть ли не до войн доходило.

— Может, это были волки? — неохотно спросил губернатор.

— Может быть. Но Коростылев говорил о собаках.

Губернатор поворошил белый чуб.

— А может быть, это и не волки, — сказал Ильин.

— Да какие волки… — Феофилактыч махнул рукой. — Волки к городу за километр не подойдут, а вокруг Черемошников и вовсе на два километра промзона, железная дорога, пригороды, дачи…

— И не волки, и не собаки, — продолжая свою мысль, с нажимом сказал Ильин.

Губернатор вскинул на него почти прозрачные глаза, опушённые белесыми ресницами.

— Ты что? Ты на что тут намекаешь? А? Договорился!.. Оборотни, что ли, у нас завелись? Ты думай, что говоришь. Хотя, конечно, зачем тебе думать! Не с тебя, а с меня голову будут снимать.

Ильин пожал плечами.

— Остяки с оборотнями дел не имели. Они считали, что это тени околевших собак…

Губернатор развел руками:

— Ну-у, теперь уж точно договорились, дальше некуда! — хмыкнул и снова ожесточенно поворошил изрядно поредевший за годы губернаторства чуб.

Губернатор помолчал.

— Конечно, тебе можно говорить, птица-говорун, — повторил Феофилактыч одну из своих излюбленных мыслей. — Москва-то не с тебя, а с меня спросит. Я, я здесь за всё отвечаю!