Маски

– В письме она называет меня ведьмой, говорит, что я порабощаю мужчин с помощью магии. Но это ведь не так. Я всего-навсего ваш медиум. – Ясуко склонила головку и простодушно поглядела на свекровь. На фоне белого вихря лепестков профиль Миэко выделялся спокойствием и величественной красотой. – Вы собираетесь дойти до самого конца, мама, я права? Хотите, чтобы Харумэ родила этого ребенка? Заставлять такую женщину, как она, рисковать в родах просто бесчеловечно, особенно если учесть те физиологические и психологические сложности, о которых говорил доктор, но план ваш имеет все шансы на успех. Не скрою, меня он тоже завораживает, мне не меньше вашего хочется увидеть ребенка, в чьих жилах будет течь кровь Акио. Именно это чувство вело меня, именно поэтому я и совершила столько странных поступков. Мы с вами соучастницы ужасного преступления, не так ли, мама? Преступления, на которое только женщины способны. Принять участие в вашем плане, мама, значит для меня гораздо больше, чем любовь любого мужчины на свете, – горячо шептала Ясуко прямо в ухо свекрови.

Миэко слушала ее излияния, уставившись на танцующие за окном лепестки. Выбившиеся прядки волос шевелились от торопливого дыхания Ясуко и щекотали ей щеку. Миэко всматривалась внутрь себя, стараясь разглядеть туманную женскую силу, которая скрывалась в ее душе и едва не подчинила себе Ясуко. Она молча размышляла над тем, существует ли на земле средство, способное избавить ее от страшного груза на душе, очистить карму. А впереди ждал темный и грязный путь лжи, по которому ей придется брести вслепую, беспомощно и одиноко, и тащить на себе неизбывное, бесконечно тяжелое бремя, и от этого бремени не убежать, не спастись.

Перед ней встал образ древней богини, распластанной под этим миром, молящей о смерти. Тело ее гниет заживо, кожа вся в язвах, а в них – тлеет огонь, изрыгающий черные искры. Это кошмарное зрелище обратило возлюбленного богини в бегство, но стоило ему повернуться и кинуться прочь, как она тут же вскочила и в ярости бросилась следом – вся ее любовь обратилась в жгучую ненависть [43]. Женская страсть способна в мгновение ока обернуться неистовым желанием отомстить – одержимостью, которая въедается в кровь и словно река течет из поколения в поколение.

По щеке Миэко скатилась слезинка, такая крохотная, что Ясуко даже не заметила ее. Но в этой соленой капельке воплотилась вся невысказанная боль.

Микамэ и Ибуки сидели лицом к лицу в маленькой комнатке на седьмом этаже того самого отеля. На сей раз обивка мебели и ковровое покрытие оказались бледно-зелеными, но вовсе не в честь наступающей весны; просто каждый этаж гостиницы был отмечен собственным, особым цветом.

Щеки Ибуки ввалились пуще прежнего, иссохшие веки нависли над глазами, тонкие пальцы цвета слоновой кости окончательно превратились в корявые побеги бамбука. Весь его облик резко контрастировал с цветущим видом упитанного Микамэ.

– Да ты хоть замечаешь, что совсем усох? Прямо как Цяо Шэн из китайской истории о привидениях. – Микамэ потягивал пиво, закусывая присланными из ресторана бутербродами. Это саркастическое замечание прозвучало, вопреки его желанию, слишком язвительно. И лишь во взгляде горел привычный огонек беспокойства.

Ибуки развалился на софе у стены, скрестив ноги.

– Издеваешься? – сухо рассмеялся он, сморщил свой орлиный нос и прикурил сигарету. Ни к пиву, ни к бутербродам даже не притронулся.

– Похоже, твои изыскания в области одержимости возымели обратный ход и ударили по своему исследователю.

– И все потому, что у меня жена идиотка. – В голосе Ибуки слышались обычные холодные, язвительные нотки. – Впрочем, разумная женщина так же нелепа, как бумажный цветок на проволоке. Ну почему она старается изобличить всех и вся в мире, о котором даже понятия не имеет? Что бы ни происходило между мной и Ясуко, я же не выставлял это напоказ перед своей женой. Но после того как она пошла к этому детективу – надо же на такую глупость сподобиться! – а потом стала тыкать мне в лицо его отчет, что я мог ей ответить? Признаю, что должен извиниться перед тобой. Но и ты должен признать, что осла-то из меня сделали, а не из тебя. Поэтому, пожалуйста, не суди меня слишком строго. – Последние слова его были насквозь пропитаны самоуничижением.

Доклад нанятого Садако детектива о происходящем в доме Тогано таил для Ибуки несколько сюрпризов, но новость о беременности Харумэ просто ошеломила его – сердце словно ледяная рука сжала. Об умственной неполноценности Харумэ он тоже не подозревал, Ясуко никогда о ее здоровье не упоминала. Это объясняло не только обращение с Харумэ в детстве, но и то, что Миэко и Ясуко изо всех сил скрывали девушку от посторонних.

В комнате пристройки Ибуки провел не одну ночь и был абсолютно уверен, что по крайней мере дважды занимался любовью с Харумэ. Доказательство тому – алый след помады на его груди, который так рассмешил дочку. В тот самый миг, когда Садако протянула ему зеркало и ткнула в это пятно, у него от страха волосы на голове зашевелились. В ту ночь Ясуко была не накрашена (в этом он был абсолютно убежден), выходит, в какой-то момент он действительно сжимал в объятиях другую женщину, наивно полагая, что это Ясуко. Легко догадаться, что женщиной той была Харумэ. Но он даже представить не мог, зачем Ясуко понадобилось привести в спальню другую и так ловко подменить ею себя.

Ибуки собирался спросить об этом напрямую, но всякий раз во время их встреч Ясуко, словно шелком, окутывала его атмосферой изысканной нежности, и он был настолько счастлив просто побыть с ней, что не мог решиться нарушить эту гармонию своим грубым, бестактным вопросом. За это время он мог бы разузнать что-нибудь о ней, постараться постичь ее внутренний мир, но ему отчего-то было все равно. Оставаясь наедине с Ясуко, он испытывал такой экстаз, что реальный мир переставал для него существовать. Ничего удивительного, что Микамэ сравнивал его с Цяо Шэном – юнцом из «Пеонового фонаря», которого соблазнила мертвая красотка. «Может, Ясуко и не дух возрожденной к жизни покойницы, но она точно ведьма», – думал Ибуки.

– Только не говори, что это ты обрюхатил нашу полоумную красотку! Садако больше всего из-за этого расстраивается. Да и меня это, признаться, тоже шокирует.

– Говорю же тебе, я вел себя как последний дурак. – Ибуки прикрыл иссохшие веки и сердито насупился. Перед ним появилось лицо Харумэ, перекошенное страстью, прямо как у маски Но по имени Масугами. Ощущение, что он держит ее в своих объятиях, волной прокатилось по телу, уголки глаз покраснели.

– Выходит, это правда? Ты отец малыша? – Тучное тело Микамэ нетерпеливо качнулось вперед, в глазах загорелось возбуждение.

– К твоему сведению, я понятия об этом не имел. Это все происки Ясуко.

– Ясуко? Что ты хочешь сказать? Поверить не могу, что ты лег в постель с умственно отсталой девицей!

– Тебе повезло, поверь мне, я знаю, о чем говорю. Иногда лучше, когда не тебя выбирают. – Ибуки спокойно и беспристрастно поведал другу о том, как во сне обнимал Масугами.

– Да это еще чуднее, чем одержимость духами! Фантастика просто какая-то. Ты уверен, что тебе не подсыпали опиум?

– Я и сам об этом думал. Но к чему все это? Зачем Ясуко заставила меня переспать с Харумэ и зачать ребенка? Какой в этом смысл? Наверное, просто развлекалась, но даже если принять во внимание, что она не влюблена в меня, то для розыгрыша это слишком жестоко. Разве так шутят?

– Да уж, но с Ясуко ни в чем нельзя быть уверенным. Всего неделю назад она была не против выйти за меня замуж.

– Правда? Что ты имеешь в виду? – Ибуки полоснул по приятелю взглядом.

Неделю назад, когда Микамэ рассказал Ясуко о том, что планирует присоединиться к этнологической экспедиции, которая осенью отправляется в поход по Азии и, возможно, даже до Тибета доберется, она загорелась этой идеей и выразила желание сопровождать его в качестве жены.