Маски

Ибуки оглядел себя и увидел, что на нем халат и цветастое ночное кимоно, оставшееся, по всей видимости, от Акио.

– Ты проснулся? Но ведь рано еще! – сонно пробормотала Ясуко.

Ибуки резко развернулся. Ясуко пыталась не глядя нащупать на прикроватном столике наручные часы. Он поймал ее белые пальчики и что есть силы встряхнул.

– Проснись. Мне надо у тебя кое-что спросить.

– Что такое?

Она позволила ему обнять себя и усадить.

При взгляде на это сонное, нежное, словно у малыша, пригревшегося на груди матери, личико у Ибуки защемило в груди. Он прижал к себе ее податливое тело, но она выскользнула из его объятий и поднялась.

– Я так устала… совсем вставать не хочется. – Она встряхнулась – как будто качнулась покрытая бутонами ветка. – Ты уже уходишь? – Взяла часы и посмотрела на циферблат. – Но ведь еще только пять утра! В такую рань ни один поезд не придет.

– Ты здесь всю ночь была? Или еще кто-нибудь приходил?

– Еще кто-нибудь? – изумленно склонила она голову. – С чего ты это взял?

– С того, что… странно как… мне кажется, что здесь была та женщина, Харумэ, прямо в этой постели…

– Что?! – Ясуко расхохоталась, откинув назад короткие черные волосы. – Но это невозможно! У Харумэ своя комната есть. Зачем же она пойдет сюда? Тебе приснилось, наверное. – Она недовольно надула губки. – В чем дело, Цунэо, ты что, влюблен в Харумэ?

– Да нет же, как я могу в нее влюбиться? Я с ней и парой слов не перекинулся. Но ночью ты вдруг превратилась в нее, я в этом абсолютно уверен. Я даже подпрыгнул от изумления.

– Немедленно прекрати! Получается прямо как в стихотворении из «Сказания об Исэ»: «Я ли к тебе приходила, ты ли меня навещал? Никак мне не разобраться – сон то был или явь? Проснулась я или нет?» Приди в себя, наконец! – Ясуко потрепала его по плечу, заглядывая в лицо.

– Все так странно. У меня такое чувство, что я веду себя словно идиот какой-то, но остановиться никак не могу. Оказавшись в руках такой женщины, как ты, любой мужчина в дурака превращается. – И он снова прижал ее к себе.

III. Фукаи

Еще некоторое время Ибуки продолжал встречаться с Ясуко, тайком пробираясь по ночам в поместье Тогано, в оформленную в западном стиле комнату пристройки, но лицо, похожее на маску Но по имени Масугами, принадлежавшее Харумэ, появилось в его полуночных снах лишь однажды.

Он пытался выманить Ясуко из дома, но та наотрез отказывалась оставаться с ним наедине где бы то ни было, кроме этой комнаты. И вот, терзаясь чувством вины под взглядом Миэко Тогано, он снова и снова задворками шел в пристройку.

Ибуки места себе не находил от негодования, узнав, что Микамэ получил официальное право вывозить Ясуко на прогулки, сопровождать ее на концерты и развлекать другими способами, а ему, страдающему от недостатка времени и денег, оставалось только изнывать от ревности.

Убедив себя в том, что Миэко одобрила его кандидатуру, Микамэ прикладывал все усилия, чтобы добиться расположения Ясуко. Она принимала все его приглашения и даже оставалась с ним наедине, но на все его попытки сблизиться отвечала уклончиво, словно ива на ветру, и разрешала ему разве что за руку себя подержать.

В пору цветения вишни Микамэ пригласил Ясуко поехать с ним в одну горную деревушку – проверить слухи о живущей там старухе предсказательнице, которая якобы умела общаться с духами. На обратном пути он планировал остановиться у водохранилища Мураяма, полюбоваться цветущей сакурой, а потом заночевать в местной гостинице, но опять просчитался. Старую колдунью они нашли, Ясуко вдохновенно расспрашивала ее, вела подробные записи о трансе и фиксировала все высказывания, а потом с явным удовольствием бродила среди белоснежных деревьев у водохранилища и даже набросала несколько стихотворений в своем блокнотике, но в гостиницу, несмотря на все уговоры, поехать отказалась.

Микамэ чувствовал угрызения совести из-за того, что не пригласил Ибуки, как сделал бы это при нормальных обстоятельствах. Однако он подозревал, что Ясуко влюблена в Ибуки, и потому не позвал с собой друга; и надо сказать, за прошедшие месяцы его подозрения ничуть не развеялись, а только окрепли.

Проводив Ясуко, счастливый Микамэ поехал домой, где, к его несказанному удивлению, его дожидалась жена Ибуки. Садако стояла в коридоре, у дверей его апартаментов.

– Садако? Это ты? – воскликнул Микамэ, подходя ближе. – Ты когда сюда пришла? Надо было внутри подождать. – Он открыл дверь и зашел в квартиру, обняв женщину за плечи. Судя по необычайной бледности ее милого личика, это был не просто светский визит. – В чем дело? Вы что, поругались? – Сняв пиджак, он опустился в кресло напротив гостьи.

Садако молчала, словно воды в рот набрала.

– Да что случилось-то, а?

– Я не знаю, как начать. Это все Цунэо, мой муж… я просто не в состоянии понять его. Вот и решила, что лучше всего будет обратиться за советом к вам… в конце концов, это и вас тоже касается.

– Меня? – Лицо Ясуко тут же встало у него перед глазами, но Микамэ сумел совладать с собой. – Что ты имеешь в виду?

– Это имеет отношение к Ясуко Тогано. Вы же сделали ей предложение, правда?

– Да, но пока ничего определенного сказать нельзя. Мы с ней только что из загородной поездки вернулись.

– Вот как? – удивленно вытаращилась на него Садако. – Выходит, она еще не дала вам своего согласия?

– Ну… нет.

– Ничего удивительного. Микамэ-сэнсэй, вы сделаете себе одолжение, если выбросите эту женщину из головы. Чем дольше вы с ней будете общаться, тем больше бед на себя накликаете. Знаю, она пишет какой-то трактат на тему одержимости духами, но поверьте мне, за этим кроется что-то еще. Эта женщина сама – ведьма. Я уже месяц как наняла частного детектива, чтобы он проследил за всем, что происходит в том доме, и…

– Частного детектива?! – изумился Микамэ. Он, конечно же, знал о существовании подобных людей, но ни один из его знакомых ни разу не обращался к ним за помощью.

– Не стоит так удивляться. У меня брат в полиции служит, и он порекомендовал мне одно очень порядочное агентство. Цунэо так странно себя вел, мне пришлось сделать это.

Садако даже бровью не повела. Микамэ был ошеломлен ее внешней непробиваемостью и невозмутимым видом, напрочь отметавшим все подозрения в нечистоплотности и двусмысленности ее действий.

Подозрения Садако по поводу Ясуко и ее мужа родились холодной январской ночью, когда Ибуки не пришел домой ночевать. Вернулся он только под утро, придумав какой-то благовидный предлог и предусмотрительно позвонив домой сообщить, что задержится (один его старинный приятель якобы приехал в город и пригласил его к себе в отель в Синдзюку). Но в тот вечер после занятий, когда он удобно устроился в кресле в распахнутом на груди кимоно, Садако заметила, как маленькая Рурико хихикает и тычет пальчиком в голую грудь отца.

– Папуля! Красный, красный!

Поглядев в ту сторону, она увидела на его коже, под ключицей, ярко-алый след от губной помады, словно лепесток камелии отпечатался.

– Что это еще такое, Цунэо? – нахмурилась Садако.

– Э-э-э… – Ибуки поглядел вниз и увидел лишь отблеск красного пятна. Ему даже в голову не пришло, что это может быть помада. Волноваться не о чем, ведь он прекрасно помнил, что ночью Ясуко была без косметики.

– Вот, погляди. Рурико находит это очень забавным. – Садако схватила с туалетного столика свое зеркальце на розовой подставке и в ярости запустила им в мужа.

Ибуки чудом поймал зеркальце, уставился на яркий отпечаток, отраженный в овале стекла.

– И что это, по-твоему? – Он снова увидел перед собой розовые губки Ясуко, не тронутые помадой.

– Ты и правда хочешь мое мнение знать? Женская помада, вот что это такое! Не на галстуке, не на рубашке, а прямо на голом теле! – надтреснуто расхохоталась жена.

Ибуки долго строил из себя оскорбленную невинность, твердил, что ничего такого не помнит, и в конце концов решил вывернуться, «признавшись», что это, должно быть, работа пьяной гейши из отеля, где они с другом развлекались, сам-то он тоже напился, вот и не помнит ничего.