Нью-йоркская трилогия

– Безупречный.

– Комар носу не подточит.

– Вот именно.

– И в то же время отсюда берет начало Шервуд Блэк.

– Да. Но не только отсюда. Это ведь не единственное яйцо.

– Как, есть еще одно?

– Господи, еще бы. Их ведь миллионы. Но яйцо, о котором веду речь я, особенно знаменито. Может статься, это самое знаменитое яйцо на свете.

– Я что-то перестал понимать вас.

– Я говорю о яйце Колумба.

– Ну да, конечно.

– Знаете эту историю?

– Кто ж ее не знает.

– Прелестная история, не правда ли? Когда Колумбу потребовалось поставить яйцо стоймя, он разбил снизу скорлупу, в результате чего образовалась плоская поверхность, и, когда он убрал руку, яйцо не упало.

– Он добился своего.

– Еще бы. Колумб был гений. Он отправился на поиски рая, а открыл Новый Свет. И еще не поздно превратить его в рай.

– Это точно.

– Я готов признать, что все сложилось не так хорошо, как хотелось бы, однако надежда еще остается. Желание открывать новые миры у американцев было всегда. Вы помните, что произошло в 1969 году?

– В 1969 году произошло много чего. Что именно вы имеете в виду?

– Люди высадились на Луне. Только представьте, дорогой сэр! Нога человека ступила на Луну!

– Да, помню. Как сказал президент: «Это величайшее событие после сотворения мира».

– И он был прав. Самое умное высказывание из всех принадлежащих человеку. Как вам кажется, на что похожа Луна?

– Понятия не имею.

– И все-таки. Подумайте хорошенько.

– Ну конечно. Теперь я понимаю, к чему вы клоните.

– Разумеется, абсолютного сходства нет. Однако в определенных фазах, особенно ясной ночью, Луна и в самом деле очень походит на яйцо.

– Да, необычайно.

Тут к их столику подошла официантка – она принесла Стилмену завтрак. Старик бросил жадный взгляд на еду. Он взял в правую руку нож, пододвинул к себе яйцо всмятку, легонько постучал ножом по скорлупе и изрек:

– Как видите, сэр, я делаю все, что в моих силах.

Третья встреча состоялась в тот же день, несколькими часами позже. Вечерело; свет, подобно марле, окутывал кирпичи и листья, тени становились длиннее. Стилмен опять избрал местом отдыха Риверсайд-парк, на этот раз он сидел у самого выхода на 84-ю стрит, на небольшом возвышении, известном под названием Томова гора. На том же самом месте, глядя на Гудзон, летом 1843 и 1844 годов подолгу сиживал Эдгар Аллан По. Куин знал это, потому что всегда интересовался подобными вещами. Впрочем, на Томовой горе не раз случалось сидеть и ему самому.

Теперь, приближаясь к Стилмену, Куин не испытывал никакого страха. Он обошел пригорок, на котором стояла скамейка, два или три раза, однако привлечь внимание старика не удалось. Тогда он сел рядом и поздоровался. Как ни странно, Стилмен его не узнал. Куин заговаривал с ним уже в третий раз, и каждый раз старик, как видно, принимал его за кого-то другого. Было неясно, хороший это знак или плохой. Если Стилмен притворялся, значит, актером он был непревзойденным. Ведь Куин всякий раз захватывал его врасплох, однако Стилмен даже глазом не моргнул. А если предположить, что Стилмен и в самом деле его не узнаёт? Что бы это могло значить? Чем объяснить подобную рассеянность?

Старик поинтересовался, кто он.

– Меня зовут Питер Стилмен, – сказал Куин.

– Это меня зовут Питер Стилмен, – отозвался Стилмен.

– Я другой Питер Стилмен, – сказал Куин.

– А, вы имеете в виду моего сына. Да, это возможно. Вы очень на него похожи. Питер, правда, блондин, а вы брюнет. Как Шервуд Блэк. Впрочем, люди меняются, не правда ли? Порой всего за одну минуту.

– Совершенно верно.

– Я часто вспоминал тебя, Питер. Сколько раз думал: «Как там мой Питер поживает?»

– Сейчас мне гораздо лучше, спасибо.

– Очень рад. Кто-то сказал мне однажды, что ты умер. Я ужасно расстроился.

– Нет, я выздоровел.

– Вижу. Ты молодцом. И говоришь прекрасно.

– Да, теперь мне доступны все слова. Даже самые сложные. Могу произнести любое слово.

– Я горжусь тобой, Питер.

– Всем этим я обязан вам.

– Дети – великое благо. Я это всегда говорил. Огромное счастье.

– Безусловно.

– Что до меня, то бывают у меня хорошие дни, а бывают плохие. Когда наступает плохое время, я вспоминаю о хорошем. Память – великое благо, Питер. Лучше памяти только смерть.

– Без сомнения.

– Разумеется, мы должны жить и настоящим. Сегодня, к примеру, я в Нью-Йорке, а завтра окажусь где-нибудь еще. Я ведь много путешествую. Сегодня здесь – завтра там. Работа такая.

– Интересная жизнь.

– Да, полноценная. Мой мозг ни минуты не отдыхает.

– Рад за вас.

– Годы сказываются, это верно. Но нам есть за что благодарить судьбу. Да, с течением времени приходит старость, но ведь время – это не только ночь, но и день. Когда же наступит час смерти, кто-то придет нам на смену.

– Мы все стареем.

– Быть может, в старости твой сын будет тебе утешением.

– Очень бы этого хотелось.

– Тогда ты окажешься таким же счастливым человеком, каким был я. Помни, Питер, дети – великое счастье.

– Я этого никогда не забуду.

– И еще помни, что нельзя складывать все яйца в одну корзину. Помни: цыплят по осени считают.

– Конечно. И яйца тоже. Я это себе хорошо уяснил.

– И последнее. Никогда не криви душой.

– Не буду.

– Ложь – это грех. Солжешь – пожалеешь, что на свет родился. А не родиться на свет – значит быть проклятым. Быть обреченным жить вне времени. А когда живешь вне времени, ночь не сменяется днем. Тогда даже смерть обходит тебя стороной.

– Понимаю.

– Ложь невозможно искупить. Даже правдой. Как отец я хорошо это знаю. Помнишь, что случилось с отцом-основателем нашей страны? Он срубил вишню, а потом сказал своему отцу: «Я не могу солгать». Вскоре после этого он выбросил в реку монетку. Эти два события имеют для американской истории основополагающее значение. Джордж Вашингтон сначала срубил дерево, а затем выбросил деньги. Ты понял? Тем самым он поделился с нами высшей правдой. Деньги, хотел сказать он, не растут на деревьях. Оттого-то у нас такая великая страна, Питер. Теперь портрет Джорджа Вашингтона красуется на деньгах. Из всего этого следует извлечь очень важный урок, Питер.