Пасхальный парад

Когда они втиснулись в тесный кабинет, Сара сказала:

— Мне захотелось посидеть под кондиционером еще больше, чем выпить. Правда, хорошо? — Она подняла стакан, чтобы произнести тост, и вдруг помолодела на десяток лет. — За то, чтобы Пуки полностью выздоровела!

— Вряд ли, Сара, нам стоит на это рассчитывать. Доктор сказал…

— Я знаю, что сказал доктор, но я также знаю нашу мать. Пуки — это нечто. Крепкий орешек. Она выкарабкается, вот увидишь.

Спорить было не о чем, и Эмили согласилась с сестрой: поживем — увидим. На какое-то время за столиком воцарилось молчание, и, пользуясь этим, с некоторой растерянностью и грустью Эмили еще раз проиграла в голове события прошедшей ночи. Нед? Тед? Наступит ли в этом вопросе какая-то ясность? Неужели с ней случилось то, что у алкоголиков называется отключкой?

Когда она снова сосредоточилась на реальности, сестра уже с гордостью рассказывала ей о Питере, который осенью пойдет в колледж. Впрочем, для него это всего лишь промежуточная ступенька перед поступлением в семинарию.

— За все эти годы он ни разу не поколебался в своем выборе. Так решил, и так будет. Удивительный мальчик.

— Мм… А что Тони-младший? Он должен был в прошлом году окончить школу.

— Все правильно, только он ее не окончил.

— Вот как? Из-за плохих отметок?

— Ну да. То есть он мог окончить школу, если бы он практически весь год не проваландался с этой… Неужели я тебе не рассказывала?

— У него появилась девушка?

— Если бы девушка. Тридцать пять лет, богатая вдова, которая сломала ему жизнь. Почти сломала. С ним стало невозможно разговаривать. Он не слушает ни меня, ни отца. Даже Питера.

— Знаешь, многие мальчики проходят через это. Все у него будет хорошо. Может, это даже пойдет ему на пользу.

— Вот и его отец так говорит. — Сара задумчиво уставилась в свой стакан. — А Эрик… он похож на Тони-младшего. И на отца, пожалуй. Учиться не хочет. Все, что его интересует, — это машины.

— А ты что-нибудь… пишешь, Сара?

— Да нет. Юмористические наброски из семейной жизни я, в общем-то, забросила. Я написала четыре очерка, но Тони не нашел их смешными. Он сказал: «Хорошо написано, удачные детали, интересно и все такое, но не смешно». Может, я перестаралась.

— Можно их как-нибудь почитать?

— Если хочешь. Тебе, скорее всего, они тоже не покажутся смешными. Даже не знаю. Писать с юмором труднее, чем серьезные вещи. Для меня, по крайней мере.

Эмили вновь унеслась мыслями в собственные проблемы и вернулась, лишь услышав, что Сара заговорила о деньгах:

— А знаешь, какую зарплату Тони получает в своем «Магнуме»? Постой, я тебе покажу. — Она порылась в сумочке. — Вот корешок от последнего чека. Смотри.

Эмили предполагала увидеть скромную сумму, но все-таки не такую; у себя в рекламном агентстве она получала больше.

— Это после того, как он там проработал двадцать один год, — продолжала Сара. — Ну? А все дело в этом дурацком высшем образовании. Его сверстники с инженерным дипломом все входят в топ-менеджмент. Конечно, Тони не рядовой рабочий, но он стоит гораздо ниже их в… в иерархии. Единственный наш дополнительный источник дохода — это от сдачи коттеджа, однако почти все деньги уходят на его поддержание. А налоги!

— Я всегда думала, что старина Джеффри вам помогает.

— Дорогая, Джеффри беднее нас. Его заработков едва хватает на оплату городской квартиры, да еще Эдна тяжело болеет.

— Ну а… наследство?

— О чем ты говоришь?! Какое наследство?!

— Сара, как же вы справляетесь?

— Как видишь. С трудом, но справляемся. Первого числа каждого месяца я сажусь за обеденный стол, а рядом сажаю мальчиков — сажала, пока они были моложе… Им полезно знать, как надо обращаться с деньгами… И вот я сажусь и начинаю делить бюджет на отдельные статьи. Первая и главная статья — Б. У. Это примерно…

— Б. У.?

— «Большая усадьба».

— Почему ты ее так называешь?

— Что ты этим хочешь сказать? Она всегда так называлась…

— Так ее окрестила Пуки, детка. Я при этом присутствовала.

— Да? — На лице Сары изобразилось изумление, и Эмили пожалела, что сказала ей об этом.

Они одновременно потянулись к выпивке.

— Послушай, Сара, — начала Эмили, — это, конечно, не мое дело, но почему бы вам с Тони не продать имение? Сами дома ничего не стоят, зато земля… Восемь акров в одном из самых быстрорастущих регионов Лонг-Айленда. Вы смогли бы выручить…

— Нет, нет, это исключено. — Сара замотала головой. — Это было бы несправедливо по отношению к мальчикам. Они обожают это место. Здесь их дом, и ничего другого они не знают. Вспомни, как мы мучились в детстве, оттого что у нас никогда не было своего…

— Но мальчики уже взрослые, — возразила ей Эмили резче, чем следовало бы. Начинало сказываться выпитое. — Скоро они разъедутся. Не пора ли вам с Тони подумать о себе? В сущности, вы могли бы купить современный благоустроенный дом, который обойдется вам вдвое дешевле того, что вы сейчас тратите на…

— Это вторая причина, — сказала Сара. — Я не могу себе представить, как мы с ним будем жить в этаком педантичном маленьком…

— Педантичном?

— Ну, ты меня понимаешь. В обыкновенном типовом доме, в каких живут тысячи семей.

— Это слово имеет совсем другой смысл.

— Разве? Я думала, оно означает «обыкновенный». Короче, я себе не представляю, как можно пойти на такое.

— Почему нет?

Этот спор продолжался добрых полчаса, с хождением по кругу, и только когда они встали из-за столика, чтобы идти к машине, Сара неожиданно сдалась.

— Ну да, Эмми, ты права. Следовало бы продать имение — и для нас лучше, и для мальчиков. Если бы не одно «но».

— А именно?

— Тони на это никогда не согласится. Вернувшись домой, они прошли через пропахшую отбросами кухню, через столовую, через промозглую, скрипящую половицами гостиную — Эмили каждый раз ожидала здесь увидеть свернувшуюся на диване, улыбающуюся старую Эдну — и оказались в «каморке», как ее называла Сара, где Тони с Питером смотрели телевизор.

— Привет, тетя Эмми, — сказал Питер мужским баском и поднялся с кушетки.

Тони, с банкой пива в руке, тоже медленно встал, с явной неохотой отрываясь от экрана, и сделал пару шагов им навстречу. Он был еще в перепачканной рыбацкой одежке, а его лицо дышало свежим загаром.

— Да, знаете ли, — заговорил он. — Очень жаль Пуки.

После того как Питер выключил орущий во всю мощь телевизор, Сара дала им полный отчет со слов врача и закончила собственным, идущим вразрез с фактами прогнозом:

— Она выкарабкается, вот увидите.

— Мм… — сказал Тони.

Тони и Питер давно легли, Эрик и Тони-младший зашли пробубнить приветствия тетушке и слова сочувствия по поводу бабушки и тоже ушли спать, а сестры Граймз все разговаривали и выпивали. Начали они в каморке, а затем переместились в гостиную, где, по словам Сары, было прохладнее. Эмили уселась по-турецки на полу, откуда легче было дотянуться до бутылки на чайном столике, а Сара устроилась на диване.

— И я никогда не забуду Тенафлай, — говорила Сара. — Помнишь Тенафлай? Этот оштукатуренный домик с ванной на первом этаже?

— Конечно, помню.

— Мне было девять, а тебе, значит, около пяти. Первый городок, куда мы приехали после родительского развода. Короче, однажды папа приехал нас навестить, и, после того как тебя уложили в кровать, мы с ним пошли прогуляться. Зашли в аптеку и выпили там содовой с шоколадно-белым мороженым. А на обратном пути — я до сих пор помню эту загибающуюся улочку — он сказал: «Я хочу задать тебе один вопрос, малыш. Кого ты больше любишь, меня или маму?»

— О боже. Он так спросил? И что ты ему ответила?

— Я сказала… — Сара шмыгнула носом. — Я сказала, что должна подумать. Ах, я и без того знала… — у нее сорвался голос, но она сумела взять себя в руки, — я знала, что люблю его больше, гораздо больше, чем Пуки, но прямо сказать ему об этом было бы ужасно несправедливо по отношению к ней. Поэтому я обещала ему подумать до завтра. «Значит, если я тебе завтра позвоню, ты мне скажешь? — спросил он. — Честное слово?» И я дала ему честное слово. Весь вечер я избегала встречаться с Пуки взглядом и ночью плохо спала, но когда на следующий день он мне позвонил, я ему сказала: «Тебя, папа». Он чуть не заплакал. С ним, сама знаешь, это частенько случалось.