Исполнительница Мечт

Очнулся в полицейском участке, а передо мной – лист с признанием, что убил полицейского, потому что он – из молекул; и разбойник маньяк садист Петровский тоже из молекул, как и Пизанская башня.

Написано моей рукой – в бреду писал, даже описал, что я – полный низкий человек с наклонностями крикуна из китайского села Цзынь-Динь.

Крикуны – люди-бЕлки — голосом рис перемалывают.

Посадили меня в тюрьму – пожизненный срок – время восхищается мной.

Что воля, что молекулы в крови – всё одно для Вселенной!

Космос из пыли сотворит: и чёрта и красавицу балерину, а я на чёрте в облике балерины не желаю жениться.

Скучно в тюремной камере, однообразно до боли в пятках и затылке; в пятках у человека ум, а в затылке – старики гномики, по одному сотому миллиметра высотой каждый.

Первые десять лет я скучал, а вторые двадцать лет бороду отращивал на радость надзирателю – лев в теле человека.

Всех вертухаев в тюрьме сократили из-за нехватки финансирования, одного оставили на тысячу разнузданных заключенных – некоторые с рудиментарными хвостами ящериц, а некоторые – с рогами чёрта.

Приглянулся я вертухаю, бороду мою ласкает, называет меня женой, собирательницей милостыни.

Ночью придет, на меня ляжет и угрюмо сопит, рассказывает, что не любит его жена, изменяет с призраками и водопроводчиками, в её бедрах ураган для чужих и айсберги для мужа.

Вертухай мою бороду пососет – соска для него, – успокоится и заснет – ломоть колбасы — с мыслями о черноглазых мальчуганах Приднестровья.

На двадцатый год отсидки заскучал я – серое все вокруг, пыльное, из тумана даже рожи порядочные не выглядывают; силился, представлял, что стена тюремной камеры в балерину превращается – из одних и тех же элементарных частиц голая балерина и камни.

Не превратилась из-за моего косоглазия: я в зайцев в детстве играл, глаза испортил о морковку, в глаз овощ засунул, а не в рот.

Однажды, вертухай мне буханку хлеба принес – подарок от дружелюбных вдов Сирии.

Протянул, заискивающе трогает мою бороду, разговаривает со шконкой, как с человеком, будто бы не ко мне обращается, а к фонарю:

«В хлебе часто передают динамит и напильники, но – пустое в напильнике, нет в нём души!

Балерину бы тебе передали в хлебе – радость, а в той радости венчание с тройкой лошадей.

В следующий раз я тебе часы с кукушкой принесу – чёрт в часах сидит, испугает тебя до коликов в глазах, надругается над тобой чёрт, но в том надругании ты найдешь развлечение в тюрьме – нет больше радости заключенному пожизненно, чем чёрта в рыло целовать!

ИИИЫЫЫЫХХ!

Ушла от меня жена, доверчиво протянула руку окоченевшему всаднику без головы – и без головы американцы живут, улетела в США, где — по мнению многих молодых балерин без трусов — лёд сладкий».

Охранник заробел, вышел из камеры, оставил дверь открытой – беги, заяц, в голодные степи!

Я на буханку смотрю, не надкусываю, опасаюсь, что протоны в буханке – протоны из могильников древних царей.

Вдруг, из ниоткуда – не верю, что из ада, потому что без копыт и без рогов – таракан выскочил – потешный, в башмачках; привиделись мне башмачки, или затейник их сшил для себя – тайна, больше, чем тайна тёмной материи Вселенной.

Бегает, ножку мою обнюхивает, чувствует в камере себя собакой Мухтаром.

Я долго размышлял – раздавлю таракана — природа не зарыдает; возвеличу насекомое – мне памятник из золота на Родине не поставят, потому что я – усталое скопление протонов.

Таракан изворотливо подпрыгнул – наивный романтик с эгоистичными очами поедателя пчёл.

И в прыжке таракана, в его грациозности и слаженном движении задних обворожительных лапок я увидел – КРАСОТУ!

Красоту с Большой буквы из русской алфавита!

Мир для меня рассыпался бриллиантами в полутемной каморке – даже папа Карло из Грузии не приезжал с гуманитарной помощью.

Таракан – в упоительном танце – показал мне, что Мир людей – не конченное дело; падение на колени – целование ног балерин – не слезы, не тоска, а – наивысшая красота, данная узнику в мечтах.

Я упал на пол, лобызал ученые очи таракана, обещал, что он всенепременно станет безобразным отцом, и в безобразии отцовства – блистающая карьера тюремного таракана.

Обещал таракану покровительство и защиту, кров и дом, а в ответ просил – лишь бы таракан не наступил на ногу крокодилу, который Солнце проглотит.

Я спас Мир от Солнечного затмения, но никто мне спасибо не сказал, не наградил меня и таракана бочкой баланды – так неблагодарные эстеты хулят балерину за прыщик на левой ягодице.

Скормил насекомому буханку хлеба; таракан – с горькой усмешкой печального генерала – откусывал огромные ломти, отправлял в Чёрную дыру желудка и выплакивал своё цыганское тараканье горе.

Дружба с озабоченным прекраснодушным тараканом открыла мне глаза на прекрасное — я раньше видел Мир в платье балерины.

Подолгу беседовали: я – словами, таракан — жестами и блеском бриллиантовых очей.

«Мы с тобой, брат таракан, одного состава – из протонов! – я в часы досуга склонялся над тараканом, представлял его попечителем кладбища домашних животных. – Пройдут столетья, атомы твоего тараканьего тела сгруппируются в иное – в балерину без трусов, или в живородящую мыслящую бутылку с фиолетовым крепким – так из зернышка произрастает буханка хлеба.

К зерну прилипают другие протоны, как и к младенцу – мы полагаем что стареем, если выглядим дурно с обвисшими китовыми животами и складками дряблой игуаньей кожи.

Нет – атомы по воле чёрта – сгруппировались в мерзком порядке – назло нам!

Лукавый проказничает; почему чёрт не сгруппирует атомы в человеке, чтобы старики превратились в прекрасных Принцев, а девушки – в балерин Несмеян?»

Таракан поддакивал мне усами, и в его усах я видел наивысшую красоту Вселенной, пик Коммунизма!

И параша, и шконка, и стёртый взгляд вертухая стали для меня прекрасны, не говорю уже о доверчивом шалуне таракане – искусству в искусстве.

Разве грязь безобразна в своей первозданной наготе прародительницы кувшина и девушки с бедрами-веером?

Грязь, пыль, решетка, камни, баланда, жестяная кружка – всё прекрасно!

Очарованный, я не заметил когда и куда ушёл восхитительный таракан в гусарской шапочке с пером моли.

Может быть, подался в кухмистеры, или избрал бесславный путь балерона; но знаю только, что ум, честь и совесть рыжеусого таракана – при нём, скрыты в глубинах протонов – так в барышне далеко спрятана детородная страсть.

Последнего вертухая в Колымской тюрьме сократили, и мы – узники – разбрелись по свету, уподобились протонам во Вселенной!

За стенами тюрьмы – тоже все прекрасно, благоухает, радует усталый взор нелепого владыки тараканов – в замочную скважину за собой подсматриваю, фотографирую, восхищаюсь золотым нимбом над головой!

Осколок бутылки, разве он – не чудо, прекрасное? – бородач поцеловал осколок бутылки (со следами крови), умилился, вытирал скупую мужскую слезу (из протонов и нейтронов). – Через годы осколок превратится в балерину, обрастет мясом в нужных местах, обрадует поедателей печеного картофеля во Внегалактическом кабаке.

И вы, девушка — скопище протонов, красиво они в вас распределились, выгодно, очаровывают, ласкают взгляд старого бедуина – прекрасна!

Ошейник на шее раба – красивое, до ущемления сердечной мышцы – прелестное.

Исполните мою мечту, девушка, поднимите ногу выше головы, взбейте протоны в грудях, молекулярным ротиком пропойте – СЮ-СЮ-СЮ!

Забуду на время, что вы – это я, но у меня на немного больше протонов в теле, и сгруппированы они не лучшим образом, хотя я – да, красив, прекрасен, и борода моя сравнится по прелестям с бородой замороженной марсианки.

Танцуйте без трусов – природе незачем подкидывать нелегкую задачу – группировать лишние протоны в нижнее бельё Исполнительницы Мечт!

Я солгу себе, представлю, что вы состоите из женских протонов, а я из других – из самцовых, и самцовые протоны намного дешевле женских, потому что нет в самцовых Правды.