Хроники последнего лета (СИ)

— Не думаю, что нам стоит копаться в нашей личной жизни, — слово «нашей» он произнес с особой интонацией, — надо решить, как жить дальше.

— Почему?! — обиженно воскликнула Римма. — Разве тебе не хочется знать, чем я занималась с любовником?

Загорский не нашелся, что ответить, а Римма наклонилась к нему и сказала тихо и доверительно:

— Он очень нетерпеливый. Никогда не успевает раздеть. Любит вот так, на столе, — она похлопала ладошкой по столешнице, — пристроится сзади, и работает, работает, работает… Когда кончает, кричит как зверь. Любит мой ротик… У него сперма на вкус солоноватая, а у тебя совсем безвкусная. Странно, правда?

Виктор Сергеевич, не меняясь в лице, взял со стола бутылку, взвесил в руках и с силой запустил в стену, облицованную драгоценным английским дубом. Как ни странно, бутылка не разбилась, а, отскочив, покатилась по паркету. Издержки английского стиля, качество французского стекла и разгильдяйство российских строителей: дубовые панели неплотно прилегают к стенам и пружинят, не давая возможность успокоить нервы звуком разбившейся вдребезги бутылки.

— Тебе не нравится?

Римма была поразительно спокойна.

Загорский был готов ударить ее, даже представил, как это произойдет — широкий размах, шлепок всей ладонью по лицу, Римма падает, и с нее слетает нарисованное спокойствие. Представить — представил, но в последний момент чудовищным усилием воли сдержался. Даже не закричал.

— С тобой все в порядке? — как ни в чем не бывало, полюбопытствовала Римма.

— Что ты хочешь? — спросил Виктор Сергеевич.

Он сжал кулаки и страшно смотрел на жену.

— Ты, кажется, расстроен? — продолжала Римма. — Или пробуешь поджечь меня взглядом?

Загорский несколько раз глубоко вздохнул, приводя мысли в порядок, и повторил вопрос:

— Римма, что ты хочешь?

— Не знаю, — она жеманно пожала плечами, — откуда я знаю, что хочу? Или, точнее, знаю, но это так, из области фантастики. Хочу машину времени. И на ней — на пятнадцать лет назад — к капитану Загорскому. Настоящему. Но он умер, остался генерал Загорский. Совсем другой человек, правда?

— Не говори глупостей, — резко сказал Виктор Сергеевич, — нам надо все обсудить.

— Я разве против, милый? Я уже начала обсуждать. Вчера встречалась с твоей. Ну и вкус у тебя… Попросил бы, я уж подобрала кого получше.

— Зачем ты это делаешь?

Виктор Сергеевич был неприятно удивлен. Римма преподносила сюрпризы — один за другим.

— Как зачем? Поболтали немного. Узнала, что ты в нее безумно в нее влюблен, готов бросить все и увести в Майами. Кстати, почему Майами? Тебе же Штаты не нравятся.

— Перестань. Ты же знаешь, что это ерунда.

— Может быть, может быть, — промурлыкала Римма, сладко потянувшись, — но это уже не важно.

Она была столь грациозна, что Виктор Сергеевич удержал готовые сорваться с языка слова о том, что он уходит.

А Римма встала, подошла к мужу, наклонилась, облокотившись о спинку кресла, и прошептала:

— Неужели она настолько лучше меня?

Кровь ударила в голову Виктору Сергеевичу. Затылок загорелся, словно обожженный горячим ветром, сердце гулко застучало в висках, а внизу живота возникло сладкое томление. Он схватил Римму, швырнул лицом вниз на стол и одним движением сорвал платье…

А вечером, лежа в кровати рядом со спящей женой, думал о том, что, сжимая ее в объятьях, представлял, что это — Наташа. Ощущение было странное, непривычное и безумно возбуждающее, такого не было даже в разгар романа с Анечкой. А еще твердо решил: если Римма сейчас откроет глаза, то он непременно скажет, что им надо расстаться. Но она не проснулась.

IX

После скандальной встречи с Загорским Анечка Баренцева не находила себе места. Мобильный сообщал о недоступности абонента, а секретарь, вдруг ставший приторно-вежливым, отвечал: шеф занят и говорить никак не может. Умница-красавица обзвонила всех, кто имел доступ к Виктору Сергеевичу, и обнаружила, что они также столкнулись с этой проблемой.

Анечка, обладавшая феноменальной интуицией, сразу заподозрила неладное. Нет, история с мерзавцем-журналистом не причем. Тот получил свое, правда, по слухам, начались какие-то разборки, но ведь это — сущие мелочи, которые никак не могли повлиять на ее Витюшу. Тут дело в женщине, именно в женщине!

Два дня безрезультатных метаний и попыток добраться до тщательно охраняемого тела Загорского привели ее в отчаяние. Анечка по своему опыту знала, что три дня общения — это критический срок, после которого может произойти разрыв со всеми старыми привязанностями, особенно если работает профессионалка-соблазнительница.

Вечером Анечка сидела на диване, обхватив колени руками. Мысли, словно закольцованные, крутились вокруг одной фразы: «Почему он не берет трубку?» Монотонные размышления оказались очень утомительными. Чтобы как-то прийти в себя, она встала, подошла к бару, взяла бутылку виски, налила полстакана и выпила, не почувствовав вкуса.

Анечка вернулась на диван с бутылкой, несколько раз хорошо приложилась, укуталась пледом, легла, свернувшись калачиком, закрыла глаза и задремала.

Можно ли считать это сном? Вряд ли, скорее сумеречным состоянием, вызванным стрессом и алкоголем. Перед глазами Анечки возникли удивительные образы, но при этом она прекрасно сознавала, что находится дома и мирно лежит на диване.

Висевшая на стене картина с изображением полуобнаженной всадницы открылась, словно дверца, и в проеме появился человек. Человек, надо сказать, странный — очень высокий и худой. Он ловко соскочил на пол и огляделся. Но Анечка не испугалась — она понимала, что дремлет, а собственные видения никак не могут ей повредить. Пригляделась и узнала незнакомца — им оказался никто иной, как один из Витиных сотрудников, по фамилии, кажется, Гофман. Еврей, наверное. Видела его один раз, да и то мельком, зато слышала предостаточно. Смешной, говорят, человечек и странный.

Гофман повернулся к Анечке и сказал немного гнусавым голосом:

— Здравствуйте, Анна Михайловна!

— Здравствуйте, — вежливо ответила Анечка. Она слышала, что с призраками, даже приходящими во сне, надо обращаться очень любезно.

— Меня зовут Гофман. Карл Иммануилович Гофман. Впрочем, мы с вами, кажется, знакомились. Помните?

— Да-да. У Васильковых, верно?

— Совершенно точно! У вас превосходная память!

— Простите… А как вы сюда… — Анечка кивнула в сторону открывшейся картины.

— Ах, это, — Гофман пренебрежительно махнул рукой, — ничего интересного. Должен же я был как-то войти?

Анечка не стала возражать, хотя такое объяснение показалось явно недостаточным.

— У вас ко мне какое-то дело?

— Разумеется, нет! — возмутился странный гость. — Дело есть у вас!

— Какое же?

— Откуда я знаю? У вас возникла проблема, и я пришел. Слушаю вас.

— Простите, — пролепетала Анечка, — я не понимаю… я вас не звала!

— Каждый раз — одно и то же, — вздохнул Гофман, и, не желая объяснять, что значит эта странная фраза, добавил: — вы не можете встретиться с Виктором Сергеевичем, верно?

— Верно…

— А говорите, дело у меня… Переживаете, что можете его потерять?

— Да, — не задумываясь, ответила Анечка.

— Всего-то! — весело сказал Гофман.

Сказал так уверенно, что вселил в Анечку надежду.

— Вы мне поможете?

— Конечно. Точнее, вы сами себе поможете.

— Я? Но я не знаю…

— Знаете, — отрезал Гофман, — еще как знаете. Все, что надо, у вас есть.

Анечка подумала, что призрак, наверное, шутит. Или издевается.

— Я никогда не шучу, — очень серьезно заявил гость, словно услышав ее мысли, — и никогда не вру. Посмотрите внимательно на содержимое вашей сумочки. Вы найдете там много интересного.

Гофман оглянулся, как будто опасаясь кого-то, и поспешно сказал:

— К сожалению, мне пора!

Не ожидая ответа, он быстро подошел к проему в стене, ловко впрыгнул в него, словно в окно, и аккуратно закрыл за собой картину.