Наречия

— Я бы попросил вас всех уйти, — сказал он. Однако гости все до единого пожирали его полными обожания взглядами. — Это частная собственность. Своим вторжением вы нарушаете ее неприкосновенность.

— Неприкосновенность! Вы только послушайте!.. — усмехнулась Мюриэль. — Я как мать кое-что тебе скажу, Джо.

— Не надо мне ничего говорить, — парировал Джо. — Я не… я не тот всеми обожаемый душка, о котором вы тут толкуете. Я не белый и пушистый, я сделан не из конфет и пирожных и сластей всевозможных, а из крыс и ракушек и зеленых лягушек. Я лжец. Я не раз разбивал сердца. Признаюсь, мне тоже хочется любви, но, сдается мне, сейчас ее здесь с избытком. Мне бы не хотелось брать на себя никаких обязательств, и поэтому я прошу вас оставить меня в покое.

— Крыс там нет, — поправил его Майк и прикусил губу.

— Нет, только посмотрите, что вы наделали, — возмутился почтальон. — Вы обидели моего сына.

— А что вы, собственно, здесь забыли? — парировал обитатель дома номер 1602.

Почтальон бросил ему на стол кипу корреспонденции.

— Постараюсь объяснить, — произнес он, после чего постарался объяснить, что он тут, собственно, забыл. А именно — любовь. Разве любить — не значит всем и во всем делиться с тем, кого любишь? Разве любовь не в том, чтобы открыть пакетик с конфетами и угостить тех, кто рядом? Или приготовить что-нибудь вкусное из принесенных в дом продуктов? И если любить — это необходимость делиться, значит, надо делиться. Любовь — вот что движет миром, как говорят нам все хиты всех хит-парадов вместе взятых. А мир полон людей, которых вы даже не знаете, и вам приходится быть с ними вежливым, потому что они не желают уходить. Некоторые из них вам не понравятся, но каждый день мы ждем, что придет почтальон, хотя он, как правило, и не приносит нам хороших известий. Так что позвольте нам любить вас, пытался сказать почтальон, позвольте всем нам любить вас. Однако истины ради скажем, что подобного рода пространные речи были не в его привычках, так что он ограничился короткой фразой.

— Слушай, парень, мы все тебя любим. Твои глаза, твою улыбку, твой галстук и даже твои ботинки. Ты просто потрясающий чувак, классный парень. Так что будь классным парнем. Вот манговое ласси, давай выпьем.

Пока хозяин дома препирался с гостями, водитель грузовичка, что развозит экологически чистые овощи и фрукты, нашел бокалы на шесть человек. Дорогие бокалы, такими пользуются в самых исключительных случаях — чтобы, не дай бог, не разбить. Но почему бы не воспользоваться ими сегодня, даже если они и разобьются? Почему бы не наполнить их содержимым, пока они целы?

— Я люблю тебя, — произнес почтальон и поднял бокал так, как держат пакет с чем-то таким, что выброшено на берег морем. Мы все хотим получить то, что в этом пакете. А если вы не хотите, значит, у вас не все в порядке с головой. Вы когда-нибудь пробовали манговое ласси? Такое густое, такое безумно-оранжевое, такое потрясающе вкусное — если вы, конечно, любитель подобных вещей.

Что еще оставалось хозяину дома номер 1602, как не отдаться в объятия манго, и йогурта, и фруктов, перемешанных и взбитых в нечто подобное любви. Это и есть любовь. По крайней мере ее часть.

— Ну, давай, Джо, — сказал Майк.

И Джо протянул руку, и его пальцы сомкнулись вокруг чего-то сладкого.

Символично

После катастрофы я перебрался за город, желая закончить работу над новым романом. С того места, из той глуши, куда я переехал, открывался потрясающий вид. «Потрясающий вид» — это не мои слова. «Глушь» — мои. Собственно говоря, это все мои слова.

Как вам известно, потому что вы наверняка читали мой роман, какое-то время ситуация была прямо-таки зловещей. Несколько знаменитых зданий взлетели на воздух стараниями сердитых людей из другой страны. В отдельных случаях погибло много народу. В других — не так много, а еще ходили слухи о том, будто под нами действующий вулкан. Нет, мы действительно жили как на вулкане, и вопрос был лишь в том, что же будет дальше. Вернее, когда наступит очередь еще одного знаменитого здания взлететь на воздух. Чего нам еще ожидать. «Потрясающий вид», какой я имел счастье лицезреть, — это вид на одно из знаменитых зданий Сан-Франциско, однако нет смысла уточнять, какое именно. Вот почему на самом деле это никакое не захолустье, а всего лишь место по другую сторону залива, откуда город, включая знаменитое здание, был виден как на ладони — открытый, поросший травой пустырь, раскинувшийся перед крошечным домиком. Но если вы родились в Сан-Франциско, если именно здесь пьете «кампари», если именно здесь покупаете Стивена Спендера, если именно здесь гуляете с друзьями, выслушивая их бесконечные жалобы, а сами тем временем втихаря делаете заметки для будущего романа, то для вас любое место за пределами этого города покажется настоящим захолустьем. Сан-Франциско — город, зацикленный на самом себе, потому я и решил временно перебраться в глушь, чтобы ничто не мешало словам переселяться из моей головы на бумагу.

В романе вы наверняка узнаете их в образах Люсинды и Джорджа. На самом деле людей, которые разрешили мне пожить в их доме, зовут Нора и Джордж. Они хорошие знакомые моей матери и всегда были поклонниками моего таланта. Дом стоял пустой, так как Нора решила немного попутешествовать и потому предложила мне пожить в нем, тем более что Джордж погиб во время большого пожара. Заупокойная служба наполнила мое сердце скорбью. Погибло огромное число людей, и мы были вынуждены свыкнуться с мыслью о том, что Джордж лишь один из многих, случайная, незапланированная жертва. После траурной церемонии мы собрались в этом доме, и я сидел в кресле, в котором буду сидеть позднее, когда приступлю к написанию романа о наших временах, и читал притихшим скорбящим поэму о Джордже. Кстати, именно тогда я вернулся к рифме.

Именно сидя в этом кресле, я и имел возможность лицезреть «потрясающий вид» человека с треногой, чей силуэт вырисовывался на краю обширного пустыря, принадлежавшего Норе и Джорджу. Я как раз решил поставить на сегодня точку и уже налил себе стакан принадлежавшего Норе и Джорджу «каберне», с которым у меня сложились на редкость хорошие рабочие отношения, когда неожиданно увидел нерезкую, размытую фигуру. Фигура возилась с треногой и загораживала мой «потрясающий вид». Я вышел на улицу прямо со стаканом в руке и через пустырь направился в сторону незнакомца. Нет, мне и в голову не пришло, что он мог оказаться террористом, хотя я и понимал, что в данной ситуации представляю собой идеальную мишень.

В своем романе помимо всего прочего я рассуждаю о том, что стоит подойти к чему-то поближе, как это что-то тотчас становится яснее, в общем, нечто вроде аллегорического намека, и так оно и было. Пройдя половину пустыря, я рассмотрел, что незнакомец гораздо старше меня, что на треноге прикреплена видеокамера, а сам он одет в джинсы и холщовую рубашку, причем рубашка не застегнута и под ней ничего нет. На голове у него красовалась бейсбольная кепка, а еще он был небрит, но это не страшно, дело поправимое.

— Эй! — крикнул он мне. — Я, случаем, не вторгся на вашу землю?

— Именно, — крикнул я в ответ. — И что вам нужно на моей земле?

Человек почесал подбородок и как козырьком прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше меня рассмотреть.

— Приношу извинения. Наверное, сейчас не самое подходящее время бегать с треногой по чужой собственности.

— Это точно, — согласился я.

Я встал перед ним и сделал глоток вина, чтобы показать, что мне даже в голову не пришло испугаться.

— Так что все-таки вы здесь делаете?

— До меня дошли кое-какие слухи, — произнес он и указал на знаменитое здание на той стороне залива. — Поговаривают, будто кто-то угрожал, что оно будет следующим. А отсюда видно лучше всего.

Я сделал еще глоток вина. Я прожил в доме Норы и Джорджа чуть больше недели. Пройдя по пустырю, чтобы лучше рассмотреть незваного гостя, попивая на ходу вино, я превратился в этакого фермера-джентльмена, зорко стерегущего свою собственность.