Цвета надежды (в сокращении)

Руфь уже собралась идти обратно в дом, когда вдруг заметила в траве что-то блестящее. Сюда, наверно, приходили люди. Может, кто-то устроил здесь пикник, оставил мусор. Руфь подняла искрящуюся на солнце вещицу. Сережка.

— О боже! — воскликнула она. Сердце бешено заколотилось. — Джози!

Ответом ей был только плеск волн. Руфь села, разглядывая сережку. Серебро. Серебряный прямоугольник с крошечным медным сердечком в середине. Такие сережки были на Джози в день, когда она утонула.

Подумай хорошенько, приказала себе Руфь. Следуй логике. Эта сережка не может принадлежать Джози. Иначе она нашла бы ее еще прошлым летом. Должно быть, здесь недавно кто-то побывал — влюбленная парочка или какая-нибудь туристка — они и обронили эту сережку.

Едва она ступила в холл, зазвонил телефон.

— Миссис Коннелли? Это Белл Ди. Хотела узнать, все ли в порядке.

— Дом в отличном состоянии. Спасибо.

— Если понадобится помощь, звоните.

— Все в полном порядке. Я вам очень признательна за фрезии в гостиной. Моя дочь…

— С удовольствием приняла бы вашу благодарность, миссис Коннелли, но не могу. Нам приходится проявлять осмотрительность, и потому мы никогда не оставляем во вверенных нам домах цветы. Вдруг у кого-то из клиентов аллергия?

— Странно. Как же тогда они сюда попали?

— Не сомневаюсь, этому найдется простое объяснение, — сказала миссис Ди. — Ну, в общем, если что-то нужно, обращайтесь.

Белые цветочки казались такими хрупкими и их было так мало, что на всю большую гостиную их нежный аромат никак не мог распространиться. Руфь потрогала их головки и вновь услышала голос Джози: «Мои любимые цветы».

Вечер выдался прохладный. Она сидела на крыльце с бокалом вина и ножом для бумаги. Лучше поздно, чем никогда, думала Руфь, разрезая конверты, посланные почти два года назад. «Глубоко сочувствуем». «Такая милая девочка». «Вы, должно быть, вне себя от горя». «Мы хорошо знали ее». Джози открывалась перед ней, как бутон в лучах солнца. Ее дочь дружила со многими людьми, которых сама она ни разу в жизни не встречала. «Нам ее очень не хватает». «С ее появлением в нашем доме становилось светлее». «Такой талант». В Джози, ее дочери, другие люди видели личность, неповторимую индивидуальность. Руфь отерла глаза.

Из одного конверта она извлекла лист плотного картона. Это оказался угольный рисунок: девушка, склоненная головка, в руке — то ли цветок, то ли кисть, непонятно. Руфь судорожно вздохнула.

Поворот головы, форма полускрытого волосами уха. Джози. Моя погибшая Джози. Теперь, по прошествии времени, Руфи казалось, что она держит в руках портрет незнакомки. На обратной стороне рисунка было написано карандашом: «Думаю, вам это понравится. Анни Лефо».

Ей это имя ничего не говорило. Руфь прошла в дом и прикрепила рисунок на стену в кухне, чтобы каждый раз, поднимая голову от раковины, видеть его.

На следующее утро Руфь, собравшись с духом, вставила ключ в замок. Комната Джози. Запертая со дня ее смерти.

В нос ударил запах масляной краски, смешанный с выдохшимся ароматом духов. Два года здесь ничего не касались. Джинсы так и валялись на полу бесформенной кучкой, расческа лежала на кровати. На комоде разбросаны аудиокассеты, лежат открытые журналы, скомканные салфетки. Всюду пыль, мертвые мотыльки, паутина, мумии задушенных пауками мух.

Руфь никогда не рылась в вещах дочери, но сейчас не стала стесняться. Стол у окна был завален пыльными листочками бумаги. Она просмотрела их все. В основном это были памятки — кому-то позвонить, купить крем для загара, взять книгу из библиотеки Хартсфилда.

Почему-то не было видно живописных принадлежностей — дорогого набора, который, как ей помнилось, после трагедии перенесли сюда с веранды. Но холсты стояли на месте — у стены: примитивистские портреты Дитера и Труди Хекстов, брошенная лодка, лес — позолоченные солнцем тонкие стволы, а среди них мужчина, не то человек, не то дерево. Джози было шестнадцать, когда она писала эти картины, но в них уже явственно чувствовались рука и глаз мастера. Как же она, родная мать, не замечала, что ее дочь так талантлива? Почему не верила в нее?

На полке стояли книги, шелковая роза в кружке с эмблемой Колледжа Боудена и искусно вырезанная из дерева утка. Руфь перевернула поделку и снизу на подставке увидела выжженные инициалы: С. Х. — Сэм Хекст.

Она поставила утку на место и оглядела комнату в поисках сумочки дочери. Джози не знала, что не вернется домой с пикника, а значит, сумка должна была лежать на столе или на кровати. В ней остались деньги, личные вещи.

Деньги. Руфь осенило. Она выскочила в коридор и, подбежав к большому стенному шкафу, сунула руку за мешки с зимними одеялами. Они всегда хранили неприкосновенный запас на случай крайней необходимости. Последний раз, когда она заглядывала в коробочку, в ней было пятьсот долларов.

Руфь вытащила коробочку и откинула крышку. Денег не было. Пусто!

Только Джози могла знать, где хранится коробочка. Только Джози прямиком направилась бы к тайнику и, вытащив деньги, аккуратно убрала бы коробочку на место.

Руфь захлопнула шкаф и с улыбкой оглядела коридор.

— Я знаю, ты где-то рядом, — громко сказала она. — Знаю наверняка.

Она обращалась не к бесплотной тени дочери, не к призраку. Она говорила о живой Джози. Этого не может быть, подумала Руфь. И все же это было.

Она пила кофе, когда появился Сэм Хекст, оповестивший о своем приходе легким стуком в открытую дверь.

— Тетя сказала, что вам нужна помощь.

— Нужна. Кофе хотите?

— С удовольствием.

Они сели за стол и внимательно посмотрели друг на друга. Руфь начала что-то говорить, но Сэм прервал ее:

— Что-то случилось?

Руфь сунула дрожащие руки в карманы шортов.

— Дело в том… — Она помедлила. — Вы подумаете, что я сошла с ума, но мне кажется… этого не может быть, но мне кажется, что… Джози жива.

Тщательно подбирая слова, она изложила ему свои доводы. Ей самой они казались неубедительными, но она продолжала.

Когда она закончила, Сэм спросил:

— Если Джозефина не погибла во время шторма, то почему же, по-вашему, она не вернулась домой?

— Может, не захотела.

— Почему?

— Не знаю. За эти два года я поняла, как, в сущности, плохо знала ее. — Руфь вспомнила письмо Анни Лефо. — Не знала даже, с кем она дружит.

— Ничего удивительного. Откуда вам было знать? Разве вы в ее возрасте все рассказывали родителям?

— Нет, но…

— Подростки всегда скрытны.

— Я старалась быть хорошей матерью, — взволнованно сказала Руфь. — И думала, у меня получается. Но теперь понимаю, что уделяла ей очень мало времени.

— Даже если бы уделяли, это бы ничего не меняло.

— Вы в самом деле так считаете?

— Я уже как-то вам говорил, что люди с тонкой душевной организацией, как правило, максималисты. Все или ничего. Они хотят получить все сию минуту, и все должно быть идеально. С такими людьми трудно уживаться. Так что вы не должны винить себя.

— Я еще не все рассказала, — продолжала Руфь. — Сейчас мне обязательно нужно найти свою дочь. Дело в том, что мой сын… Он… он снова болен.

— Это ужасно. — Сэм взял ее за руку. — Я не знал.

— Он умирает. Наша последняя надежда — пересадка костного мозга, но мы не можем найти подходящего донора. Если Джози жива, у нас еще есть шанс спасти Уилла.

Сэм стиснул ее руку.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Может быть, вы знаете, куда она могла податься, после того как… Если она… После того шторма. С вами, судя по всему, она была откровеннее, чем со мной.

— Да, мы много разговаривали. Она говорила, что хочет убежать из дому и поселиться среди «настоящих» людей. Насколько я понимаю, для нее «настоящие» значило те, кто защищает природу, помогает друг другу и зарабатывает на жизнь собственным трудом, своими руками.