Колледж Святого Джозефа (СИ)

Витрина притягивала зевак, которые разглядывали выставленное, а насытившись, принимались всматриваться в глубину салона, пытаясь разглядеть людей, которым довелось прикоснуться или даже посидеть на этом чудесном диванчике, стилизованным под кушетку девятнадцатого века или отхлебнуть из тех воздушных бокалов. Но сегодня ни одна живая душа не показывалась перед окном.

Но как назло, именно сегодня прохожим было бы на что поглазеть. Посреди салона стоял длинноволосый манерный юноша в узких слаксах и коротко стриженая девушка в короткой юбке, высоких «мартенсах», и алой, словно огнетушитель, кожаной куртке. Они о чем-то горячо спорили.

— Ты — охреневшая морда, — раздраженно сказала Анфиса.

— Ты просишь невозможного! Ты знаешь, во что мне встанет украшение зала почти в тысячу квадратных метров?

— Восемьсот метров, — поправила его Заваркина, — и «невозможно» — это если бы я просила у тебя тигра! А прошу у тебя твои… цветуи!

— Цветуи?! — завопил Яшка.

— Кстати, надо в зоопарк наведаться. Может, тигра добуду, — Заваркина задумчиво смотрела на потолок, — а твой папа видел твои накрашенные реснички?

— Ты просишь невозможного! — еще раз повторил Яшка.

— Яша! Ты — лучший декоратор в городе! Да, что в городе! В стране!

— А может в мире? — улыбнулся Яша, пытаясь не поменять сурового и «невозможного» выражения лица.

— Я заплачу тебе за каждый потраченный цветуй!

— Не называй их так! — снова вспылил он, — правда, заплатишь?

— Твой бывший и мой нынешний за всё заплатит, — хищно оскалилась Заваркина.

Яша помрачнел лицом.

— Ой, ну ладно! Все-таки я перед тобой немножко виноват, — сказал он понуро.

— Не рыдай, — Анфиса хлопнула его по плечу, — там будет Валлиец.

Тонкое красивое лицо Яши вдруг прояснилась. Он поднял украшенный перстнем указательный палец вверх, призывая Заваркину помедлить с Валлийцем во имя идеи.

— Я декорировал позапрошлый Бал на Хэллоуин и эта главная по воспитанию — противная такая тетка — велела мне все забрать. Дети, говорит, все растаскивают, а потом по школе разбрасывают.

— Угу, — кивнула Заваркина, — мы с Васькой однажды на бутафорских мечах рубились. Зрелищно так вышло.

— Смотри, — Яша не давал себя сбить с толку, — ты забираешь весь этот хлам, а я, в качестве бонуса, декорирую твой ангар.

— Манеж, — поправила его Заваркина, — ну парочку-то цветуев от себя добавишь?

Анфиса, хихикая, ловко увернулась от запущенной в нее тряпки.

— Добавлю, иди уж!

— Спасибо, — с чувством сказала Заваркина, — обещаю: это в последний раз.

— Так я тебе и поверил, — проворчал Яша ей вслед.

— Ах да! Мебеля какие-нибудь для лаундж-зоны прихвати.

— Цветуи, мебеля… Ты, Заваркина, деревня!

— Ага, — радостно согласила «деревня» и скрылась за дверью.

Долг шестой

— Я не хочу тебя видеть.

— Это еще почему? — непритворно удивилась Анфиса.

Кухня была просторная и очень чистая. На ней сверкало все: кастрюли, ковшики, половники, какие-то ложки. Повара сновали туда-сюда. На них были белые накрахмаленные одежды.

Официанты то и дело засовывали свои носы в дверь: уносили одно, приносили другое. Кипела работа.

Это была кухня лучшего ресторана в Б. Он располагался в десяти минутах езды от городской черты, на берегу озера, рядом с песчаным пляжем, и из окна посетителям открывался романтический вид. Ресторан не носил никакой вывески: только большую каллиграфическую букву «Б», пристроенную над входом. Та же буква красовалась на салфетках, полотенцах и на форме обслуги.

Он тоже был в форме с буквой «Б», а в руке держал острый нож.

— Ты еще спрашиваешь? — яростно прошипел он, — я из-за тебя сексуальный преступник!

— А ты и есть сексуальный преступник, — спокойно парировала Анфиса. Она огляделась по сторонам, выискивая точку, к которой можно было бы припарковать свой усталый зад. Перед тем, как начать этот разговор, она не удержалась и прогулялась вдоль воды. Было чудесное туманное утро.

— Я жизнь посвятил воспитанию молодежи этого мерзкого городишки! — пафосно заявил Анфисин собеседник.

— Теперь посвяти себя работе над угощением для моего Бала, — взгляд Заваркиной упал на соблазнительно ровную гладкую поверхность, на которую можно было бы присесть, но что-то ей подсказало, что это плита.

— Еще и работать со Смоленской? Дамочки, из-за вас я здесь! — он поджал губы и с презрением огляделся по сторонам.

— Во-первых, ты неплохо устроился, благодаря мне, кстати, — Заваркина скривилась, — во-вторых, ты действительно не будешь работать со Смоленской. Со Смоленской буду работать я, а ты будешь работать со мной.

— Я не буду работать ни с тобой, ни со Смоленской, — поправился он.

— Ну, ты сам напросился.

Заваркина вышла на середину кухни.

— Господа, — крикнула она и хлопнула в ладоши, — этот человек — сексуальный преступник. Он снимал и распространял порнографические материалы с участием несовершеннолетних. Никто не доказал его вину, но это не утешило родителей покалеченных им детей.

Повара, их помощники, официанты, посудомойки и метродотель, которые поначалу не обратили никакого внимания на нахалку, после слова «несовершеннолетних» побросали свои дела и уставились на Заваркину.

— Сука, — взревел он, и кинулся на нее с ножом.

Заваркина, будто ожидая нападения, протянула руку к ближайшей плите, вытащила из кипящего ароматного бульона огромный половник и плеснула жирное содержимое в лицо своего преследователя. И как будто этого было мало, с размаху треснула его половником по ребрам. Тот согнулся пополам.

На кухне поднялся переполох. Посудомойка кричала, что нужно куда-то звонить, чтобы Есенина связали и кастрировали. Метродотель вызывал управляющего по внутреннему телефону. Повара, побросав орудия труда, сгрудились вокруг поверженного Анфисиного врага.

— Похоже, жизнь тебя не научила не вступать с Заваркиными в открытые противостояния, — задумчиво констатировала Анфиса и, на всякий случай не выпуская половника, пятью маленькими шажочками просочилась в приоткрытую дверь за своей спиной. Никто и не думал ее задерживать.

Дверь вела в темный коридор, заваленный какими-то тюками и вышедшими из строя промышленными кухонными приборами.

— Псс, — услышала она тихий шепот, — Анфиса Павловна.

Она обернулась. Из приоткрытой двери на нее упала полоска света, в которой материализовалось простоватое девичье лицо: нос картошкой, жидкие волосенки, два торчащих заячьих зуба. Однако, несмотря на непритязательность, лицо было доброжелательным.

— Чего? — таким же таинственным шепотом спросила Анфиса.

Девушка поманила ее пальцем.

За дверью оказалось просторное помещение, выглядящее точь-в-точь как соседнее. Только здесь не было ни поваров, ни официантов, ни сурового метродотеля — только три девушки приблизительно одинаковой наружности. Заваркина надела на лицо вопросительное выражение.

Девушка, что позвала ее, заметно робея, указала на поднос, стоящий на столе.

— Какая красота! — изумилась Заваркина.

На подносе были капкейки — американская версия классических английских кексов. Два из них были облиты глазурью — оранжевой и сиреневой — сверху твердой и опытной рукой была нарисована белая паутина. Три других были посыпаны шоколадными гранулами. Из одного торчали три пары шоколадных ног и мильные глазки, из другого, как из земли, выбирались два мармеладных червячка. Третий обзавелся кошачьей мордой с тонкими оранжевыми усами, выпученными глазками и ухмылкой.

Это был perfect catch для Хэллоуинского Бала.

— Они великолепны! — восхитилась Заваркина, подцепила тот, что был с кошачьей мордой и сожрала его в два укуса.

— Мы слышали о Бале Святого Иосаафа. Мы хотим готовить для него. Наша кондитерская называется «Уткинс». Меня зовут Тамара.

— А почему «Уткинс»? — Заваркина взяла сиреневый и сгрызла с него всю глазурь, — очень вкусно. Что это?