Вне закона

Крылов дошел до стола, плюхнулся в кресло, взял бутылку боржоми и выпил прямо из горлышка, широко разевая рот, но все же несколько капель упали ему на бороду, жемчужно сверкнули.

— Я звал тебя в семнадцать, — сухо сказал Николай Евгеньевич, — а сейчас мне надо будет уехать.

— Ясно, — глухо сказал Крылов. — Но все же ты мне ответь: за что?

Николай Евгеньевич встал, подошел к окну, растворил его; уличный шум ворвался в кабинет, так вот, стоя у окна, чтобы быть подальше от телефонов, которым не очень-то доверял, как и многие, кто с ним работал, сказал:

— А я, Иван Сергеевич, не люблю, когда мною торгуют, да еще те, кто прикидывается друзьями.

Крылов достал платок, обтер усы, бороду, глаза его стали внимательны и спокойны:

— Ошибка, Николай Евгеньевич. Ошибка… Преданней меня у тебя нет… Ты приказ подписал, согласовал?

— Я все согласовываю, — неопределенно ответил Николай Евгеньевич. — Ну, если тебе твои бобики уже сообщили, куда тебе предстоит, то остается одно, Иван Сергеевич, собираться.

— Ну что же, — с неожиданной покорностью сказал Крылов и огладил бороду, — собираться так собираться. Но все же ты мне отпуск дай отгулять. Ведь два года не был.

Вот это было дешево, от такого, как Крылов, умного и изворотливого, Николай Евгеньевич подобного не ожидал, ведь и начинашке ясно — Крылову нужно выиграть время, чтобы предпринять свои шаги, связи у него крепкие.

— Конечно, — кивнул Николай Евгеньевич, — сдашь завод и гуляй. Потом уж, с новыми силами…

— Когда сдавать? — деловито осведомился Крылов.

— Да хоть сегодня начинай.

И все же эта покорность Крылова насторожила, за ней что-то таилось, не мог этот бородач, прошедший могучую управленческую школу, не держать что-либо про запас.

— Ну, все? — спросил Николай Евгеньевич.

— Возможно, — согласно кивнул Крылов, поднимаясь из кресла, и, теперь уж стоя, сказал: — Насколько я понимаю, ты в этом чепуховом деле с итальянцами углядел подвох. Зря. На такое идут многие и криминала в этом не видят. Я не для себя старался, для тебя. Но… наверное, мы еще к этому вернемся — будь я в Якутии или в другом месте. Вернемся, — убежденно сказал он и, кивнув, неторопливо направился к выходу, видимо ожидая, что Николай Евгеньевич его окликнет, но он дал Крылову выйти из кабинета.

Осмыслить происшедшее он не успел, включился селектор, и голос помощника произнес:

— Николай Евгеньевич, снимите трубку. Вас срочно просит брат.

Он снял трубку, сказал:

— Слушаю, Игорь. Что-то случилось?

— Случилось, Коленька, — встревоженным голосом проговорил Игорь Евгеньевич, — тут мне районный прокурор позвонил, спрашивал, как найти тебя. Понимаешь, какая невероятная история… В общем, Володя арестован, он у нас сидит. Обвинение чудовищное… — Он закашлялся, и Николай Евгеньевич почувствовал, что у него холодеют ноги. Первое, что пришло ему на ум: сын задавил кого-то. Сколько раз ведь предупреждал, чтобы ездил аккуратно, не лихачил! Брат откашлялся. — Ты слушаешь?

— Да, да.

— Так вот, нечто невероятное. Его обвиняют в попытке изнасилования и… представить невозможно… в покушении на жизнь женщины.

— Что за бред! — вырвалось у него.

— Не знаю. Но… Тебе надо быть здесь, ты ведь депутат. Тебе обязательно надо быть здесь.

— Я понял, — сказал Николай Евгеньевич, чувствуя, как у него начала кружиться голова.

И в это время он увидел Наташу. Она стояла в дверном проходе, прижавшись к косяку, руки сжала, подперла ими горло. Наверное, звонили домой, и она примчалась сюда.

— Володя, — робко произнесла она. — Это ужасно… Я боялась… все дни.

— Ты что-то знала?

Тогда она прошла к столу, взяла сигарету, закурила, неожиданно проговорила:

— Я все эти дни в нервном напряжении.

— Да что же происходит, дьявол вас забери! — воскликнул он в сердцах. — Все-таки, выходит, ты что-то знала?

— Выходит, — ответила она с глухим спокойствием и опустилась в кресло.

— Ты можешь объяснить?

Она некоторое время курила, потом встрепенулась, словно очнулась ото сна.

— Да, да, конечно… Но я не могла поверить. Ко мне подошел человек. Понимаешь, я была в… я заезжала к Игорю… мне нужно было… На стоянке подошел человек. Он обратил внимание на наклейку. Это с международного симпозиума по африканским проблемам. Он сказал: ищет человека, у которого в белых «Жигулях» такая же наклейка. Я слышала раньше, там изнасиловали девушку. И у них одна только примета насильника — такая наклейка. Я понимала, это все бред, Володя не способен… Но наклейку подарила ему я, и еще одну — с японкой… Правда, я же и содрала их на всякий случай, хотя Володе это не понравилось.

— Но, может, тут ошибка?

На столе стоял стакан с водой. Наташа потянулась к нему, отпила несколько глотков и опять взяла сигарету.

— Возможно, — сказала она. — А если нет?

— Ты думала, его не найдут без этих наклеек?! — вдруг взорвался Николай Евгеньевич.

— Да, я так думала, — твердо сказала она. — Но с Володей я на эту тему не говорила. Может быть, все разъяснится.

— А если нет?

Тогда она встала и посмотрела на него жестко:

— Тогда ты поедешь туда, и немедленно.

— Хорошо, — ответил он покорно.

Он боялся сорваться окончательно, кончики его пальцев тряслись, он первым вышел из кабинета…

Езды на «Чайке» было не более часа — время вполне достаточное, чтобы обдумать случившееся, прийти в себя. Николай Евгеньевич сидел позади шофера, неторопливо курил. Прежде всего надо было понять, способен ли Володя на такое… Насилие! Да и зачем это ему! Парень спортивный, увлекается теннисом где-то с четырнадцати лет, сам выбрал электронику, пошел в закрытый институт, и вроде дела у него двигались прекрасно. Во всяком случае, Николаю Евгеньевичу не приходилось вмешиваться в жизнь сына, с ним не было особых хлопот. Ну, когда был мальчишкой, вызывали, конечно, в школу. Николай Евгеньевич не сваливал вызовы на Наташу, приезжал сам, чтоб не попрекнули его в чванстве, он таких попреков не любил. Нормальный парень, совершенно нормальный. Наташа тоже с ним не очень-то возилась. Были беспокойства, когда поступал в институт. Но у кого их не бывает? Во всяком случае, Николая Евгеньевича не тревожили, чтобы он на кого-то «давил», с кем-то переговорил. Поступление прошло спокойно.

По настоянию Наташи построили ему кооперативную квартирку на Большой Грузинской, купили «Жигули». Что еще? Нет, у Николая Евгеньевича с сыном не было проблем, ему хватало своих, и он был доволен, что у него растет все понимающий парень, не требующий к себе особого внимания. Ведь был наслышан, как обстоят дела в других семьях. Сейчас неведомо что происходит, особенно среди сынков всяких руководящих: здесь и наркотики, и валютные дела; правда, все это быстро покрывают, но в прошлом году кое-что вылезло наружу. Володя и за границу-то не просился, съездил с матерью, когда еще был студентом, в Карловы Вары. Они, видимо, не произвели на него впечатления. Ну, а как пошел на работу… Из закрытого института не выедешь.

Наташа посмеивалась, правда, что он часто меняет возлюбленных, но в его возрасте это в порядке вещей, да и девицы нынче не из робких, намного раньше мальчишек созревают… Ну вот, еще одно доказательство, что не может быть насилия, коль нет острой нужды в женщинах. Какая-то глупость! Но брат зря не позвонит, знает, как у Николая Евгеньевича загружено время, дело, видно, серьезное, иначе он сам бы смог его уладить. Возможна ведь и провокация: подсунули Володе какую-нибудь девчонку, а она подняла шум, что он ее насиловал, подставили и свидетелей. Конечно же, не из-за Володи, а из-за Николая Евгеньевича. Время нынче серьезное, острое, и коль его сына обвиняют в тяжком преступлении… Да тут хлопот не оберешься! Надо будет искать каналы, попадать под чью-то зависимость, — а это самое скверное. Банальная ситуация! А попробуй-ка выскочи. У обвинителей твердая логика, а ты на коленях, ты ответчик, даже одно это унизительно, да можно и с колен не подняться. Если провокация, то чья?.. Смешно, конечно, думать, что до такого мог опуститься Крылов… Но, черт возьми, не этим ли объясняется его покорность?.. Таким способом спасти себя? Если Крылов даже знал о решении Николая Евгеньевича уже несколько дней назад… Нет, сейчас он не способен об этом думать…