Разберемся по-семейному

— Согласен. Это было жестоко и противоправно. Думаю, что ни против тебя ни против твоей семьи не было выдвинуто сколько-нибудь серьезных обвинений. Но разве ты не знал, в каком государстве живешь? Преступность в тоталитарном государстве существует только до тех пор, пока государство разрешает ей существовать. Потому что тоталитаризм — это тоже мафия. Главная мафия страны. Точно так же Муссолини, придя к власти, уничтожил сицилийскую мафию. Так же Гитлер истребил еврейскую мафию. И уверяю тебя, для этого им не потребовалось ни улик, ни доказательств, ни суда. Достаточно было, чтобы трое указали на тебя, как на главного мафиози города, и тебя схватили, не взирая ни на какое алиби, и начали считать ребра в подвалах Лубянки, хотя сто человек показали, что ты в тот день был у всех на виду. Но все, абсолютно все знали, что ты стоял за этим налетом. Поскольку никому другому такая операция была не под силу. Потому-то вся твоя семья с бабами и детьми сгнила в Сибири, потому-то весь твой клан был разорен дотла, а сам ты спустя тридцать лет в этой жизни уже даже не отрезанный ломоть, а черствый позеленевший сухарь. Все помнят про это золото, и если тебе до сих пор позволяют жить, то лишь потому, что надеются отыскать его. Неудивительно, что некоторые банкиры, — Барский в упор глянул на Гершковича, — открывают тебе безграничный кредит под его возврат. Но они не знают, что родные органы тоже с большим интересом приглядываются к тебе. А учитывая, что сказал мне Слизняк сегодня утром, я начинаю думать, что Лифшиц здесь тоже замешан. Я только пока не знаю как.

Они молча смотрели друг на друга. Арнольд Гершкович сосредоточил все свое внимание на подготовке и раскуривании длинной и тонкой сигары.

— Если ты будешь слишком много об этом болтать, тебе может быть очень больно, — сказал наконец Казиев.

Барский фыркнул.

— Вы меня и привезли сюда, чтобы сделать больно. Так чего мы тянем?

— С удовольствием, — пробормотал синеносый, поднимая пистолет.

— Засохни… твою мать! — заорал Казиев. — И жди, пока тебе не скажут.

Синеносый нахмурился и отошел к двери.

— Давай не будем валять дурака, — сказал Барский. — Ты действительно был крупным авторитетом шестидесятых. Ты держал Москву в кулаке. Такие налеты в те годы без твоего ведома не делались, а если и делались, то тебе отстегивалась щедрая дань. Ты или сам это все организовал, или знаешь, кто это сделал и куда ушел товар. Но еще несколько месяцев назад ты припухал. Насколько я знаю, сидел ты без гроша. Понятное дело, кому нужен амнистированный старый зек без гроша в кармане, от которого отвернулись все друзья и родственники, и небось в родных горах кто-то еще кинжал на тебя точит. А теперь, непонятно почему, у тебя дачка, иномарка, денег завались. Не удивлюсь, если даже счет имеется в каком-нибудь «Вор-сервис-грабь-банке». Только банкир, который сидит здесь, бесконечно под обещания тебя кредитовать не будет. Он хочет, чтобы ты доставил товар, а у тебя неувязка. Тебе сначала надо найти Лифшица. Значит на нем у тебя все замкнулось.

— Продолжай. Только не забудь сказать, что ты собираешься делать дальше, — поощрил его Казиев.

Барский пожал плечами.

— Да меня все это не очень колышет. Я вообще, может быть, ошибаюсь. Лифшиц в то время был пацаном. Не исключено, что он нужен вам совсем по другой причине. А может быть, он вам вообще не нужен. Если исходить из того, что сказал Резо, вы просто собирались купить у него этот старый «хорьх». Он когда-нибудь принадлежал тебе, Ризван? Или ты тайный поклонник адмирала Канариса? Я знаю, что официально ты его владельцем не был, но может, кто-то из твоих друзей? Есть, наверное, что-то связанное с этой телегой, что приведет к золоту. Тогда было бы понятно, почему вы его так разыскиваете.

Казиев снова фыркнул.

— Что-то ты разболтался, керя. Несешь всякий вздор. Что-бы ты больше не мучился, скажу тебе, что я никогда не владел этой машиной и представления не имею, чья она. У меня есть личные мотивы, чтобы накрутить хвост этому жиденку. Пусть думает, что нам нужна его телега. Это часть общего плана.

Криво усмехнувшись, Барский глубоко затянулся сигаретой.

— Возможно. Только имей в виду, Ризван, что, если между этой телегой и золотом есть хоть какая-то связь, если есть хоть какая-то зацепка, способная позволить ему узнать, где оно сейчас, то он это уже обнаружил. Он ведь не просто еврей, а умный еврей, шахматист, математик и технарь. Он эту тачку разобрал по винтику и снова собрал. И если он что-нибудь нашел, то, скорее всего, не сразу понял. Что это могло быть? Какой-то план? Это вполне возможно, потому что Гришка выдрал все рисунки из рам, когда обыскивал гнездышко этой девчонки. Это должно быть что-то очень небольшое.

Казиев уставился на него с яростью.

— Этот Лифшиц — сообразительный парнишка, — продолжал Барский. — Не даром же он придумал компьютер, который стоит в десять раз больше всего твоего золота. Он аналитик, программист. Допустим, он нашел карту острова сокровищ, и сразу не понял, что это. А в это время бывший главный мафиози столицы как раз начал подсылать к нему своих людей и предлагать сумасшедшую цену за машину. Думаю, ему не сложно было сопоставить это и отправиться самому на поиски сокровищ. Как тебе схема?

Теперь Казиев с яростью смотрел на Слизняка. Арнольд Гершкович жевал сигару и, нахмурившись, разглядывал их обоих. Казиев махнул синеносому.

— Все, братва, разговор закончен. Больше он ничего конкретного не знает. Разберитесь с ним и заканчивайте разговор.

Пистолет синеносого снова обрушился на череп Барского. Пока его тащили из комнаты, Барский старался не упасть.

За дверью его уже ждал Сашка Крот, нетерпеливо похлопывая дубинкой по ладони. Он взглянул на синеносого и его партнера.

— Ну, как?

— Давай, сделай так, чтобы ему жизнь медом не показалась, — кивнул синеносый.

Барский попытался уклониться от удара дубинкой. Но удар пришелся по лбу, и он почувствовал, как лопнула кожа. Перед глазами вспыхнул ослепительный свет, потом все залило красным. Следующий удар пришелся по шее. Он упал.

Сначала его били по почкам, и только через десять минут он перестал что-либо чувствовать.

Глава восьмая

Вонь и дым не давали ему дышать. Барский решил, что он в сортире и сортир этот горит. Инстинктивно он попытался отползти в безопасное место, но при первом же движении на него обрушилась волна боли. Казалось, что все его тело раздроблено и размозжено, а вместо головы большое разбитое яйцо. Он собрался с силами и попытался осторожно приподнять это яйцо, крепко зажмурив глаза. Когда тошнота прошла, он открыл их.

Он валялся на свалке. Над тлеющей слева от него мусорной кучей поднимался вонючий дым. Неподалеку бродячий кот бился с крысой. Он был рад, что кот оказался рядом, потому что еще одна здоровенная крыса сидела в двух метрах от него, разглядывая его своими крохотными глазками.

— Спасибо тебе, храбрый кот, — пробормотал он. Барский потряс головой и начал осматриваться. Руки и ноги двигались. Весь он был измазан сажей и пеплом, и ему казалось, что все это въелось в его кожу. Он перекатился на живот, постарался встать и чуть не упал.

— Ну, браток, кто-то очень не любит тебя.

Барский приподнялся и взглянул на говорившего. На низкорослом коренастом мужичке была выгоревшая рубашка, джинсы заправлены в сапоги. В руках он держал потрепанную шляпу и толстый свитер. Его испещренное морщинами темное лицо походило на кусок грязи. Совершенно неожиданно на нем блеснули белоснежные зубы, когда он улыбнулся Валерию.

— Меня многие не любят, — слабо отозвался тот.

Темные глаза мужичка остановились на нем.

— Ну ты здоровяк, брат. Чтобы так тебя отделать, нужно было много народу.

Барский попробовал шагнуть, но сразу же споткнулся. Собеседник подхватил его и положил его руку себе на шею.

— Давай, надо же выбираться отсюда.

— Да. Я бы очень напрочь.