Вечные любовники

Снимай они здесь номер, они бы тоже, как и все эти люди, сели за один из столиков, уставленных бутылками со спиртным, чайными чашками и тарелками с недоеденным печеньем. Он постоял с минуту, глядя по сторонам, а затем, так, словно у него был в отеле свой номер, не спеша поднялся по лестнице, Повторяя себе, что не бывает ничего невозможного, что провести одну ночь в этом великолепии они наверняка смогли бы. На верхней площадке тоже был небольшой холл, где, как и внизу, стояли кресла и столики. Сидевшие за столиками о чем-то тихо разговаривали. Пожилой официант, с виду иностранец, прихрамывая, собирал со стола чайную посуду. На коленях у женщины спал китайский мопс.

Поднявшись этажом выше, он оказался в длинном, широком коридоре, по обеим сторонам которого тянулись номера. Из этого коридора в разные стороны расходились другие, точно такие же. Мимо с опущенными глазами прошли две горничные, за дверью комнаты с табличкой «Только для персонала» раздался чей-то приглушенный смех; прошел, везя перед собой тележку с блюдами и завернутой в салфетку бутылкой вина, официант. Увидев на двери слово «Ванная», он заглянул внутрь — интересно было посмотреть, как выглядит ванная комната в отеле «Грейт Вестерн Роял». «Господи!» — прошептал он. Чувства, которые его в эту минуту охватили, запомнились ему на всю жизнь; вспоминая впоследствии эти мгновения, он всякий раз испытывал тот же самый священный трепет, какой испытал в первый раз. Он медленно вошел внутрь, запер за собой дверь и так же медленно опустился на край ванны. И ванная комната, и сама ванна были необъятны, как во дворце. На фоне белых с серыми прожилками мраморных стен весело переливались два гигантских медных крана — такие он видел впервые в жизни. Казалось, краны уже знают, что они с Мари придут в эту ванную. Казалось, они весело подмигивают ему, обнадеживают: приходите, здесь вам будет уютно, никто вас не потревожит — теперь ведь собственные ванные есть почти во всех номерах. Интересно, думал он, сидя в своем макинтоше на краю гигантской ванны, что бы сказала Хильда, если б увидела его сейчас.

На следующий день, когда они сидели в «Барабанщике», он поделился с Мари своей идеей. Сначала он во всех подробностях описал ей «Грейт Вестерн Роял», рассказал, как он долго бродил по нему, потому что домой ехать ужасно не хотелось.

— В конце концов, я попал в ванную.

— Ты хочешь сказать, в туалет, да?

— Нет, не в туалет, а в ванную. В ванную комнату на третьем этаже. Вся отделана мрамором, представляешь?

Она удивилась, как это ему удалось, не живя в отеле, проникнуть в ванную.

— Я вот к чему клоню, Мари, — сказал он. — Мы могли бы пойти туда вместе.

— Пойти вместе, дорогой?!

— Большую часть времени ванная пустует. Мы могли бы, если б захотели, пойти туда прямо сейчас.

— Но мы же сейчас обедаем, Норман.

— Ну и что? Мы могли бы перекусить прямо там.

Из бара доносился скорбный голос певца, просившего взять его за руку. «Возьми мою руку, — пел Элвис Пресли. — Возьми мою жизнь». Чиновники из «Далтон, Дьюр и Хиггинс» зычными голосами обсуждали, есть ли у них шансы прибрести кредит по открытому счету «Кэнедиен Пасифик». Архитекторы из «Фрайн и Найт» жаловались на правила местного планирования — говорили они, правда, потише.

— Что, в ванной, Норман?! Не можем же мы заниматься этим в ванной!

— Почему бы и нет?

— Не можем. Не можем, и все тут!

— А я говорю, что можем.

— Я хочу за тебя замуж, Норман. Хочу, чтобы мы были вместе. Я не хочу ходить с тобой в ванную какого-то отеля.

— Я тоже хочу на тебе жениться. Но быстро это не получится, нам надо все как следует продумать. Продумать, как мы поженимся, Мари, понимаешь?

— Да, понимаю.

Теперь это стало у них постоянной темой для разговоров. Они оба нисколько не сомневались, что когда-нибудь обязательно поженятся. Они часто говорили о Хильде. Он описал ей Хильду, рассказал, как она, опустив голову, нанизывает бусы на леску в их квартире в Патни, как пьет красное вино с Фаулерами или в клубе. Нельзя сказать, чтобы он представил жену в самом благоприятном свете, и, когда Мари робко сказала, что не хотела бы о ней слышать, Норман вынужден был пообещать больше о ней не говорить. О Хильде он рассказал Мари все, умолчав лишь о ее непомерном сексуальном аппетите, «ночном голоде», как он про себя называл эту особенность своей супруги. Об этой стороне их супружеской жизни он не обмолвился ни разу — боялся, что Мари расстроится.

С Хильдой были связаны и денежные проблемы. Во «Всем мире», да и в любом другом месте, Норман никогда не сможет много зарабатывать. Хорошо зная Хильду, он понимал, что, когда развод станет реальностью, она потребует на свое содержание немалую сумму, и ему придется по закону эту сумму выплатить. Она заявит, что денег, которые она зарабатывает надомной работой, хватает только на карманные расходы, причем даже эти деньги даются ей из-за артрита все с большим и большим трудом. За то, что он отверг ее, лишил любовных утех, Хильда наверняка его возненавидит. Вдобавок она свяжет его измену со своей неспособностью иметь детей, и от этого озлобится еще больше.

Мари же не раз говорила, что хочет от него детей, которых у него никогда не было. Ей хотелось родить как можно скорее, и она знала, что это у нее получится. Не сомневался в этом и он; достаточно было на нее посмотреть, чтобы сказать: деторождение — ее истинное призвание. Но тогда бы ей пришлось уйти с работы, что, впрочем, она собиралась сделать, когда выйдет замуж, в любом случае, а ему — содержать Хильду, Мари и себя самого на свое более чем скромное жалованье. И не только их троих, но и детей.

Он не знал, как поступить, и тем не менее полагал, что чем больше они с Мари проводят времени вместе, чем больше говорят друг с другом, чем больше друг друга любят, тем больше у них шансов найти выход из создавшегося положения. Когда он рассуждал об этом, Мари, надо сказать, далеко не всегда его внимательно слушала. Она соглашалась, что они должны найти выход, однако время от времени делала вид, что проблем у них просто нет. О существовании Хильды она предпочитала забывать.

Когда она была с ним, ей начинало казаться, что совсем скоро, в июле или даже в июне, они обязательно поженятся. Он же постоянно возвращал ее с небес на землю.

— Слушай, давай выпьем по бокалу вина в отеле, — уговаривал он ее. — Сегодня вечером, перед поездом. В отеле, а не в привокзальном буфете.

— Но ведь это отель, Норман. В отеле выпивают только те, кто в нем живет.

— Ничего подобного. Выпить в отеле может всякий.

В тот вечер, выпив внизу, в баре, они поднялись в холл на втором этаже. В отеле было тепло, и она сказала, что с удовольствием бы села в кресло и немного поспала. Норман засмеялся, но в ванную ее в тот вечер не повел — не хотел торопить события. Он проводил ее на поезд и представил себе: вот сейчас она едет к Мэвис, к матери и к миссис Друк, а сама бредит великолепием отеля «Грейт Вестерн Роял».

Наступил декабрь. Тумана больше не было, стало холоднее, задул ледяной ветер. Теперь они каждый вечер перед поездом выпивали в отеле.

— Мне очень хочется показать тебе эту ванную, — однажды, словно невзначай, сказал он. — Просто так, смеха ради.

Он вовсе не настаивал, ванную в «Грейт Вестерн Роял» он за все это время упомянул впервые. Она захихикала и сказала, что он ужасный тип. Сказала, что если будет ходить по отелям и рассматривать ванные, то обязательно опоздает на поезд, на что он возразил, что времени у них предостаточно.

— Фантастика! — прошептала она, замерев на пороге и заглядывая внутрь. Норман обнял ее за плечи и подтолкнул вперед — он боялся, как бы их не увидела горничная. Заперев дверь, он поцеловал ее. Они встречались уже почти год, и за это время поцеловались наедине впервые.

В первый день Нового года они пошли в ванную в обеденный перерыв — лучшего способа отметить годовщину их знакомства было не придумать. Поначалу Мари производила на него впечатление девушки весьма легкомысленной, однако впечатление это оказалось ложным. Верно, на вид она могла казаться распущенной, однако в действительности была особой вполне строгих правил. Забавно, что и Хильда, до времени состарившаяся и, казалось бы, к чувственной стороне жизни равнодушная, также не соответствовала своей внешности. «Я никогда не делала это раньше», — призналась ему Мари в ванной, и от этого он полюбил ее еще больше. Он любил ее невинность, простосердечие, желание остаться девственницей до свадьбы. Но поскольку он не раз клялся ей, что никогда не женится ни на ком другом, ждать наступления первой брачной ночи смысла не имело. «О Боже, я люблю тебя, — шептала она, впервые раздевшись при нем догола. — О Норман, я так с тобой счастлива!»