Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе

— Ты что, мысли читаешь? — улыбнулась Юмиёси. — На самом деле, я только и думала: вот бы еще “Блади Мэри” для полного счастья. Как ты узнал?

— Не затыкай ушей — и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз — то, что нужно, само покажется, — ответил я.

— Прямо лозунг какой-то…

— Ну почему сразу лозунг? Кратко сформулированная жизненная позиция.

— А может, тебе все-таки стать специалистом по составлению лозунгов? — засмеялась она.

Мы выпили по три порции “Блади Мэри”. Потом разделись и вновь занялись любовью. На этот раз — очень нежно и медленно. Мы не нуждались больше ни в ком и ни в чем на свете. Нам хватало друг друга. В какой-то момент у меня в голове завибрировало и загромыхало, как в раздолбанном лифте старого отеля “Дельфин”. Все верно, подумал я. Здесь — мое место. Я ему принадлежу. И что там ни говори — это реальность. Всё в порядке, я уже никуда не уйду. Я подключился. Восстановил все оборванные контакты и соединился с реальностью. Я захотел — и Человек-Овца подключил. Наступила полночь, и мы заснули.

Юмиёси будила меня, тряся за плечо.

— Эй, проснись! — шептала она мне на ухо. Зачем-то одетая по всей форме. В номере было темно, и мой мозг, похожий на кусок тёплой глины, никак не хотел выплывать из глубин подсознания. Ночник у кровати горел, часы у изголовья показывали три часа с небольшим. Что-то случилось, первым делом подумал я. Как пить дать, начальство пронюхало, что она в моем номере. Времени три часа ночи, Юмиёси вцепилась в мое плечо, дрожит как осиновый лист. И уже одеться успела… Точно, застукали. Других версий в голову не приходило. Что же делать? — лихорадочно думал я. Но ничего не придумывалось, хоть тресни.

— Проснись! Пожалуйста, проснись, я тебя очень прошу… — умоляла она еле слышно.

— Проснулся, — доложил я. — Что случилось?

— Потом объясню. Вставай, одевайся скорее!

Я вскочил и стал одеваться. Быстро, как только мог. Голову — в майку, ноги — в джинсы, пятки — в кроссовки, руки — в ветровку. И задернул молнию до подбородка. На всё ушло не больше минуты. Едва я оделся, Юмиёси потащила меня за руку к выходу. И приоткрыла дверь. На какие-то два или три сантиметра.

— Смотри! — сказала она. Приникнув к щели, я посмотрел в коридор. Там висела тьма. Жидкая и густая, как желе из чернил. Такая глубокая, что казалось, протяни руку — засосет и утянет в бездну. И еще я услышал запах. Тот самый. Заплесневелый и едкий запах старых газет. Дыхание Прошлого из пучины былых времен.

— Опять эта темнота… — прошептала Юмиёси у меня над ухом.

Я обнял ее за талию и прижал к себе.

— Все в порядке. Бояться нечего. Это мой мир. Здесь ничего плохого случиться не может. Ты же первая рассказала мне про эту темноту. Благодаря ей мы и встретились, — успокаивал я ее. И сам не верил в то, что говорю. А если точнее — у меня просто поджилки тряслись. Меня охватил такой первобытный страх, что было уже не до логики. Страх, заложенный в моем генетическом коде с доисторических времен. Проклятая темнота — отчего бы она ни возникла — заглатывала человека, перемалывала и переваривала его вместе со всеми его доводами. Во что вообще можно верить в такой космической темноте? В такой темноте любые понятия слишком легко извращаются, переворачиваются с ног на голову и исчезают. Ибо всё растворяет в себе одна-единственная логика: Великое Ничто.

— Не бойся. Здесь нечего бояться, — убеждал я ее, хотя на самом деле пытался убедить самого себя.

— И что теперь делать? — спросила Юмиёси.

— Попробуем пойти туда вдвоем, — сказал я. — Я вернулся сюда, в этот отель, чтобы встретиться с вами двумя. С тобой — и с тем, кто сидит там, в темноте. Он ждет меня.

— Тот, кто живет в странной комнате?

— Да, он самый.

— Но страшно же… Правда, страшно! — сказала Юмиёси. Её голос дрожал и срывался. Понятно, чего уж там: у меня самого от страха во рту пересохло.

Я прижался губами к ее глазам.

— Не бойся. Теперь с тобой я. Держи меня за руку и не отпускай. И тогда всё будет в порядке. Что бы ни случилось — не отпускай мою руку, договорились? Держись за меня покрепче.

Я вернулся в комнату, достал из сумки фонарик и зажигалку “Зиппо”, припасенные для подобного случая, и рассовал их по карманам ветровки. Затем вернулся к двери, медленно отворил ее — и, покрепче взяв Юмиёси за руку, ступил в темноту.

— Нам в какую сторону? — спросила она.

— Направо, — сказал я. — Всегда направо. Такие правила.

Я двинулся по коридору, освещая фонариком пространство перед собой. Как и в прошлый раз, я чувствовал, что это — совсем не модерновый небоскреб “DOLPHIN HOTEL”. Мы шли по коридору какого-то старого, ветхого здания. Красный ковер под ногами истерся почти до дыр. Штукатурка на стенах своими пятнами напоминала кожу дряхлого старика. Да и сами стены были неровными: по дороге нас заносило то вправо, то влево. Может, это старый отель “Дельфин”? — прикидывал я. Не совсем. Скажем так: что-то здесь сильно напоминало старый отель “Дельфин”. Что-то очень дельфино-отелевое… Я прошел еще немного вперед. Как и прежде, коридор сворачивал вправо. И я повернул направо. И почувствовал: что-то не так. Не так, как в прошлый раз. Никакого сияния впереди. Никакой приоткрытой двери, за которой бы тускло мерцала свеча. Для сравнения я погасил фонарик. То же самое. Сияния не было. Абсолютная мгла, коварная, как океанская бездна, поглотила нас без единого звука.

Юмиёси испуганно стиснула мою руку.

— Сиянья не видно, — сказал я. Очень странным голосом. Как будто это сказал не я, а кто-то другой. — Раньше было сиянье. Из-за той двери.

— Да, помню. Я тоже видела.

Я остановился на повороте и задумался. Что случилось с Человеком-Овцой? Может, он просто спит? Нет, не может такого быть. Он всегда оставляет для меня свет. Как маяк в ночи. Это его работа. Даже засыпая, он оставляет свечу гореть. Иначе ему нельзя… У меня неприятно засосало под ложечкой.

— Слушай, давай вернемся! — сказала Юмиёси. — Здесь слишком темно. Вернемся, а потом как-нибудь в другой раз придем. Так будет лучше. Не искушай судьбу.

В душе я почти согласился с нею. Действительно — здесь слишком темно. И явно творится что-то нехорошее. Но возвращаться нельзя.

— Нет, погоди. Я волнуюсь. Нужно сходить туда и проверить, все ли в порядке. Может, я ему нужен? Может, именно для этого он меня подключил? — Я снова зажег фонарик. Желтый тоненький луч убежал, растворяясь, во тьму. — Идём. Держись за меня покрепче. Ты нужна мне. Я нужен тебе. Все хорошо, беспокоиться не о чем. Мы остаемся. Мы больше никуда не уходим. И поэтому обязательно вернемся. Не волнуйся, все будет хорошо…

Шаг за шагом, глядя под ноги, мы двинулись вперед. Я вдыхал в темноте аромат ее шампуня. Этот запах проникал в меня и успокаивал нервы. Я чувствовал ее ладонь в своей руке — маленькую, теплую, твердую. Мы связаны друг с другом. Даже в этой кромешной тьме.

Комнату Человека-Овцы мы нашли почти сразу. В коридоре была приоткрыта всего одна дверь, и только оттуда доносился едкий запах плесени и старых газет. Я постучал. Как и в прошлый раз, от моего стука загремело так, будто в огромном ухе взорвался громадный ламповый усилитель. Я постучал трижды и начал ждать. Прошло двадцать секунд, тридцать. Ни звука в ответ. Что же случилось с Человеком-Овцой? Может, он умер? Ведь, когда мы встречались, он выглядел таким дряхлым и изможденным. Что удивляться, если он просто умер от старости. Да, он жил очень долго. Но годы берут свое. Когда-нибудь и ему суждено было умереть. Как и всем нам… Меня охватила паника. Если он умер — кто будет и дальше соединять меня с миром? Кто теперь будет меня подключать?

Я открыл дверь, потянул за собой Юмиёси и, ступив внутрь, осветил фонариком комнату. Всё вокруг было точь-в-точь таким же, как и в прошлый раз. Старые книги по всему полу, маленький стол с грубой плошкой вместо подсвечника, и в ней — погасший свечной огарок. Совсем короткий, пальца на три. Я достал из кармана зажигалку, зажег свечу, погасил фонарик и спрятал “зиппо” обратно в карман.