Аборт. Исторический роман 1966 года

— Como se dice treinta?

— Тридцать, — ответила девочка-мексиканка.

— Милая, — сказал врач. Он наклонился на девушкой-подростком. — Я хочу, чтоб ты нам посчитала до тридцати, прошу вас, милая.

— Ладно, — ответила та, улыбнувшись, но голос ее впервые прозвучал устало.

Начало действовать.

— 1, 2, 3, 4, 5, 6… - Тут наступила пауза. — 7, 8, 9… - Тут наступила еще одна пауза, длиннее первой.

— Считай до тридцати, милая, — сказал врач.

— 10, 11, 12.

Все прекратилось.

— Считай до тридцати, милая, — сказал мальчик. Голос его звучал мягко и нежно, как у самого врача. Их голоса были сторонами одной монеты.

— Что идет после 12? — хихикнула девушка-подросток. — Я знаю! 13. — Она была очень довольна, что после 12 идет 13. - 14, 15, 15, 15.

— Ты уже сказала 15, - сказал врач.

— 15, - сказала девочка-подросток.

— Дальше, милая? — спросил мальчик.

— 15, - очень медленно и торжествующе ответила девушка-подросток.

— Дальше, милая? — спросил врач.

— 15, - ответила девушка. — 15.

— Перестань, милая, — сказал врач.

— Что дальше? — спросил мальчик.

— Что дальше? — спросил врач.

Девушка ничего не отвечала.

Они тоже больше не говорили. В операционной стало очень тихо. Я посмотрел на Вайду. Она тоже была очень тихой.

Неожиданно молчание в операционной нарушила девочка-мексиканка.

— 16, - сказала она.

— Что? — спросил врач.

— Ничего, — ответила девочка-мексиканка, и зазвучал безмолвный язык аборта.

Этюды грифельной доски

Вайда лежала нежно и неподвижно, словно мраморная пыль на постели. Она не выказывала ни малейшего признака сознания, но я не волновался: дыхание ее было ровным.

Поэтому я просто сидел, слушал, как в соседней комнате проходит аборт, и смотрел на Вайду и на то, где я очутился: в этом мексиканском доме, таком далеком от моей библиотеки в Сан-Франциско.

Маленький газовый обогреватель занимался своим делом, поскольку в саманных стенах докторской клиники было прохладно.

Наша комната находилась в центре лабиринта.

По одну сторону комнаты проходил небольшой коридор — он шел мимо открытой двери в туалет и заканчивался на кухне.

Кухня располагалась футах в двадцати от того места, где без сознания лежала Вайда — с вытертым, как грифельная доска, животом. Я видел в кухне холодильник и раковину, а также плиту и на ней — какие-то кастрюльки.

По другую сторону была дверь в огромную комнату, почти маленький спортзал, за которым я видел еще одну комнату.

Сквозь открытую дверь в комнате виднелась темная абстракция еще одной кровати — точно большого, плоского спящего животного.

Я смотрел на Вайду, по-прежнему погруженную в вакуум анестезии, и слушал, как в операционной заканчивается аборт.

Раздался мягкий симфонический лязг хирургических инструментов, а после этого звуки уборки — вытирали еще одну грифельную доску.

Мой третий аборт

В комнату вошел врач с девушкой-подростком на руках. Он был маленьким, но очень сильным, и девушку нес без труда.

Она выглядела очень тихой и бессознательной. Ее волосы светлой путаницей странно свисали с его руки. Он пронес девушку через маленький спортзал в соседнюю комнату, где положил на темную кровать, похожую на животное.

Затем вернулся, закрыл дверь в нашу комнату, ушел в переднюю часть лабиринта и привел родителей девушки.

— Все прошло чудесно, — сказал он. — Без боли, все чисто.

Они ничего ему не сказали, и он вернулся в нашу комнату. Когда он открывал дверь, люди смотрели на него — они увидели лежащую там Вайду и меня рядом с ней.

Я посмотрел на них, а они посмотрели на меня, пока дверь не успела закрыться. Лица у них были голым и мерзлым пейзажем.

В комнату вошел мальчик с ведерком, прошел в туалет, смыл плод и остатки аборта в канализацию.

Как только отшумела вода в туалете, я услышал вспышку инструментов, которые стерилизовали пламенем.

Древний ритуал огня и воды — снова и снова повторялся он снова и снова сегодня в Мексике.

Вайда лежала без сознания. Вошла девочка-мексиканка и посмотрела на нее.

— Она спит, — сказала девочка. — Все прошло прекрасно.

Она вернулась в операционную, а потом туда вошла следующая женщина. Та "одна", что ехала, — о ней девочка-мексиканка говорила раньше. Я не знаю, как она выглядела, потому что приехала она уже после нас.

— Она сегодня ела? — спросил врач.

— Нет, — жестко ответил мужчина — так, будто говорил о том, чтобы сбросить водородную бомбу на того, кто ему не нравится.

Мужчина был ее мужем. Он тоже зашел в операционную. Он решил, что хочет посмотреть, как будут делать аборт. Они были очень напряженными людьми, и за все время женщина произнесла только три слова. После укола он помог ей раздеться.

Он сел, а ее ноги развели на операционном столе в стороны и пристегнули. Она отключилась, едва ей придали нужное для аборта положение, поскольку приступили они почти сразу же.

Этот аборт они делали автоматически, как машины. Доктор и его помощники почти не разговаривали.

Я чувствовал присутствие мужчины в операционной. Словно скульптура — сидел и смотрел, ждал пока музей утащит их с женой к себе. Женщину я так и не увидел.

Аборт закончился, врач устал, а Вайда по-прежнему лежала без сознания. Врач вошел в комнату. Он посмотрел на Вайду.

— Еще рано, — ответил он на собственный вопрос.

Я сказал да, потому что не знал, что еще мне сделать со своим ртом.

— Это нормально, — сказал врач. — Иногда так бывает.

Врач выглядел ужасно уставшим человеком. Бог знает, сколько абортов пришлось ему сделать в этот день.

Он присел на кровать. Взял Вайду за руку и пощупал пульс. Потом дотянулся и приоткрыл ей один глаз. Глаз взглянул на него из-за тысячи миль.

— Все в порядке, — сказал врач. — Она очнется через несколько минут.

Он зашел в туалет и вымыл руки. Когда он закончил, в туалет вошел мальчик с ведерком и привычно распорядился тем, что в нем было.

Девочка убирала операционную. Врач оставил женщину на смотровой кушетке в операционной.

С одними телами разбираться — еще та задачка.

— ОХХХХХХХХХХХ! — донесся голос из-за двери спортзала, куда врач унес девушку-подростка. — ОХХХХХХХХХХ! — Сентиментальный пьяный голос. Голос девушки. — ОХХХХХХХХХХХ!

— 16! — сказала она. — Я-ОХХХХХХХХХХХХХ!

Ее родители разговаривали с ней серьезно и приглушенно. Они держались ужасно прилично.

— ОХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ!

Они вели себя так, точно она напилась на семейном торжестве, а они пытаются это пьянство скрыть.

— ОХХХХХХХХХХХХХХ! Мне так странно!

От пары в операционной доносилось абсолютное молчание. Звучала только девочка-мексиканка. Через нашу комнату снова прошел мальчик и исчез где-то в здании. Он больше не вернулся.

Закончив уборку операционной, девочка вышла в кухню и принялась готовить врачу большой бифштекс.

Из холодильника она достала бутылку пива "Миллерз" и налила врачу большой стакан. Он сел в кухне за стол. Пока он пил пиво, мне его почти не было видно.

Тут Вайда зашевелилась. Открыла глаза. Какой-то миг она не видела ничего, а потом увидела меня.

— Привет, — сказала она далеким голосом.

— Привет, — улыбнулся я.

— У меня голова кружится, — сказала она, становясь ближе.

— Не волнуйся, — сказал я. — Все прекрасно.

— О, это хорошо, — сказала она. И вот она здесь.

— Лежи спокойно и ни о чем не думай, — сказал я.

Из-за стола в кухне поднялся врач и вошел к нам. В руке он держал стакан пива.

— Она приходит в себя, — сказал он.

— Да, — сказал я.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо.

Он забрал свой стакан пива и снова ушел на кухню, и снова сел за стол. Он очень устал.

Потом я услышал, как люди в комнате за спортзалом одевают свою дочь. Они торопились уехать. Звуки раздавались такие, точно они одевали пьяную.