Праздничная книга. Январь - июль

Я пожал плечами. У меня жена умерла, у тебя — труп в песочнице нашли. Твой труп, собственный. Двойника твоего, в смысле — только что печати на лбу не хватает: «Двойник: утверждено». Беда, ничего не скажешь.

— К тому же первомай все-таки. Праздник. Вроде бы… — Дмитрич почесал затылок. — Солидарности или как там.

Я проводил соседа до двери.

Дмитрич смотрел куда-то в сторону.

Сказал тихонько:

— А он-то жив, кстати.

— Кто жив?

Дмитрич хихикнул:

— Песочный человечек. Сердце у него бьется, Леш. Вот только костоправы разбудить его так и не смогли.

Дверь хлопнула у меня перед носом. Дмитрич ушел. Ничего не скажешь: выдался праздничек у человека.

В тапочках с отстающими подошвами я прошлепал в гостиную. Лениво отметил, что надо бы прибраться. Иркины вещи вперемешку с моими валялись по всей комнате. На телевизоре под кучей кассет спрятался древний видеомагнитофон. Сквозь пыльные окна приглушенно светило солнце.

Я устроился в кресле поудобнее, мутным взглядом уставился в телеящик. Происходившее на экране что-то напоминало. Раскопки какие-то, люди с лопатами.

— Ир, что показывают?

Дочка неопределенно мотнула головой. Ответила с неохотой:

— Показывают, как дяди много-много человеков нашли. — Надула губки. — И, если честно, я обиделась. За то, что ты меня с кухни прогнал.

— Дяди чего нашли?

Мне ответила симпатичная телеведущая.

— Это первое мая надолго запомнится человечеству, — сказала она. — Люди по всему миру выкапывают двойников. Откуда они взялись? Можно ли это назвать розыгрышем? По неподтвержденным данным двойники — живые.

— Именно так. — Ира с важным видом кивнула.

— Поднажми! — командовал Дмитрич. — Давай, народ! Давай! Покажем им нашу солидарность!

— Трудящиеся! — закричал кто-то из толпы и захохотал: — Тоже мне трудящиеся!

— А че? Завидуешь?

— Мирон, давай нашу!

На площадку выскочил Мирон, плотный мужичонка в серенькой кепке, и принялся танцевать гопак. Ему хлопали. Интеллигентный старичок с портфельчиком размахивал декоративным красным флажком.

Народ в основном просто глазел на бесплатное представление. Возле рощи выстроилась целая толпа. Половина микрорайона собралась, не иначе. Суровые бабушки крестились, бормотали под нос что-то страшное, но упрямо проталкивались вперед. Неугомонный Дмитрич раздавал приказы работягам, которые, потея на солнцепеке, раскапывали землю. Редкие тополя не защищали от жары. Мужикам приходилось сложно, но на Дмитрича не обижались. Герой дня все-таки.

Мы с Ирочкой наблюдали, как вырыли третьего. Четвертого. Пятого. Потом дочке надоело, она заканючила: папа, пить хочу! Мы отошли к ларьку, купили апельсинового сока. Когда вернулись, работников прибавилось. Толпа увеличилась раза в два: люди подтягивались со всей улицы. У стадиона появилась «лада» с мигалкой. Ленивые милиционеры припарковались в тени акации и оттуда с детским восторгом наблюдали за происходящим.

— Поддай! Еще чуть-чуть! А ну-ка!

— Это ж Людка из третьего подъезда! — взвизгнул кто-то. — Во как! Живая прям!

— Красавица, — прогудели справа, — вот я бы ее…

Люда выбежала из толпы. Она тащила за руки Витьку и мужа Федю. Федор поправлял очки, случайно наступал всем на ноги и поспешно извинялся. Людка была бледнющая. Подбежала к двойнику, упала перед ним на колени и зарыдала. Что-то кричала, совершенно бессмысленное. Людочкин муж смущенно улыбался, объяснял народу: «Вы простите. Это у нее тепловой удар, замешанный на дикости происходящего. Простите великодушно». Кто-то прошептал восторженно-презрительно: «Интельгент, бляха-муха». Дмитрич подошел к Людке, похлопал ее по плечу:

— Видишь, как бывает. Живешь-живешь — бац! — твой труп на три сантиметра в земле.

Сквозь толпу пробирались милиционеры.

— Че за скопление? Ну-ка разойдитесь!

— Менты, бляха-муха, — прошептал кто-то без восторга.

— Пойдем домой, — сказал я Ирке.

Ирка допила сок и спросила:

— А милиционеры тоже трудящиеся?

— Трудящиеся, — сказал я. — Только солидарности у народа с ними никакой.

У новой телеведущей в глазах наблюдался сумасшедший блеск. Творческий человек, сразу видно.

Она поправила очки и сказала:

— Загадочные двойники, как известно, появились во многих точках земного шара. Официальные власти, которые вначале придерживались версии, что это дело рук эксцентричного шутника-мультимиллионера…

Стук в дверь. Я тихонько выругался — Ирка же спит! — лениво сполз с дивана, сунул ноги в шлепанцы. За окном было темно, но трудящиеся успокаиваться не собирались. Разговаривали громкими, злыми голосами. Подростки бренчали на гитаре. С ума все посходили что ли? Мне вот, например, побоку найдется мой двойник или нет.

В дверь замолотили. Я побежал открывать.

На пороге стояла жена Дмитрича: испуганная, взъерошенная, в поношенном домашнем халате с узорчиками.

— Лешенька, помоги! Я «скорую» вызвала, да только вот… ох ты, боже мой…

Она потащила меня за руку к своей двери.

— Что случилось-то?

— Дмитрич помирает! Кровью так и брызжет!

Дожили, подумал я. Собственная жена называет мужа Дмитричем.

В прихожей у Дмитрича пахло пивом и бергамотовым чаем. Паркет был забрызган темно-красной жидкостью.

Дожили, подумал я. Об уборке забыли совсем, неряхи.

В спальне, в кресле-качалке сидел Дмитрич.

Дожили, подумал я тоскливо.

Дмитрич был мертв.

Следующим утром день солидарности и не подумал заканчиваться. Люди солидаризировались все больше и больше.

Третья по счету телеведущая, кучерявая брюнетка, серьезно смотрела на меня с экрана:

— Двойники… случаи смерти… в случае физического контакта… президент настаивает, чтоб народ внимательно прислушивался к…

Слушать внимательно не получалось.

Дмитрич не просто умер: Дмитрича убили. Сделал это патологоанатом, который по чьему-то приказу сверху принялся потрошить тело его двойника. Кто же знал, что два тела мистическим образом связаны. Что то, что происходит с двойником, отражается и на оригинале.

Вот, кстати, вопросец: почему оригиналы тех, кто пока под землей, не задыхаются?

Хотя, говорят, двойники не дышат.

Тогда не совсем понятно, почему у них бьется сердце.

Я выбрал майку поплоше, старую, с белыми пятнами от краски, джинсы с протертыми коленями, дряхлые кроссовки. Отыскал в кладовке покрытую ржавчиной лопату. Ирочка вооружилась пластмассовым ведерком и совочком.

— Мы идем искать себя? — спросила дочка.

— Мы идем искать себя, — сказал я.

— Мы трудящиеся?

— Мы трудящиеся.

— У нас солидарность?

— Еще какая!

Во дворе Людочка плакала над обездвиженным телом мужа. Разбитые очки Федора валялись рядом. Витька испуганно хватался за мамин сарафан и протяжно ревел — как самолет, заходящий на посадку в неположенном месте.

Говорят, голову Федорова двойника размозжили случайно, когда выкапывали.

Парни в черных банданах кидали камни в витрину продовольственного магазина. Кто-то кричал:

— Мне пофиг! Все равно меня в любой момент могут убить! Даешь анархию!

Ко мне подбежал парень с залитым кровью лицом, попросил сигарету. Я отдал ему всю пачку. Парень вежливо поблагодарил и спросил:

— Как вам погодка?

— Тепло, — сказал я.

— Летом пахнет, — заметил парень и убежал.

Ирка безмятежно жевала жвачку и наблюдала за трудящимися, которые били витрины. Когда подъехали машины с мигалками, она оживилась: хотела поглядеть, что будет дальше, но я потащил ее к роще.

— Ну папочка! Сейчас одни трудящиеся будут бить другим трудящимся морды!

— Где ты таких слов понабрала? — буркнул я.

— Так Камушкин говорит!

— Что еще за Камушкин?

Ирка пожала плечами.

Возле рощи было шумно: кипела работа. Повсюду лежали испачканные землей тела: разрыли, наверное, уже полрощи. Я увидел жену Дмитрича. Она сидела с перочинным ножом в руке над двойником какого-то мужика и кричала: