Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями

— Ну, а если псих выйдет на сцену и разумно все объяснит?

— Все равно он останется психом.

Элиот принял это объяснение или сделал вид, что принимает. Он не стал спорить — согласился, что ему надо умыться и собраться в дорогу. Он перерыл ящики стола, нашел небольшой бумажный пакет со вчерашними покупками — кусок мыла «Диск», флакон «абсорбина» для смазки своих могучих ступней, шампунь от перхоти, средство от пота «Эррид» и тюбик зубной пасты «Петушиный гребень».

— Приятно видеть, сынок, что ты снова печешься о своей внешности.

— Гм-м-м! — Элиот вчитывался в этикетку на «Эрриде», которым раньше не пользовался. Он вообще никогда ничем не протирал себе под мышками.

— Отмоешься как следует, бросишь пить, уберешься отсюда, откроешь приличную контору в Индианаполисе, Нью-Йорке или Чикаго, и когда начнется процесс, сразу станет ясно, что ты так же нормален, как и все.

— Угу!..

Элнот спросил отца, пользуется ли тот «Эрридом».

Сенатор оскорбился:

— Я принимаю душ каждое утро и каждый вечер. Полагаю, это снимает нежелательные эманации.

— Тут сказано, что может появиться сыпь, тогда надо перестать.

— Не смазывай ям, если беспокоишься. Главное — вода и мыло.

— Угу!

— Вот в чем беда нашей страны, — сказал сенатор. — Эти деятели с Мэдисон-авеню приучили нас больше тревожиться о собственных подмышках, чем о России, Кубе и Китае вместе взятых.

И беседа, столь рискованная для этих двоих, принимающих все так близко к сердцу, свернула в узкое, безопасное русло. Теперь они могли не задумываясь соглашаться друг с другом.

— Знаешь, — сказал Элиот, — Килгор Траут написал когда-то целую книгу о стране, в которой все силы были брошены на борьбу с запахами. Для них это стало патриотическим долгом. Ни эпидемий, ни преступлений, ни войн у них не было, вот они и ополчились яа запахи.

— Если попадешь в суд, — сказал сенатор, — лучше не упоминай, что ты без ума от Траута. Из-за твоего увлечения этим детским лепетом тебя могут счесть недоразвитым.

Разговор снова покинул спокойное русло.

Элиот упорно продолжал пересказывать роман Траута «Эй ты, чуешь, чем пахнет?», и голос его звучал раздраженно.

— В той стране, — говорил он, — велись колоссальные исследования по борьбе с запахами. За счет частных пожертвований, которые собирали матери семейств, обходя дома по воскресеньям. Целью этих исследований было создать средство против каждого запаха. Но вдруг герой — кстати, диктатор этой страны — сделал потрясающее научное открытие, хотя сам вовсе ученым не был. И никаких исследований больше не понадобилось. Он решил проблему в корне.

— Да, да, — отозвался сенатор. Он терпеть пе мог историй Килгора Траута, и от восторгов сына его коробило. — Изобрел, наверно, такое средство, которое сразу уничтожило все запахи? — сказал он, чтобы скорей положить конец этим россказням.

— Нет, я же говорю, что герой был диктатор. Он уничтожил носы.

Элиот вышел из уборной в чем мать родила, весь заросший волосами, утираясь кухонным полотенцем. Полотенце было совсем новое, на нем даже болталась бирка с ценой. Сенатор окаменел — ему казалось, что непристойность и бесстыдство несметными полчищами атакуют его со всех сторон.

Элиот ничего не замечал. Он продолжал безмятежно вытираться, потом бросил полотенце в мусорную корзину. Зазвонил черный телефон.

— Фонд Розуотера слушает. Чем мы можем вам помочь?

— Мистер Розуотер, — заторопился женский голос, — тут про вас передавали по радио…

— Да? — спросил Элиот.

— Сказали, что хотят доказать по суду, будто вы не в себе.

— Не беспокойтесь, дорогая. Улита едет, когда-то будет.

— Ах, мистер Розуотер, если вы уедете и не вернетесь, мы умрем.

— Даю вам честное слово, я вернусь. Устраивает?

— А вдруг вам не дадут вернуться?

— Вы считаете, голубушка, что я сумасшедший?

— Не знаю, как в сказать.

— Говорите как хотите.

— Я боюсь, вдруг решат, что вы ненормальный, раз вы столько возитесь с такими, как мы.

— А вы знаете других, с кем стоит возиться?

— Я нигде, кроме округа Розуотер, не была.

— Не мешает съездить, дорогая. Вот вернусь, и можно устроить вам поездку в Нью-Йорк.

— Господи боже мой! Да только вы не вернетесь.

— Я же дал вам слово.

— Знаю, знаю, но мы все это нутром чуем. Сердце подсказывает — вы не вернетесь. Мы все прикидываем, все планы строим, как бы проводить вас подостойнее, мистер Розуотер, — продолжала женщина, — чтоб и парад, и флаги, и цветы. Но нккого из нас вы не увидите. Мы страх как боимся.

— Чего?

— Не знаю. — Она повесила трубку.

Элиот надел новые трусы. Когда они аккуратно обтянули его, отец мрачно сказал:

— Послушай, Элиот…

— Да, сэр? — Элиот благодушно расправлял большими пальцами упругую резинку на поясе. — Все-таки эти штуки здорово держат. Я уж и забыл, как это приятно, когда все подтянуто.

Сенатор взорвался.

— За что ты меня так ненавидишь? — закричал он.

Элиот застыл от изумления.

— Ненавижу? Тебя? Да нет же, отец! Я вообще не способен ненавидеть!

— Но ведь ты так и норовишь каждым шагом, каждым словом задеть меня побольнее!

— Да что ты!

— Не знаю, что я тебе сделал, за что ты жаждешь мне отплатить, во теперь ты расквитался со мной сполна!

Элиот был потрясен.

— Отец… ну, пожалуйста!

— Замолчи! Сил моих нет тебя слушать! Чем дальше, тем хуже!

— Из любви к господу…

— Ах, из любви… — горестно отозвался сенатор. — Ты ведь и меня любишь, правда? Так любишь, что втоптал в грязь все мои надежды, все идеалы. И Сильвию ты, конечно, тоже любишь, не так ли?

Элиот зажал уши.

Сенатор продолжал бушевать, крошечные пузырьки слюны фонтаном вылетали у вето изо рта. Элиот не слышал, но по губам отца читал ужасную историю о том, как он испортил жизнь и подорвал здоровье женщины, виноватой только в том, что она его любила.

Сенатор в бешенстве выскочил из конторы и кинулся прочь.

Элиот отнял руки от ушей, кончил одеваться, как будто ничего не случилось. Присел завязать шнурки. Завязал, разогнулся и вдруг весь окостенел, как мертвец.

Зазвонил черный телефон. Элиот не снял трубку.

ГЛАВА 13

Каким-то образом Элиот все же ухитрялся следить за временем. Когда до прибытия его автобуса в Пилгород оставалось десять минут, он слегка оттаял, встал, деловито поджал губы, снял нитку, прилипшую к костюму, вышел из конторы и направился к кофейне. Ссора с отцом испарилась с поверхности его памяти. Элиот вышагивал весело, словно повеса из чаплинского фильма.

Он наклонялся и чесал за ухом собак, когда те, виляя хвостами, приглашали его отдохнуть на тротуаре. Новый костюм досаждал ему, давил в шагу и под мышками, похрустывал, словно был подшит газетами, — напоминал Элиоту, как он принаряжен.

Из закусочной доносились голоса. Элиот прислушался, стоя у дверей. Он не узнал говоривших, хотя там сидели его друзья. Три человека уныло толковали о деньгах, которых у них не было. Разговор то и дело умолкал, потому что мысли, как и деньги, шли к ним туго.

— В общем, — сказал один из них наконец, — бедность не позор…

Это было начало доброй старой шутки, придуманной местным острословом Кином Хаббардом.

— Нет, — подхватил другой, договаривая, — но большое свинство.

Элиот пересек улицу я вошел в страховую контору начальника пожарной дружины Чарли Уормергрена. Чарли был не из тех, кто позволяет себя жалеть, он никогда не обращался в Фонд за помощью. Таких, как Чарли, в округе насчитывалось человек семь — им, действительно, благодаря свободному предпринимательству жилось отлично.

Пресловутой секретарши Чарли в конторе не оказалось, ее услали по каким-то делам. Когда Элиот вошел в контору, там, кроме Чарли, был еще только один человек — Нойз Финнерти, он подметал пол.