Совьетика

И по сей день, когда мне становится особенно плохо, я перечитываю эти строчки. Я специально отпечатала их на работе на принтере. Спасибо, Крис. Человеку с таким ущербным самомнением, какое было у меня после 7-летнего брака с моим латинским мачо, твои слова были просто необходимы…

Но если рассказать обо всем этом Куну, он может сделать неправильные обо мне выводы. Как скоропалительно сделала их в свое время совсем не знающая еще некнижной жизни Анита. «Тебе все время какие-то мужики звонят»- неодобрительно хмыкала она, намекая, что в моем положении – матери больного ребенка – это неприлично и несерьезно. Но ребенка-то рядом со мной, несмотря на все мои старания, по-прежнему все не было и не было, и я не знала точно, когда наконец будет… А выходные накатывали стремительно, и каждый раз к вечеру пятницы, когда делать становилось наконец нечего, на меня находила девятым валом такая могучая тоска, что мне хотелось только рыдать всю ночь и весь день напролет в подушку. Но рыдать не получалось, единственный способ заплакать заключался в употреблении по меньшей мере половины бутылки красного вина. После чего я начинала в голос причитать «Сонни, Сонни, зачем, почему, ну почему так получилось?» – и слезы лили уже градом, без остановки. Естественно, я не могла позволить себе такое, живя в одном доме с посторонними людьми. И поэтому на выходные я по возможности бежала от них – бежала в город, бежала на встречи с незнакомыми мне пен-френдами. Это было и бегством от самой себя. Мне хотелось почувствовать, что я еще живая, когда внутри меня все омертвело. Впервые в жизни я по-настоящему поняла свою тезку Женьку Комелькову. «А как же полковник, Женя? Как же ты могла?» …»А вот могла! Могла. Сейчас начнешь воспитывать или после отбоя? ».

Да, раньше я не понимала Женьку Комелькову. Теперь понимаю.

Мне здорово повезло, что ни один из моих друзей по переписке не оказался ни маньяком, ни извращенцем. Мое ощущение – что статистически вообще в Ирландии гораздо больше нормальных порядочных людей, чем в Нидерландах или чем стало сейчас у нас дома. По крайней мере, так было, когда я в Ирландию приехала. Сейчас и она неумолимо рвется к «общеевропейскому прогрессу»… Но все равно, по сути дела, я здорово рисковала, встречаясь с этими совершенно незнакомыми мне людьми, только я тогда об этом не думала. У меня был другая забота: забыть звериную боль. Почувствовать, что ты не одна. Хоть ненадолго. Так же, как у Женьки…

Мне было элементарно страшно по выходным. В будни просто не было времени и сил над этим задумываться. Страшно оттого, что я совсем одна в этой, хотя и такой замечательной стране. От осознания ответственности за будущее больной дочки, которую не с кем было разделить. Оттого, что никому до нас нет дела. И потому что если все время оставаться наедине со всеми этими своими мыслями и со своей тоской, можно просто свихнуться. А я не имею на это права. Я должна выжить. Не ради себя – за себя я теперь совершенно бояться перестала. После того, что уже было, мне хуже уже никогда не будет. Ради Лизы – потому что кому, кроме меня, она теперь будет нужна? Все это не объяснишь человеку, который сам в подобной ситуации не был. И еще я поняла впервые в жизни, что нельзя легковесно судить других, потому что даже на похожие стрессовые ситуации разные люди реагируют по-разному!

…Да, у меня началась совсем другая жизнь, чем была в Голландии – независимая, интересная. Я перестала бояться выбирать продукты в супермаркете и с наслаждением окунулась в новый мир – мир общения с людьми! Ко мне словно вернулись годы юности. Хотя нет, сравнивать нельзя, потому что в юности я была слишком для нее серьезной. «У тебя такое выражение лица, словно ты все время готова принести себя в жертву!»- презрительно сказала мне как-то, когда мне было лет 18, одна моя однокурсница, примерным поведением не отличавшаяся… Я постепенно переставала бояться людей и после такого долгого перерыва наконец-то становилась сама собой. Такой, как я была в дошкольное еще советское время. Карлсон сказал бы – «веселой и игривой, как молодой морской лев»!

Ни о какой «новой любви» или даже о поисках ее речь, боже упаси, вовсе не шла. Я не из тех, кто бросает карибских мужей в поисках «британских джентльменов» – я просто заново училась общению и одновременно узнавала много нового для себя о человеческой натуре. Сонни всегда повторял мне, что он только защищает меня от зла этого мира, и я решила убедиться, было ли ему действительно от чего меня так защищать. И еще – может быть, я что-нибудь потеряла в жизни, будучи все эти годы такой тихой, такой замкнутой и такой примерной? Может быть, я действительно чего-то была лишена, как нас теперь пытаются убедить? Мне не понадобилось много времени для того, чтобы прийти к однозначному выводу: конечно же, нет! Been there, done that, got that T-shirt – и теперь знаю точно, что все те «свободы» поведения, которыми пытаются соблазнить наших молодых людей, не стоят и сухой дохлой мухи!

…Пора было выходить из автобуса.

– Хочешь, съездим на выходные вместе на Аранские острова?- предложил на прощание Кун.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз – обязательно!

Я еще не знала этого, но с тех пор я больше его ни разу не увидела. В понедельник сразу обе фирмы предложили мне немедленно начать работу на новом месте…..

И ни разу за все время, что я знала Куна, не пришло мне в голову, что он, оказывается, был в меня молча влюблен! Ну, молча – это слишком громко сказано. Не молчал-то он как раз ни секунды. Но ни разу даже намеком не говорил мне о своих чувствах. Потом признался по электронной почте – уже когда уехал обратно в Бельгию (из-за мамы). Через 3 с половиной года!

Мне было очень неловко, хотя и лестно. Я ничего не ответила ему – что я могла ответить?-, а про себя не переставала поражаться: как же так? Думаешь, что знаешь человека, а таких элементарных вещей не замечаешь… Но он действительно не подавал никаких того признаков.

… Был еще один друг по переписке, о котором я не рассказала тогда Куну. «Австралиец» Конор из Портобелло . Потому что я сама не знала точно, плакать мне в отношении него или смеяться.

Конор был уроженцем дублинского рабочего квартала Риалто. О своем детстве он вспоминать не любил: вечно пьяный безработный отец, сестра, угодившая в психиатрическую больницу, девушка, на которой он был вынужден жениться в 16 лет потому, что сделал ее беременной (ха, как будто его кто-то заставлял это делать!)… Одним словом, «на дне». Вскоре молодые уехали в Австралию, и там Конор провел большую часть своей жизни. Что случилось с их ребенком, я не знаю, но было однозначно ясно, что в живых его больше нет: когда я рассказала Конору о Лизе, в глазах у него заблестели слезы, и он отвернулся. После этого они с женой развелись, благо в Австралли, в отличие от Ирландии, это было возможно, и он зажил сам по себе. Стал инженером по холодильным установкам, со своим, как это теперь принято у нас говорить, «делом». И лет через 20 потянуло его опять на родину. Захотелось сменить карьеру. «Компьютеры – это будущее!»- любил говаривать он. Конор купил себе маленький домик в уютном Портобелло и целыми днями сидел в нем, самостоятельно осваивая премудрости компьютерной графики по книжкам. Идти на курсы он не хотел из принципа, а то, что самостоятельное обучение занимает столько времени (по его подсчетам, оно должно было занять еще по меньшей мере полгода), его не смущало: на него, как в дурацкой рекламе, которую показывают у нас по телевизору, «работали его деньги»: где-то он сдавал дом, кто-то руководил в его отсуствии его маленькой фирмой в Сиднее…

Конор был, как большинство дублинцев, маленького роста, который он компенсировал при помощи ковбойских сапог на каблуках а-ля Крокодил Данди, не снимаемых им даже дома. С большой белобрысой головой и с тонкими чертами лица, указывающими на гены викингов. Физиономия у него была кирпичного цвета, как у большинства имевших несчастье загореть ирландцев, только это был загар не из солярия, а результат 20-летнего пребывания в Сиднее, и потому был Конор в каком-то смысле как елка в нашей детской загадке – «зимой и летом одним цветом».