Ботинок (СИ)

В центре стола, в чёрном, с красными от слез глазами, восседала Капа Петровна. (Впрочем, где бы Капа Петровна ни сидела, она всегда будет сидеть в центре). Она не ела, не пила и ни с кем не общалась. Ей хотелось одного, чтобы "вся эта бодяга", как можно быстрее закончилась. Родители Мишеля находились в тяжелой прострации. Безучастные ко всему, всё, что они могли, так это только выполнять команды. И не важно чьи - главное, чтобы команда была чёткая, в смысле однозначная, и громкая. Им говорили: садитесь в автобус - они садились, говорили кушать - они кушали, говорили пить - пили, если бы сказали выйти вон "через балкон" - вышли бы. Как и Капа Петровна, они не проронили ни слова, но только потому, что их никто ни о чём не спрашивал.

Первым слово взял Изюмов. Он произнес проникновенную речь, из которой следовало, что он, Изюмов, не помнит зла и, несмотря ни на какие неурядицы, остается самым преданным и бескорыстным другом усопшего. Свою речь Изюмов закончил словами:

- Мишель был безотказным человеком. Больше жизни он любил свою жену, тебя, Кристина. Взрыв подлого террориста изувечил тело нашего любимого друга до неузнаваемости. Мишель стал безвинной жертвой бездарных политиков. Тем сильнее боль утраты. Спи спокойно, дорогой друг. Память о тебе будет всегда жить в наших сердцах.

Выпили, как положено, не чокаясь. Затем слово взял Веревкин-Рохальский. Он подчеркнул профессионализм Мишеля, его удивительную честность и порядочность. Выпили по второй.

Тамиров был краток. Он заявил, что покойный был святым человеком, он не был жадным и всегда давал в долг, что свидетельствовало о его добром сердце. Тамиров поднял рюмку:

- Пусть ему земля будет пухом. А Вам, Кристина, хочу вернуть....

В этот момент в комнату вошёл капитан Силкин. На лицах присутствовавших отобразилось удивление, но удивление разного уровня: от легкого недоумения - "кто такой?" - до откровенного испуга - "сейчас начнется!".

Силкин остановился посредине комнаты. Вид у него был расхристанный и помятый, как после ночного дежурства. Тяжелым взглядом исподлобья, Силкин поочередно расстреливал сидевших за столом, не пощадив Кристину и Капу Петровну.

- Ох, Павел Оскарович, я смотрю - своевольный ты человек, - сказала Капа Петровна.

- Что значит своевольный? -- спросил Силкин.

- А то и значит, что твоя левая нога захочет, то и делаешь. Зачем пришел? Да еще выпивший. Договорились, ведь, чтобы всё по-людски было.

Силкин неловко переступил ногами и пьяно улыбнулся.

- По-людски, говорите? А по-людски на улице, по холоду таскаться, пока вы тут жрёте и пьёте? На мои, между прочим, денежки, кровью и потом заработанные. Может, мне тоже охота помянуть усопшего. Я ему, как-никак, не чужой.

- Остынь, Павел Оскарович. Садись за стол, раз пришёл, - сказала Капа Петровна.

- Меня не надо приглашать. Я у себя дома: хочу, сяду за стол, хочу - нет.

- Кто это такой? - спросил Тамиров.

- Я муж её, а ты кто такой? - произнес Силкин, сделав шаг в сторону Тамирова.

Тамиров поставил недопитую рюмку и вышел из-за стола.

Капа Петровна тоже поднялась.

- Всё, шабаш! - сказала она, стукнув кулаком по столу. - Так дело не пойдёт! Драки тут еще не хватало. Знаете, господа-товарищи, - сказала Капа Петровна, голосом, каким говорят, когда долго сдерживаются, а потом всё-таки срываются и выкладывают потаённое. - Павел Оскарович прав: сколько можно? Помянули, выпили, закусили - и хватит. Расходитесь-ка подобру-поздорову.

Изюмов и Веревкин-Рохальский тут же встали. Они с двух сторон взяли под руки трясшегося от гнева Тамирова и вышли.

- А вы мензурки, чего тут сидите? - сказала Капа Петровна родителям Мишеля. - Идите уже. И вот вам мой совет: сюда дорогу забудьте. Так-то лучше будет. Вон хозяин у нас какой строгий. Мало ли чего такому в башку стукнет!

Когда все ушли, Силкин победителем уселся за стол и выпил кряду три рюмки водки. Кристина и Капа Петровна не перечили.

- Вот такие пироги, значит, - сказал Силкин, обтерев губы рукой. - Надо музыку поставить. Пойдём Кристя (перебрав, Силкин так называл Кристину), потанцуем.

Затею Силкина Капа Петровна категорически не одобрила.

- С ума сошли? - возмутилась она. - Поминки, а он танцы затеял!

- Эх, мамаша, - посетовал Силкин. - Ничего-то Вы не понимаете.

- Какая я тебе мамаша?- возмутилась Капа Петровна.

- Ма, прекрати, - вступила в разговор Кристина. - Потом всё тебе объясню.

- Чего объяснять и так всё ясно, - ответила Капа Петровна и, оглядев квартиру, тяжело вздохнула.- Облапошили тебя, доча. По-хорошему квартира одной тебе должна остаться, а теперь дели её с этим басурманом.

- Да, если бы не я, вообще бы ничего не было. Ни квартиры, ни машины, ни дачи. И вернулась бы ваша доча с голым задом в свою деревню. Вот соседи бы посмеялись!

Капа Петровна встретилась с холодным взглядом Силкина и, пожалуй, только сейчас, по-настоящему, поняла, что поправить эту несправедливость не удастся и, вообще, в этой квартире капитан Силкин не гость, а самый, что ни на есть хозяин.

Капа Петровна ушла. Она решила немедленно уехать домой, в свой тихий городок С. Там хорошо: дни начинаются с пения петухов и мычания коров, а кончаются в тихой и уютной кровати с огромными пуховыми подушками.

Оставшись одни, Кристина спросила:

- Ты, Паша, с какой радости напился? Не хотел ведь.

- Напьёшься тут, - проворчал Силкин.

- Господи, опять что-нибудь не так?

- Сибиряки совсем обнаглели. За упаковку Мишеля денег потребовали немеренно! Суки! Волки позорные! Послушай, у твоей ма нет денег?

- Сколько нужно?

Силкин назвал сумму, которую потребовали Владивостокские коллеги за гарантированную посадку Мишеля за решетку.

- С ума сойти!- воскликнула Кристина. - Таких денег, отродясь, у нас не было. Ты ведь говорил, что уже расплатился.

- Говорил, говорил. Мало ли, что говорил. Облом вышел.

- И что же теперь будет? Мишеля выпустят?

- Это вряд ли: дело назад не вернуть. На худой конец, если сорвётся с крючка и объявится в Москве - ничего страшного. Стой на своём: мужа похоронила, а кто ты? Жулик! И иди, пока цел. Ничего не бойся. Все нужные бумаги у нас на руках. Твой Мишель ничего не докажет. Бумажка у нас значит больше челоnbsp;

&века. Такая у нас страна. Родина такая. И ничего он нам не сделает: его нет, понимаешь? Его разорвало на мелкие кусочки во время террористического акта в метрополитене. И его опознали по ботинку, и не просто по ботинку, а по такому ботинку, который спутать с другими ботинками невозможно. На всём свете такой ботинок один. Следовательно, опознание неопровержимо, стопроцентно. Похороны были. Свидетелей полно. Тоже денег немалых стоило. Так что, дуся, не парься - и квартирка, и машинка, и дачка останутся нашими. Живи и радуйся.

- Ой, всё равно на сердце как-то неспокойно.

- Закудахтала! Спать пошли. Мне завтра на службу, будь она неладна.

Часть 37. Говорю - берегитесь!

К следователю его вызвали в неурочный час: во время ужина. Последний раз Мишеля допрашивали две недели назад.

- Садитесь, - предложил старший лейтенант.

Против обыкновения, в голосе милиционера звучали откровенно дружеские нотки. В русских тюрьмах, известно, чем мягче стелют, тем жёстче спать. Мишель насторожился.

- Как дела? Как здоровье? - спросил старлей.

- Пока не жалуюсь. Скажите прямо - случилось чего? С датой суда определились?

- Суда не будет. Мы во всём разобрались и считаем, что Вы не виновны. Удивлены? Думали, мы тут совсем без совести и чести? Зря. Для нас, между прочим, справедливость превыше всего. Завтра Вас освободят. От имени управления приношу извинения. По-товарищески советую: в Москву не суйтесь. Там есть люди, которые в покое Вас не оставят.

- В Москве у меня нет врагов.

Старлей снисходительно улыбнулся:

- Не торопитесь с выводами. Подумайте, кому могли дорогу перейти. Еще раз говорю - берегитесь. Тот, кто Вас сдал, не отстанет, пока опять в тюрьму не засадит. Вы меня поняли? Но, если решите поехать в Москву, никому не звоните, никого не предупреждайте.