Джаз в Аляске

Мы вынуждены прервать эту песню, чтобы сообщить новость, только что поступившую к нам на телетайп. По сообщению информационных агентств, двадцатилетний молодой человек по имени Маркос Висенте Мачадо покончил с собой в провинции Гояния, что в центре Бразилии. Как сказано в предсмертном письме, намерение юноши состояло в том, чтобы встретиться – где бы они ни находились – с участниками группы «Mamonas Assasinas», которые, в свою очередь, трагически погибли в прошлую субботу, когда потерпел катастрофу самолет, следовавший рейсом Бразилия – Сан-Паулу. «Я решил соединиться с „Ассасинами" и с Эдсоном. (Эдсон – это фамилия его двоюродного брата, также недавно погибшего.) Не плачьте обо мне. Я люблю Элин и Келлен» – вот какие скупые строки оставил Маркос Висенте перед самоубийством, совершенным с помощью электрорезки.

К сказанному мы можем прибавить еще один любопытный факт: ассоциация астрологов, знаменитая точностью своих прогнозов, за несколько недель предсказала авиакатастрофу, в которой погибла упомянутая рок-группа; астрологи также публично выступили с предостережением, что и личный самолет президента Бразилии в скором времени может потерпеть катастрофу сходного характера. Однако президент Фернандо Энрике Кардозо проигнорировал это предсказание и заявил, что и в дальнейшем будет пользоваться этим самолетом, построенным еще в пятьдесят восьмом году.

Квадратные метры неба

– Разумеется, люди не перестанут проезжать мимо этого места, вот только отсутствия Аляски никто не заметит. «Сегодня видно больше неба, словно кусок синевы стал как-то обширнее», – беспечно заметят наивные путешественники. Видно больше неба, кусок синевы стал обширнее – вот и все, что мы для них значим… Эти люди снаружи – полные идиоты. Ничего не хотят понимать. А вот мы здесь – в большой опасности, нам угрожает опасность исчезнуть. Бобу об этом хорошо известно, хоть он и страшный молчун.

Больные, сидевшие в большом зале, использовали послеобеденную паузу, чтобы потолковать о самом насущном. В это время медсестры собирались попить кофе и можно было говорить раскованно, не боясь, что кто-нибудь станет слушать их разговор с тетрадкой наготове. Иногда они включали гигантское радио, главную достопримечательность большого зала, и внимательно вслушивались в истории жужжащих насекомых, населявших этот Деревянный ящик. Но в этот день радио включать не стали. Больше всех разговорился Анатоль. В последнее время он полюбил выступать с пространными речами насчет пустынь. Хотя старшая сестра и распорядилась удвоить Анатолю дозу успокоительного, он провел несколько ночей без сна, был крайне возбужден и все время перебирал пальцами, точно печатал на машинке, вот только никакой машинки не было и свой роман он сочинял в воздухе. В это самое время врачи обсуждали целесообразность проведения электрошока, чтобы успокоить больного.

– Через несколько лет от этого места не останется и следа. Оно исчезнет подчистую, а никто и внимания не обратит. Люди все так же будут заводить будильник на шесть утра, все так же. полусонные, будут открывать холодильник и встречаться с кроткими взглядами овечек, нарисованных над пустыми полками…

Во всей этой абракадабре присутствовала некая связность. Мерцание холодильников-абортариев, это полярное сияние, одновременно напоминавшее и о небесах, и о преисподней, всегда притягивало Боба. Он пытался не вмешиваться в эти диалоги для тритонов, но это не всегда ему удавалось. Каждый из проходящих дней лишь увеличивал пропасть, отделявшую его от реального мира, его все дальше сносило к землям, которые логикой не постичь. Неуправляемый вихрь тащил его в сторону таких вот лунатических рассуждений. Ему приходилось все больше напрягать силу воли, чтобы не пропал зазор между Бобом Иереги и этим скопищем человеческих отбросов, чтобы не обращать на них чрезмерного внимания, чтобы не забывать, что, говоря глупости, он делает это сознательно. Чтобы убеждать самого себя в том, что он способен, как только сам захочет, сбросить маску и обернуться к реальности лицом.

Но что есть маска и что есть реальность? Бессчетное множество таблеток хлорпромазина и резерпина все больше его запутывало.

Одну вещь Боб отчетливо сознавал в любой день и час: все эти люди – сумасшедшие, а он – нет. Проще некуда. Напрасно он взялся провоцировать Доктора, напрасно решил, что уход в себя пойдет ему на пользу. Он должен не сдаваться и сбежать отсюда – вот и все. Ему нужен план, нужно что-нибудь выдумать.

Однако, вольно или невольно, Боб тоже размышлял о тех бессмысленных материях, которыми были постоянно заняты люди вокруг него. Время от времени какая-нибудь мысль на эти темы все-таки пролезала в щели табачных плантаций в его голове. Вот он представил себе: все обратилось в песок. Вот он представил: клетка батареи отопления, а внутри нее череп. А по черепу вышагивает черепаха: да это же Хиндасвинт, питомец Галилео.

Не думай об этом, Боб, не думай об этом. Вообще ни о чем не думай. Ты снова проваливаешься. Дорога – не здесь.

Нет, дорога была не здесь. Боб попытался усадить подобные размышления в другом углу ринга, силясь вызволить из маковых плантаций в своей голове блюз Седара Уолтона. Первый такт, второй такт, теперь вступаем мы. Он больше не мог этого выносить. Иногда Бобу казалось, что он на самом Деле погружается в бессмыслицу. И что единственный способ бегства – это отдаться на волю водовороту. Будь сильным, Боб, мать твою, будь сильным: Седар Уолтон, его блюз. Блюз оставался единственной возможностью подражать звуку поезда, который на каждом повороте дребезжит и рискует сойти с рельсов.

– Троянский конь ведь тоже обратился в песок, Анатоль.

Джо поднялся со своего места и неохотно приблизился к собравшимся. Когда он начал говорить, все головы повернулись в его сторону.

– Вот в это я не верю. Троянский конь был деревянный, и он сгорел. Полыхал, пока не превратился в пепел. Но мы не сможем стать пеплом. – Джо украдкой покосился в сторону рядов огнетушителей по обеим стенам. – Другое дело, что лечебница может превратиться в пеплоприемник. В нечто вроде заполненной прахом пепельницы. Ведь боги тушат сигареты о наши спины.

Остальные принялись что-то лихорадочно лопотать. Когда страсти поутихли, Галилео, со всей значительностью почесывая подбородок, произнес ответную речь:

– Вы оба заблуждаетесь. Троянский конь околел со стыда, потому что его съела самая обыкновенная пешка. Но разве хоть кто-нибудь обратил внимание на его ржание? Так и о нас никто не вспомнит, когда нас собьет пешка…

Все умолкли. Джо нахмурил брови. Свет убегал от его глаз, этих темных колодцев. Все пути, отвергнутые человеком в жизни, сходились в этих глазах. Сейчас Боб держался в тени, немало раздосадованный услышанным. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы знать, что Троянский конь, как и любая лошадь с врожденным дефектом, был разрезан на куски и отправлен в самые дешевые пригородные мясные лавки, в желтых банках со зловещей надписью на дне: «Envased in Kentucky».