Безымянное

Он дождался Джейн в городском парке, полном сухих деревьев и мелькающих теней, на утонувшей по щиколотку в мусоре скамейке запасных у бейсбольной площадки. Увидев заскользившие по стоянке лучи фар, он поспешил к машине, скрываясь в темноте, и кинулся к Джейн в одном нижнем белье.

Она распахнула дверцу, увидев, как он мчится через пересохший газон.

— А где твои брюки?

— Не выходи.

— Это что, кровь?

— Не моя. Джейни, садись обратно.

Он залез в машину, и они поехали прочь из парка.

Джейн уложила окровавленную одежду в стиральную машину и поднялась из подвала наверх. Откупорила бутылку белого над кухонной раковиной, налила в бокал, выпила залпом, налила еще. Со вторым бокалом, прихватив бутылку, она уселась за кухонный стол. Была половина третьего ночи.

Тим спустился после душа в спортивных штанах и футболке. Он видел, как устала жена. Мешки под глазами обозначились резче. Он губит ее.

— Я не могу больше тебя так мучить.

Он читал это на ее лице. С нее довольно. И никто ее не осудит.

Джейн налила себе третий бокал.

— Иди, сядь ко мне, — попросила она. Тим повиновался. — Ты уходишь все дальше и дальше. Вызваниваешь меня в полночь из Ньюарка. Из Ньюарка! Где убивают на каждом углу и призраки летают по улицам.

Он промямлил какие-то извинения.

— Послушай меня. — В голове наконец зашумело. — Ты совсем отощал. Ты подавлен. Ты выскакиваешь из парка полуголый и весь в крови. Если тебя не сведут в могилу сами хождения, угробит то, что к ним прилагается. Ты так хочешь умереть?

— У тебя есть альтернатива?

— Я ухожу с работы. А ты достаешь из ящика наручники. Никаких больше полуночных прогулок по Ньюарку. И никакой чужой крови.

Говорят, чтобы по-настоящему узнать человека, нужны годы. Говорят, семейная жизнь — это большой труд. Говорят, нужно меняться вместе с супругом, чтобы не разойтись в разные стороны. Еще говорят о терпении, об уступках, о компромиссах и понимании. Прописные истины, задача которых, похоже, вернуть вас обратно на старт. Тебя словно приковывают к затонувшему кораблю с сокровищами, и ты изо всех сил пытаешься вырваться из цепей. Если повезет, твой благоверный освободится тоже, и вы, одновременно вынырнув на поверхность, будете выискивать взглядом клочок суши на горизонте. Говорят, рано или поздно страсть утихает, все заменяет привычка, мелочи начинают раздражать, и вы снова и снова наступаете на те же грабли. Ради чего все это? Надежный тыл, семья, отношения? В идеале — ради любви. Здесь можно обходиться без объяснений. Предполагается, что это слово само все объясняет, и после двадцати лет брака вас возносят на пьедестал как эталон простейшего понятия — любви, на которой все это (обвести руками окружающий мир) и строится. Но внешность обманчива. И на двадцатом году семейной жизни супруги все так же ссорятся, так же ложатся в постель затаив обиду и так же могут неделями не касаться друг друга.

В этом-то и беда избитых истин, думала Джейн. Они и наполовину не отражают действительности.

Прошагать целый день и завалиться спать на задворках супермаркета. Проснуться от того, что какой-то отморозок пытается изнасиловать тебя во сне. Отбиться едва ли не ценой собственной жизни.

Когда такое творится с твоим мужем, к какому семейному психологу бежать? Какой выпуск «Шоу Опры» смотреть в поисках подсказок?

Узнать бы, остался ли тот нападавший вообще в живых. Она не спрашивала, а Тим не уточнял. Сказал только: «Это была самооборона, Джейни. Я действовал в рамках самообороны».

Она бы предпочла побольше раскаяния с его стороны и поменьше уверенности в собственной правоте.

С другой стороны, ее ведь там не было. Она не вправе его судить — как и он не вправе судить ее и решать, что для нее правильно.

А правильно для нее сейчас — уйти.

«Уйди от него, если сможешь».

Момент вполне подходящий. Бекка теперь в колледже. Зарабатывает она прилично. На внешность пока не жалуется. Можно начать все заново. У нее еще полжизни впереди.

Альтернатива? Сидеть у его постели до второго пришествия, дожидаясь, пока своенравная болезнь отпустит и даст им немного вздохнуть.

А если не отпустит? И что в таком случае «вздохнуть», как не отчаянные попытки вернуться к началу?

Пропадет она без него? Вряд ли. Действительно ли каждому назначен один-единственный на всю жизнь? Вряд ли.

Она сидела бы с ним, если бы он умирал от Паркинсона. Если бы сгорал от рака, угасал от старости, она ухаживала бы за ним. Если был бы какой-то отмеренный срок — она, разумеется, была бы с ним до конца.

Но вот это… Оно может длиться вечно. Разве так она хотела прожить жизнь? Прикованной к кровати вместе с ним?

«Попробуй, если сможешь».

Вытащив пробку, она наполнила бокал и выпила одним глотком. Тут же захотелось еще. Джейн налила второй, но выпила уже за столом, дожидаясь, пока спустится Тим. Он прошлепал в кухню.

— Я не могу больше тебя так мучить.

Он выглядел осунувшимся, печальным, постаревшим на десять лет. Тощим, отчаявшимся и беспомощным, как ребенок. Джейн налила еще бокал.

— Иди, сядь ко мне.

Приехал Багдасарян и удалил два пальца на ноге. Тим кричал, несмотря на анестезию, заморозившую ткани вокруг отмерших нервов, и метался, пытаясь сбросить оковы. Сдаться после долгой борьбы и позволить посадить себя на цепь означало, по сути, похоронить себя заживо. Он материл доктора вслух, не забывая пройтись и по внешности, и по врачебной несостоятельности, и по безрассудству, с которым он дарит больным ложные надежды. Все это доктор Багдасарян снес молча, лишь сообщил оцепеневшей от ужаса Джейн, что Тиму еще повезло отделаться двумя пальцами, чудом избежав гангрены. Тим все кричал, и крики его, подхваченные ветром, разносились по всей округе, до сих пор дышавшей покоем и благополучием.

Джейн проводила врача. Перед уходом он дал ей два письма. Первое, объяснил он, — письмо Тиму от его знакомого, известного невролога и по совместительству автора многочисленных книг о медицинских курьезах. Возможно, Джейн о нем даже слышала. Второе — от сотрудницы одного института. Сам он не знает, как их расценивать, поэтому Джейн придется решать самой.

Доктор мягко коснулся ее руки.

— Постарайтесь не дать ему забыть, что значит оставаться человеком.

— Пытаюсь, — вздохнула Джейн.

Доктор открыл дверь и попрощался с хозяйкой за руку.

— Спасибо вам. Вы так помогли.

— Да нет, помочь я как раз ничем не помог, — грустно улыбнулся доктор.

Джейн вернулась на кухню и села за стол читать письма. Первое, от невролога, оказалось просто попыткой ободрить. Джейн действительно, как и предполагал Багдасарян, узнала фамилию автора статей для популярных журналов. Он объяснял, что среди прочего старается привлечь внимание к необычным медицинским случаям. Письмо было проникнуто сочувствием, но не жалостью, и Джейн представила, как оно тронуло бы Тима еще совсем недавно. Второе было подписано исполнительным директором некоего Объединения по профилактике эндокринных нарушений, связывающего научно-исследовательские группы из Милуоки, штат Висконсин. Представившись, автор сообщала, что до нее дошли сведения о случае Тима.

«…и я на сто процентов уверена, что причину болезни следует искать в эндокринном расстройстве, которое вызывают чуждые нашей эндокринной системе химические вещества, поступающие в организм. Эти химикаты, в больших количествах выбрасываемые в окружающую среду, могут радикально влиять на функции организма — на образ мыслей, настроение, и даже — как в вашем случае — на опорно-двигательную систему. Как показывают клинические испытания, микроскопическая доза вещества объемом в два бензольных кольца (это одна триллионная доля человеческого тела или, для большей наглядности, одна секунда по сравнению с тремя тысячами веков) способна полностью подчинить себе наш организм. Я пишу не только для того, чтобы вас просветить и предостеречь, но, главным образом, чтобы вы убедились — ваш случай вызван именно…»