Дальний приход (сборник)

— И посылали? — спросил Савушкин.

— Дак посылали, как же… Столько страху натерпелись… На третий-то день пришла женщина и говорит: гуси мои у вас. Надо было этой бабе по носу дать, кровь пустить, но я на работе была, а мои не сообразили, чего делать…

От остановки автобуса, как объяснила словоохотливая попутчица, Савушкину нужно было идти по размятой лесной дороге.

Лес показался знакомым ему.

Савушкин шел и знал, что сразу за опушкой начнется болото…

И действительно… Вышел на опушку и увидел впереди болото с редкими, кривыми и низенькими, как будто освещенными лунным светом березками.

Мимо ворчащей лягушачьими голосами топи прошел Савушкин к домам. Было тихо, только на задворках звучал тоскливый женский голос:

— Ходя! Ходя! Иди ко мне, ходя!

Голос этот Савушкин слышал отчетливо, но саму женщину так и не увидел.

Деревня оказалась пустой.

Заглянув в несколько окон, Савушкин понял, что деревня давно брошена. В полумраке комнат валялись на полу брошенные вещи, словно хозяева в спешке бежали отсюда.

— Наверное, зона тут… — пытаясь не волноваться, пробормотал Савушкин. — Радиация… Или еще чего… Жалко, что дозиметр не взял…

Звук собственного голоса показался ему странным. Все было странным. Жутковато было идти по пустой деревне, наполненной хлопаньем ставней, голосами репродукторов, рассказывающих о новых успехах демократии в Москве…

Неожиданно Савушкин остановился. Он стоял перед полуобгоревшей избой, в которой — это Савушкин точно помнил! — и жил когда-то.

Или не жил… Просто это в страшных детских снах приснилось ему, что в этой избе он жил…

Изба только обуглилась, но не сгорела, не сгорел и хворост, которым была обложена она.

Савушкин поднял одну ветку.

Странно… Стояла жара, а ветка была сырой, словно набухла водою.

— Тебе чего надо тут? — раздался за спиной голос. — А?!

Савушкин испуганно оглянулся. На дороге невесть откуда взявшийся стоял одноглазый мужик.

— Ничего! — соврал Савушкин. — Знахарку ищу…

— Нету ее! — злобно ответил мужик. — Трава у ей плохо растет, дак к агроному уехавши…

— Я подожду… — сказал Савушкин.

— А чего ждать? Познай, когда вернется…

— Подожду все-таки…

— Ну, тогда возле ее хаты и жди! — злобно сказал мужик. — Нечего по деревне блудить… К ней-то чего?

— Я ей и скажу…

— Смотри сам… — мужик медленно тронулся по дороге. — Много еще сказок люди выдумливают. А черт все равно сильнее Бога, хоть и церкви теперь открывают. У нас село было, рядом с детским домом, дак оттуда теперь только одни волки прибегают. Замешкаешься на улице — враз разорвут.

И зачем-то принялся перечислять фамилии соседей, которых зарезали волки.

— Мальцева Анисима с женой Ольгой задрали… Сыромятниковых вместе с малым… Петровых всю семью… Савушкиных…

— Кого? — услышав свою фамилию, переспросил Савушкин.

— Жили тут одни… Фамилие такое было… Всей деревне наказание. Бабка с дочерью, а с ними малец… Дак мальца того с костями волки сглодали. Ты у ихней избы и стоял как раз. Может, ты родственник им будешь?

— Вряд ли… — помотал головой Савушкин. — Вроде у меня в родне никого волки не ели… Не слыхал…

— Дак ведь про такое и не говорят… — неопределенно проговорил одноглазый, и не понять было, то ли поверил он Савушкину, то ли заподозрил что…

Впрочем, уже пришли…

— Здесь я живу… — одноглазый остановился возле хаты, дверь в которую была приперта навозными вилами. — А в соседней хате — знахарка. Только нету ее, к агроному она уехавши.

Он вдруг быстро наклонился и, схватив с земли полено, запустил им в ворона, усевшегося на крыше хаты.

— Кыш! — закричал он. — Кыш, поганая птица!

Полено не долетело до ворона. Загрохотало по дранке, а ворон даже не пошевелился…

— Вот ведь, летать повадился, — заметив недоуменный взгляд Савушкина, пожаловался одноглазый. — Все стекла в хатах повыклевал… А ты чего встал? Заходи в дом, покалякаем…

— Нет-нет… — испуганно запротестовал Савушкин. — Зачем же беспокоить вас? Я уж здесь посижу, на улице…

— Кар! Кар! — одобрительно закричал ворон на крыше, а лицо одноглазого исказилось злобой.

— Ну и сиди! — сказал он. — Коли волков не боишься, чего же не сидеть… Значит, говоришь, не Савушкин тебе фамилия будет?!

— Вам-то какое дело до моей фамилии! — с досадой сказал Савушкин. — Чего привязались!

— А ты на меня не кричи! — миролюбиво ответил мужик. — Мне твое фамилие знать ни к чему. Просто если волки зарежут, так спрашивать будут, кого они еще угробили…

— Вы что, учет ведете?!

— Учет не учет, а для порядка запоминаю…

И не желая далее продолжать разговор, двинулся к дому. Сидящий на крыше ворон внимательно следил за ним. Когда дверь за одноглазым захлопнулась, ворон взлетел. Тяжело махая черными крыльями, пролетел над Савушкиным.

Повинуясь какому-то безотчетному порыву, Савушкин перешагнул через упавшее прясло и, продираясь сквозь заросли бурьяна, подкрался к хате. Прильнул к окну…

Одноглазый мужик сидел, склонившись над миской с темной водой.

— Гроб плывет… Мертвец ревет… Свечи горят… — различил Савушкин еле слышное сквозь треснувшее стекло бормотание.

«Колдун какой-то…» — подумал Савушкин, и в это время мужик поднял голову и глаз его встретился с глазами Савушкина.

Отшатнувшись, Савушкин не удержался на ногах и упал.

«Надо спрятаться!» — вскакивая, успел еще подумать он, а двери хаты уже распахнулись, и на крылечко выскочил огромный пес.

Пес, молча, без лая прыгал на Савушкина, и тот, отбиваясь от него подхваченной с земли палкой, пятился к дороге. Но вот оскаленная морда возникла совсем рядом, и Савушкин, едва успев уклониться от зубов, разглядел, что у пса всего один глаз, да к тому же и не пес это был вообще, а самый настоящий волк…

Отшатнувшись, Савушкин инстинктивно сложил в щепоть пальцы и — никто не учил его этому! — быстро перекрестился. Одноглазый волк страшно завыл и потянулся зубами к шее Савушкина. Савушкин вцепился пальцами в шкуру чудовища, пытаясь отодрать его от себя, и так и рухнули они на землю, обливаясь кровью.

И тут распахнулась дверь в хате напротив. Отлетела, сорвавшись с петель, словно ее вышибли изнутри, и на крыльцо выбежала женщина. Схватив навозные вилы, бросилась к чудовищу.

— Сынок! Сыно-очек! — услышал Савушкин жуткий крик, и все…

Тяжелая смертная темнота сомкнулась над ним.

Еще долго, долго ухали в лесу встревоженные кикиморы, длилась и не кончалась протухшая комарами ночь, и только когда поблекли звезды, когда потянуло ветерком, перевели дыхание лесные чудища. И тут на заросшем косматой травой погосте страшно закричал из-под земли младенец-мертвец — до самого сердца достал его врастающий в тело ноготь…

Этот крик разбудил всю квартиру директора совместного предприятия господина Савушкина.

Когда испуганная жена вбежала в кабинет, она увидела супруга лежащим на мягком ворсистом ковре. Все тело его нелепо изогнулось, словно господин директор боролся с кем-то.

Видимо, почувствовав боль в сердце, муж пытался добраться до телефона, но не успел…

Неотложка приехала, когда он уже умер.

Глотая слезы, вдова смотрела, как одноглазый доктор заполняет за столом Савушкина бумаги, и не очень-то и понимала, зачем он здесь. С приездом врачей вся квартира заполнилась надсадным звоном комаров, и вдова время от времени взмахивала руками, разгоняя комаров.

— Как фамилия вашего супруга? — спросил доктор, поднимая голову.

— Алексей Петрович… — ответила вдова. — Савушкин…

— Савушкин?

— Савушкин…

— Тот самый?

Вдова пожала плечами.

— Наверное… — сказала она.

Одноглазый доктор пытливо смотрел на нее и вдруг подмигнул своим здоровым глазом.

И так страшно стало, когда захлопнулся здоровый глаз, а стеклянный в упор уставился откуда-то из своей стеклянной мертви, что госпожа Савушкина не выдержала, уронила голову на стол и зарыдала навзрыд, зачем-то сжимая рукой лежащие на столе заржавевшие ножницы.