Эйфория (СИ)

Так что есть одно единственное объяснение: больше ничто не подлинно.

Чёрт! Как я могу смириться с этим?

Таковым было это сумасшествие, это внезапное падение посреди вашингтонского тротуара под дождём со шквалистым ветром — отказом верить в безобразную правду. Как Рейни и предвещал.

Был ли он прав насчёт всего?

Норман не знал, сможет ли он это вынести.

Теперь слёзы пришли легко. Укол за уколом копий дождевой воды сдетонировали в ливне над ним, бомбардируя его, очищая его.

Всё болело. Каждая частичка его болела: от его существа в целом до каждого отдельного атома, отвергающего ложь, обнаруженное беззаконие. И они болели от того, что Норман знал: часть его была в курсе, всегда была в курсе, а всё же он продолжал скрывать это от себя, и это было подобно двойному предательству.

Я знал, разве не всегда я знал? Не была ли истина всегда здесь: лежащая под слоем уловок и шепчущая мне в темноте?

Боль одолела его сердце, и он не мог больше дышать.

Небо раскололось высоко вверху в приступе титанического превосходства. С каждой вспышкой грома или молнии сцена вокруг него то появлялась, то выходила из фокуса, словно по щелчку пальцев: вспышка, осенние деревья и цветные блики солнца, вспышка, пелена ливня перед глазами, вспышка, жёлтый, вспышка, синий, вспышка, вспышка, вспышка.

Он ненавидел всё это: ненавидел дождь, ненавидел свою зависимость и свой внешний вид, но больше всего он ненавидел самого себя.

Поэтому он распростёр пальцы в кармане, вынул тубу цвета морской волны, втянул в себя, трепеща веками, холодный, влажный воздух, болезненное опьянение, восторг – один, два, три раза – и всё было хорошо.

Комментарий к Глава 7. Депрессия

* Верность, Смелость, Честность — лозунг ФБР, звучащий на английском как «Fidelity, Bravery, and Integrity» по первым буквам названия организации — FBI (Federal Bureau of Investigation, рус. Федеральное Бюро Расследований).

========== Глава 8. Тревога ==========

Воскресенье, 11:38

На ней было надето ярко-жёлтое платье, выявляющее в её глазах сиен. Он не знал, что было надето на нём, да это его и не заботило. Луг был зелёным, небо — голубым. Стебли высокой травы обтекали его талию и приятно, по-летнему щекотали раскрытые ладони. Запрокинув голову, он увидел сказочные хлопья облаков, совершенно подходящего оттенка белого на фоне василькового. Лоскутное одеяло полей простиралось во всех направлениях, укрыв покатые холмы; старинная деревушка угнездилась в одной из долин на идеальном расстоянии от него.

Она смеялась. Её смех был лучше сельского пейзажа, прекрасной погоды и платья вместе взятых.

Ступая босыми ногами, она шла через луг. Бабочки-красные адмиралы резвились, летя следом за ней, время от времени устремляясь к её фигуре, пока их трепетные разумы вновь не велели им иного, изнывая по вкусу нектара на опаловой плоти. Он тоже следовал за ней.

Поле преимущественно пахло сеном, но за этим ароматом угадывалось благоухание распускающихся цветов. Лютики и барвинки росли в прибежище полезащитных полос, переплетённые так, что даже своенравный ребёнок не смог бы распутать их.

Она остановилась над низиной. Отсюда с высоты казалось, будто целый мир расплескался под их ногами. Чуть ниже плавно текла река: её воды были так спокойны, что стали листом стекла, отражающим лик неба; солнце было единственным подмигивающим глазом. Деревья, зеленее всех, что он когда-либо видел, опоясывали ручей пикантным поясом из изумрудов.

Его тело гудело, естественно настроившись на энергию окружающей местности. Бренчащие цикады поддерживали органичный ритм. Это было так необычно — ощущать безмятежность. Ощущать, что по-настоящему жив.

Он довольно вздохнул, глядя вправо, позволяя своему ледяному взгляду блуждать по очертаниям её фигуры. Жёлтое платье, напоминающее ему о домашнем лимонном пироге, развевалось у её бёдер от дуновений ветерка. Её руки свободно висели, но не нескладно. Светло-коричневые волосы были заправлены за её уши. Когда она была весела, иногда на её щеках образовывались ямочки, а когда что-то действительно приводило её в восторг, она наклонялась, ложа руки на колени, вся трясясь от смеха, будто говоря: «Хватит, я больше не могу!».

Хотя сейчас она просто улыбалась. Она стояла рядом с ним в профиль так, что он мог видеть лишь половину её приподнятых губ. Её пристальный взгляд блуждал по богатой, многоцветной панораме перед ними, и с каждой новой деталью, подмеченной ею, её мандариновые глаза становились всё шире и шире.

Спустя некоторое время она осознала, что он наблюдает за ней. Она зорко посмотрела на него боковым зрением. После она не смогла сдержать ухмылку, потому что солнечный свет делал её счастливой и мягкой; она вновь рассмеялась, покачала головой и повернулась лицом к нему.

— Я так рада, что ты пришёл. Давно хочу показать тебе.

Он подумал о том, что её голос звучал словно часть пейзажа, словно пшеничное поле и плодородная земля.

Она взяла его руку в свою собственную. Солнце пылало, река журчала, а её кожа была мягкой на ощупь.

— Потанцуй со мной, — произнесла она.

Но к сожалению он, похоже, не контролировал свои уста. Когда ответа не последовало, она наклонила голову набок и неосознанно облизнула губы. Где-то вдалеке цапля издала резкий крик.

— Пожалуйста, потанцуем?

Она ласково потянула его за собой подальше от края долины, обратно к их цветущему лугу. Рядом порхала бабочка. Она отогнала её лёгким взмахом руки. Живое море из травы топталось их ногами, а почва пахла сухостью, но была приятно податливой. Улыбка, подмигивание, а потом она поместила его ладонь так, чтобы та покоилась на её бедре.

Прежде, чем шестерёнки в его голове начали вращаться, она прижалась ближе к нему, её голова покоилась у бороздки его ключицы. Он мог ощущать контуры её тела, будто бы специально отлитые так, чтобы соответствовать его собственным формам. Его шею щекотало горячее дыхание из её маленького, круглого ротика. Словно зачарованные, они начали двигаться вместе: две причудливые куклы, мочащие ноги в росе. Он кружил её, обернув руки вокруг её пояса и выводя большим пальцем круг на хлопковой ткани напротив её талии, и несмотря на то, что не мог видеть землю, старался не наступить ей на ноги. Она что-то невнятно и безмятежно пробормотала. Происходящее было больше похоже на качание, чем на танец, но этого было достаточно. Нежность наполняла его арктические глаза, когда он смотрел мимо неё на зелёное, голубое, золотое.

Оттенки земли взмывали ввысь, пока не переходили в небо, а он и она были как единое целое.

Тепло между ними нарастало. Он дорожил этим сладостным жжением даже больше, чем дорожил ароматной смесью запахов цветов или пением скворца на дереве поблизости.

В какой-то момент он стал осознавать, что пока его разум был сосредоточен лишь на партнёрше, молчание удушило землю, а ветер стих. Ему было не по себе. Сомнения закрались в его сознание, расщепляя безупречность волшебной сказки. Было слишком много тепла, слишком много жидкости, струившейся на нижнюю часть его торса: слишком, чересчур много. Лихорадочно он оттолкнул её от себя, а затем увидел это — сочащееся алое пятно, растопырившееся в области её желудка.

Он попытался закричать, но не сумел.

Липкая жидкость промочила его собственную одежду. В центре её платья она без труда проступала сквозь мягкую, желтую ткань, подобно макам, захватывающим территорию подсолнухов.

Истерия быстро завладела им. Он прижал руки к истекающей области на её животе, но лишь запятнал свои ладони. Тревожно-красный начал тонкой струйкой течь на траву у их ног. Оторвав кусок своей рубашки, он приложил и его тоже к окровавленному отверстию, но жидкость по-прежнему лилась из него, пока всё, что он видел, не покрылось глазурью цвета засохшей крови. Все цвета исчезли, расплавившись в рубиновый. Небо было багряным, а на нём, пылая, висела огромная, бордовая сфера, как широко открытый, кричащий рот.

Единственным действием, о котором он сейчас смог подумать, было посмотреть на её лицо. Хотя и было окрашено в цвета всепожирающего пожара, оно по-прежнему оставалось бесспорно очаровательным, глаза по-прежнему блестели.