Аргентинское танго

я в цветно горящий экран, как и я.
СТАНКЕВИЧ

Погас свет.

Проклятье, погас свет!

И я явственно слышал чье-то дыхание здесь, в коридоре, в кромешной тьме.

Кто-то лежал на полу и, кажется, плакал.

И далекие рассерженные голоса раздавались там, прямо по коридору. Это бежали налаживать свет.

Черт, а я-то думал… Я-то думал: пока света нет, вот я все и сделаю… И я не буду виноват перед Аркашкой, я сделаю, что он мне приказал…

Свет не зажигался. Возмущенные голоса истаяли вдалеке. Кто-то рядом со мной, тут, близко, внизу, на полу, продолжал сдавленно плакать и всхлипывать. Может, это был призрак? Может, у меня уже начались глюки?!

— Эй!.. Кто тут!..

Молчание. Темнота.

Я стоял около двери в артистическую. Я слышал свое испуганное, панически-хриплое дыхание. Ты колоссально разжирел, Родион. Тебе нельзя больше жрать твои любимые бутерброды с икрой и торты с клубничным кремом. Пища — твой наркотик, лечись. Если так дело пойдет, ты будешь заказывать костюмы только у Юдашкина или у Славы Зайцева, покупать их в домах мод ты уже не сможешь, размера такого у Версаче или у Фенди просто не будет.
ИВАН

Она хотела убежать от меня, я видел это. Она хотела вырвать руку из моей руки.

И чем больше она хотела этого, я чувствовал, тем сильнее, крепче, цепче, до боли, чуть ли не до крови она вцеплялась в мою руку, кланяясь бешенствующей в зале публике низко, низко.

— Мария, — сказал я, не оборачиваясь к ней, продолжая улыбаться во весь рот, кланяться, глядя в зал, — Мария, боюсь, у нас с тобой сегодня будет много бисов! Ты в форме? Ты — сможешь?.. Если нет, скажи сразу. И оркестр сбацает что-нибудь инструментальное, например, де Фалью или Альбениса, и публика все поймет. Публика же не совсем дура. Так как?..

Она, тоже не оборачиваясь ко мне, продолжая кланяться, поднимать мою руку вверх, улыбаться, показывая все зубы, глядя неотрывно в неистовствующий зал, процедила:

— Я в форме. Я в отличной форме. Ты же сам видишь. Мы запросто сможем станцевать еще один бис. И еще один. И еще один.

— Снова болеро?..

Она крепче вцепилась в мою руку, кланяясь, и я чуть не взвыл от боли.

— Нет, Ванька. — Сколько ненависти прозвучало в ее голосе, процеженном сквозь зубы! — Мы будем с тобой сейчас танцевать сарабанду.

Я снова поднял ее руку, шагая вместе с ней, нога к ноге, под ярко пылающую рампу, к самому краю сцены.

— Сарабанду?.. Погребальный танец?.. А ты… не спятила часом?..

— Так же, как и ты, — ответила она, продолжая с ослепительной улыбкой смотреть в зал, посылая свободной рукой грохочущему залу воздушные поцелуи. — Ведь мы уже станцевали с тобой болеро, Ванька, это же танец смерти, мы станцевали войну и смерть, и она же нам с тобой уже не страшна, правда?
КИМ

Я шел туда, к ней за кулисы, и, сцепив зубы, думал про себя: я же профи-убийца, Мария, родная, я же профи-киллер, я же попадаю в цель с тридцати, с пятидесяти, со скольки хочешь шагов, я же набил себе и руку, и глаз, я не промахнусь, я, если понадобится, я…