а, так вот и текём тут себе, да (СИ)

И всё-таки меня неотступно томила надежда – голос Иры при разговоре со мной по телефону звучал так радостно. Что если?..

И она не виновата, что тёща решила выставить меня перед тобой озверелым двереломом. Та наверняка даже и не посоветовалась с Ирой, у которой голос был как у моей Иры…

Чтобы удостоверить эти упованья, я поехал на Мир, на переговорный пункт Междугородней телефонной связи рядом с Главпочтамтом.

Стеклянная дверь и витринные стены отделили от шума трамваев и площадной суеты перед Универмагом.

Женщина за длинным прилавком со стеклянным барьерчиком записала в квитанцию город и номер телефона, по которому звоню.

Я заплатил.

Она сняла свой телефон и кому-то сказала, чтобы дали Нежин, 4-59-83.

Я сунул квитанцию в задний карман джинсов и стал ещё одним из немногочисленных ожидающих.

Когда где-то в другом городе кто-то подымал трубку телефона с заказанным номером, ему говорили, что на связи Конотоп, а в зале переговорного пункта чёрный динамик кричал женским голосом в какую кабинку зайти для разговора с тем городом.

В указанной кабинке за стеклом в верхней половине двери вспыхивала электрическая лампочка, заливая жёлтым светом тесные стены из прессованных листов ДСП.

Ожидавший заходил в назначенный отсек с телефоном на маленькой полочке в углу рядом с обтянутым малиновым плюшем сиденьем высокого табурета.

Не знаю мягкое оно, или жёсткое – я никогда не садился.

– Алма-Ата! Номер не отвечает! Что будете делать?

– Повторите!

В динамике слышались отголоски долгих гудков телефона в далёкой Алма-Ате.

– Петрозаводск! Двенадцатая кабина!

Кто чтó говорит в узкой кабинке из зала не разобрать, если только не начинает орать из-за плохой связи.

– Алма-Ата! Номер не отвечает!

– Снимайте!

Недождавшийся возвращает квитанцию, а ему его деньги.

– Нежин на линии!

Я захожу в кабинку и отворачиваюсь спиной к залу за стеклом в верхней половине её двери.

Очень трудно говорить, когда так трепыхается сердце.

– Позовите Иру, пожалуйста.

– Кто говорит?

– Сергей Огольцов.

– Сейчас…

– Да.

И трепыханье враз унялось, стиснутое повеявшим из её голоса дыханьем вечной мерзлоты.

Я здороваюсь, что-то говорю, но слышу, что мне не пробиться сквозь намертво схватившийся лёд.

– Слушай, я ничего не прошу, но девочке нужен отец.

– Можешь не беспокоиться, у неё уже есть отец.

– Да?.. Это… хорошо…

Разговор окончен.

Я ухожу с переговорного, но в стеклянной клетке входного тамбура оглядываюсь на кабинку, где уже погас свет и говорю сам себе:

– Смотри, номер семь. Седьмой номер – это где тебя распинают…

Где Великобритания, а где Конотоп; но – поди ж ты! – из-за неё, а точнее из-за её коммунистов, а совсем в точку из-за их газеты «Morning Star», я тем летом не попал на свадьбу своей сестры Наташи.

Ведь, если внимательно вдуматься, именно «Morning Star» виновата в моём повторном попадании в дурдом.

( … при ежедневном чтении новостей, бывших две недели назад новостями в туманном Альбионе, начинаешь сопереживать лейбористскому движению, а имена Майкла Фута и Тони Бенна уже не настолько пустой звук, как фамилии Суслов, или Подгорный, или кто там ещё в этом Политбюро ЦК КПСС.

Глава британского правительства, Маргарет Тэтчер, перестаёт быть «дорогая госпожа Маргарет Тэтчер!», а становится той железной сучкой, что за пару занюханных свитеров заморила голодной смертью двадцать девять ирландских парней.

То есть, происходит сдвиг в сторону неадекватного восприятия окружающих реалий.

Начинаешь вести себя как шахтёр из графства Кент, или работник коммунального хозяйства города Манчестер.

Конечно, я мог бы сослаться на недостаточную информированность – ведь я жил в эпоху застоя, о том не догадываясь. Однако, это слабое оправдание, потому что в одинаково недогадливых условиях жил и тот работник КГБ, которому поступил звонок из СМП-615 …)

В разгар лета, когда на полях страны идёт страда развернувшейся битвы за урожай, когда шахтёры Кузбасса обещают в текущем году выдать на-горá миллионную тонну чёрного золота, когда он, этот работник КГБ, до сих пор всё ещё не решил – ехать ли в субботу на дачу в Жолдаки, или всё же махнуть на Десну, откуда вторую неделю мужики возвращаются с хорошим уловом…

Звонок.

ЧП.

В СМП-615 забастовка и сидячая демонстрация.

Сколько человек?

Один.

Где конкретно?

На крыльце административно-бытового корпуса.

– Ничего не предпринимайте до приезда сотрудников.

Да, я сидел на широком бетонном двуступенчатом крыльце двухэтажного административно-бытового корпуса.

Да, это была забастовка, потому что в десять утра, вместо того чтобы звенеть кельмой и мантулить кирпич на кирпич, я переоделся в вагончике На Семи Ветрах и заявился на базу.

Да, забастовка была сидячей и, чтобы сидеть было удобнее, я взял деревянный стул в сторожке на проходной и притащил его на крыльцо административно-бытового корпуса.

Шёл классически летний день, в синем небе над производственным корпусом неподвижно висел громадный клуб одиночного плотно-белого облака. По высокой железнодорожной насыпи позади растворного узла с торопливым перестуком пролетали скорые поезда, увесисто погромыхивали составы товарняков.

Шёл трудовой день и только я ничего не делал, а парился в этой рубашке из голубого ацетатного шёлка – он такая же хрень, как и нейлон, просто чуть мягче.

Я сидел сбоку от входа, чтобы не загораживать дорогу изредка проходящим работникам СМП-615.

Двум слесарям, мужьям Лиды и Виты из нашей бригады, когда те спросили, чё это я тут, а не на работе, я без объяснений указал на доску трудовых показателей за месяц с покрытием из коричневого линолеума, поставленную на том же крыльце, но с другой стороны от входа.

А главный механик и сам догадался прочитать.

Вообще-то, эта доска пожизненно висела в вестибюле, рядом с окошечком кассы, храня девственную чистоту своего линолеума, хотя на её рамочке сверху лежал кусок мела.

Сегодня пробил её звёздный час и вот она тут – покрытая напыщенным почерком, по которому без всякой графологии можно распознать графомана:

Наш профсоюзный босс – лгун! Слаушевского – к ногтю!

Я знаю, что случись такое где-нибудь в Англии, возле этой доски уже сфотографировались бы молодые представители от обеих фракций партии лейбористов, а репортёры всё той же «Morning Star» уже брали бы у меня интервью – за что такая нетерпимость к профсоюзному лидеру?

До сегодняшнего утра я тоже питал к нему только симпатии.

У бригадира плотников, Анатолия Слаушевского, приятная внешность под стрижкой молочно-седых волос. В Голливуде он запросто сделал бы карьеру снимаясь в роли благородного шерифа в различных вестернах.

Но и у нас благородный вид в цене и Слаушевского год за годом избирают в председатели профкома СМП-615. Эта должность, считай что, не оплачивается, так что он тоже живёт на одну зарплату.

Как и все.

И он думал, что я его пойму, как все, когда он мне сегодня утром на объекте сообщил:

– Не будет дела.

– Как не будет?

– А вот так – не будет дела.

Разве мог он предположить, что его за это белым по коричневому обзовут «боссом» и потребуют ногтевой расправы?

Симпатии – вещь недолговечная. Месяц назад я его обнять был готов, когда он мне сказал про путёвку в пионерлагерь «Артек».