Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шесте

Когда успокоилась, голосов уже не было слышно: гости то ли дремали, загорая на песке, то ли ушли в глубь острова. Еленка напряженно прислушивалась, пытаясь угадать, где они сейчас, но в кубрик доносился только плеск воды, шуршащий перекат камыша да резкие крики чаек. Потом грохнули по палубе шаги, и на трапе показался Сергей: он нес бутылку вина и тарелку с конфетами.

- Подлизываться пришел, - улыбнулся он.

- Где они?

- Гуляют. - Он хохотнул, не удержавшись. - Природа, Еленка, своего требует.

- Женатые ведь.

- А что им, убудет, что ли?

- И ты таким будешь, когда женишься?

- Я-то… - Сергей налил вина, хлебнул. - Это смотря на ком женюсь. Если муж налево свернул, так в том, Еленка, жена виновата.

- Жена всегда виновата.

- Ну, не скажи. Вот у меня кореш в Саратове… - Он вдруг замолчал, точно вспомнив что-то. - А ты чего не пьешь? Веселей гляди, матрос! Чего там, мир ведь, а?

А глаза никак не хотели улыбаться. Холодные и колючие, жили они отдельно от него - шумного, подчеркнуто веселого.

- Фальшивый ты. - Еленка вздохнула. - Ой, какой же ты фальшивый!

- Ну, что там - фальшивый, фальшивый. Какой есть…

Гости вернулись к ужину: усталые, равнодушные, далекие друг от друга. Мужчины держались особняком: капитан усердно скоблил толстую можжевелину с хитро загнутым корнем; инспектор лег в тень, прикрывшись от мух рубахой. Сергей помогал женщинам с готовкой, таинственно подмигивал, ухмылялся. Еленка злилась, но молчала. Улыбалась, пряча злые глаза, все снесла и выпросила-таки крепкую можжевеловую палку.

- Это - вам, - сказала она Ивану вечером, когда они остались одни в кубрике. - Не знаю, может, коротка.

Иван взял палку, примерил:

- В самый раз.

Равнодушно поставил в угол, начал стелить постель.

Еленка смотрела в сутулую широкую спину, молила, чтобы повернулся, чтобы спросил о чем-нибудь.

- Наврала я вам, - тихо, запинаясь на каждом слове, сказала она. - Ни у кого я тогда не была. Просто ревела на берегу до рассвета.

Иван молча снял пиджак, потащил через голову рубаху.

- Вы простите меня, Иван Трофимыч, - еле слышно сказала Еленка.

На секунду он замер, завяз в рубахе. Сказал глухо:

- Ты бы вышла. Раздеваюсь я.

Еленка качнулась, прижала руки к груди. Спотыкаясь, взбежала по трапу.

Иван лег к стене, закрыл глаза. Может, надо было шагнуть к Еленке, шагнуть и обнять, и все бы вернулось, но он сразу же прогнал эту мысль.

Он отрезал Еленку, отрезал по самому сердцу. Нет, совсем не за то, что она в запальчивости наврала ему, не за ложь - за правду: она просто жалела его.

Утром встал с глухой, уже привычной головной болью. Поднялся на палубу: на корме Сергей собирал новую люльку. Иван тупо посмотрел на широко раскинутую сеть.

- Что это?

- Подарок, - горделиво улыбнулся Сергей. - Кончилась наша кустарщина, капитан.

- Закона не знаешь?

- Законы, капитан, для дураков пишут. Для дураков да для судей, когда эти дураки попадаются.

Иван метнулся в кубрик. Выскочил оттуда, молча отстранил Сергея и полоснул по сети остро отточенным ножом.

- Ты что?

- А я - дурак, - запинаясь от ярости, сказал Иван. - Тот дурак, для которого законы пишут.

И опять широко, уже не примериваясь, резанул сеть.

- Не смей!… - Сергей, не рассчитав, с силой толкнул капитана.

Иван отлетел к борту, ударился о леер. Нож, выскользнув, упал в воду. Иван тяжело поднялся, шагнул к сети, скомкал. Сергей ухватился за другой конец:

- Рыбинспектор дал. Понятно тебе?… Сам дал, лично!…

- Не дам!… - Иван, задыхаясь, рвал сеть к себе. - Не позволю!…

- Моя сеть, ясно? Мне подарили! Мне, ясно?…

Тяжело дыша, они почти упирались лбами. Сергей был здоровее и помаленьку, по частям перетягивал сеть, мотал Ивана по всей корме.

- Оставь! Слышишь?… Добром прошу, - бормотал он.

Иван вдруг бросил сеть и, схватив с палубы тяжелую крестовину, далеко швырнул в воду:

- Вот так-то, Прасолов. Так-то лучше будет. Спокойнее.

- Твою мать… - сквозь зубы выругался Сергей. - Добро, капитан, побеседовали. В жизни этой беседы не позабуду.

- Уходи с катера. - Иван закурил, затянулся, говорил почти спокойно. - Сам уходи. Не сработаемся.

- За бабу считаешься? - тихо спросил Сергей. - Эх, мужик называется! Дерьмо собачье.

Швырнул в воду исполосованную сеть, пошел к рубке.

Навстречу вылезла Еленка.

- Завтракать.

- Идем. - Иван встал. - Я сказал тебе, Сергей. Все.

- Не задержусь, капитан. Теперь не задержусь, не думай!…

Но задержаться Сергею все-таки пришлось: он задумал досрочно выпустить своих радистов. Просьбу встретили недоверчиво, но пошли навстречу: создали комиссию, в состав которой вошли директор, главный инженер и по собственной охоте Пронин.

Группа не подвела Сергея: из пятнадцати выпускников четырнадцать получили свидетельства. Пятнадцатый слушатель - Еленка - не явился на экзамены. Сергею объявили благодарность в приказе и наградили именными часами. Он был очень доволен и ради такого случая закатил на катере торжественный ужин.

- Не откажешься, капитан?

- Можно, - сказал Иван.

Сергей пригласил всю комиссию, но пришли только Володька Пронин да парторг Пахомов. Пронин держался официально, говорил тосты, но быстро опьянел и стал пялить глаза на Еленку. Еленка развеселилась, краснела, закрывалась рукой.

Спьяну Пронин принимал Еленку и Сергея за молодоженов, лез с поздравлениями, журил, что скрыли правду.

- Волжская свадьба!… - кричал он, требуя внимания. - Катера - все в цветах! Музыка! Народное гулянье!… Товарищ Прасолов, возродим народные обычаи? Возродим?…

Пахомов пил мало. Вел с Иваном тихий мужской разговор о лесе, заработках, хозрасчете, который в порядке эксперимента хотели ввести на их запани с будущего года. Он не поддерживал этого новшества, хмурился:

- Опять, значит, рубль гнать будем, да? А сознательность?

- Без рубля тоже не проживешь.

- Правильно. Но вот мне скажи: хорошо зарабатываешь?

- Хватает.

- Вот. Ты - передовой, ты из премий не вылезаешь. По высшей сеточке пятый год без промаха. Почему? Потому, что ты сам проценты даешь, а мы тебе - соответственно. А при этой самой новой экономике что будет? А то будет, что станешь ты, передовик, получать куда меньше, чем сейчас.

- Почему? - не понял Иван.

- А потому. Сейчас откуда фонд зарплаты идет? Оттуда. - Пахомов важно поднял к темному потолку толстый палец. - Существуют утвержденные ставки, кому сколько полагается. А будет что? Будет фонд зарплаты исчисляться из прибылей, и станем мы его делить на всех чохом. А какой он будет, этот фонд, после всех отчислений? Неизвестно. А ну - запань прорвет? А ну - катер на мель сядет? А ну - еще что? Вот и получится шиш без масла.

- Этого я не понимаю, - вздохнул Иван. - Работать надо хорошо - и запань не прорвет, и на мель никто не сядет…

- Комнату! - вдруг заорал Пронин. - Товарищ Пахомов, сделаем комнату молодоженам?

Иван поднял голову, удивленно посмотрел на Еленку. Она с веселым вызовом встретила его взгляд, и он сразу отвел глаза.

- Комнату? - Пахомов, не понимая, моргал белесыми ресницами.

- Не надо им комнату, - глухо сказал Иван, уставясь в стол.

- Нет, надо! - озорно сказала Еленка. - Очень даже надо!

- Им - не надо, - упрямо повторил Иван. - Старикам лучше дайте. Столько лет на барже…

Разошлись за полночь. Сергей пошел провожать. Еленка, напевая, убирала со стола. Иван начал стелить постель, спросил вдруг:

- Поздравить можно?

- С чем, Иван Трофимыч?

- Ну, с этим… Комнату вон обещали. И вообще.

- Можно, Иван Трофимыч. - В Еленку вселился какой-то бес: хотелось озорничать. - На свадьбу-то придете?

- Ну что ж, поздравляю, - не глядя, сказал Иван и, забыв о постели, тяжело полез на палубу.

- Далеко ли собрался? - спросил Сергей, встретив его у рубки.

- Порыбачить хочу, - хмуро сказал Иван. - Давно не рыбачил.