Господин посол

"Зубы у нее настоящие, - подумала Нинфа не без патриотической гордости, - а не вставные, как у американских красоток из театра, кино и телевидения".

Когда принесли еду, мадам Угарте с завистью окинула взглядом тарелки Росалии: листья латука, кружочки яйца, лук, свекла, консервированные абрикосы и горсточка творога. И ничего такого, от чего толстеют. Не удивительно, что у этой сучки такая фигура. Донья Нинфа посмотрела на свою тарелку: блестящие от сала свиные котлеты плавали в жирном соусе, окруженные горками картофельного пюре.

Подруги принялись за еду. Стройные и элегантные манекенщицы под звуки откуда-то льющейся вкрадчивой музыки прохаживались между столами, демонстрируя весенние модели. В воздухе носился аромат цветущих яблонь.

Время от времени супруга генерала поглядывала на Росалию - та клевала, как птичка. Ее едва заметная шепелявость очень идет к этому вздернутому носику, - размышляла сорокалетняя матрона. - А карие глаза с забавными золотыми искорками, такие нежные на первый взгляд, таят чувственность, которая прорывается наружу, когда ее ласкают.

К любовнице посла Нинфа относилась со сдержанной нежностью и в то же время враждебно, как молодящаяся мать относится к взрослой дочери, которая не только готовится сделать ее бабушкой, но и становится соперницей, оспаривающей внимание мужчин.

Росалия тоже исподтишка поглядывала на приятельницу. Ее отношение к генеральше было двойственным. Иногда Нинфа раздражала ее. Она была властной, резкой, и, подчинив себе Росалию с первого же дня их знакомства, пыталась навязывать свою волю даже в мелочах: "Не покупай этого, а это купи", "Синий цвет тебе не идет, возьми серый". А порой добродушная и энергичная дама вызывала у Росалии симпатию. Нинфа любила разражаться напыщенными тирадами и с не меньшим удовольствием отпускала соленое словцо. Пальцы ее всегда были унизаны кольцами, а объемистую грудь украшали аляповатые брошки; своими брелоками, медальонами и прочими побрякушками сеньора Угарте в иные дни напоминала маршала Геринга в зените славы. Сейчас помада с ее мясистых губ, измазанных жиром, потекла по подбородку. "И почему она не удалит волосы на верхней губе?" - подумала Росалия и вдруг сообразила, что усики делают Нинфу похожей на тетю Микаэлу, оставившую о себе самые плохие воспоминания. Суровая и неласковая тетка постоянно твердила Росалии о том, что она бедная сирота. ("Уж не думаешь ли ты, что ты принцесса, которой под пару только сын президента? Хватай скорее этого Виванко. Он не красавец, зато порядочный человек, дипломат, поговаривают даже, что его скоро пошлют в Париж".)

- Мне что-то не по себе, дорогая, - прошептала Нинфа.

- Почему?

- Дела в Сакраменто идут не блестяще. Приближаются выборы, а по конституции генералиссимус не может больше выставлять свою кандидатуру.

- Я не разбираюсь в политике, донья Нинфа.

- Речь не о политике, девочка, а о нашей судьбе. Если на выборах одержит верх оппозиция, нам дадут коленкой под зад.

Нинфа заметила, что Росалия покраснела, и подумала: стесняется слов, а наставлять мужу рога ей не стыдно.

Когда официантка принесла десерт (яблочный пирог для генеральши и смородиновое желе для Росалии), разговор принял оборот, которого Росалия опасалась больше всего.

- Давай, дорогая, выложим карты на стол, - сказала Нинфа, вызывающе уставившись на собеседницу. - Откровенность будет только на пользу. Я все знаю о тебе и о доне Габриэле Элиодоро.

- Что все? - Росалия инстинктивно заняла оборону.

- Не стоит запираться. Это секрет Полишинеля. Еще в Серро-Эрмосо все знали об этом, за исключением, конечно, жены дона Габриэля Элиодоро. Донья Франсискита привыкла витать в облаках.

Губы Росалии задрожали, как и кусочек розового желе, который она подносила ко рту.

- Не расстраивайся, - успокоила ее Нинфа. - Я тебя не осуждаю. На твоем месте я поступила бы точно так же. Дон Габриэль Элиодоро настоящий мужчина, не то что твой муж.

Опустив глаза, Росалия кромсала желе на мелкие кусочки, которые потом размяла и оставила.

- Ну, смелей! - подбодрила ее Нинфа. - Подруги мы или нет? Вчера вечером Панчо позвонил к нам и спросил, у нас ли ты. Уго, старая обезьяна, понял все и наврал, будто мы с тобой пошли в кино. Ты можешь рассчитывать на нас, дурочка. Мы все на стороне дона Габриэля Элиодоро и на твоей.

Росалия в замешательстве разглядывала розовую кашицу у себя на тарелочке.

- Послушай, милочка, тебе еще не раз понадобится это... как его... Ну, как это называется, когда в детективных фильмах кто-нибудь хочет доказать, что он был в другом месте, когда кого-то убили? Алибили?

- Алиби, - прошептала Росалия.

- Вот, вот. Тебе оно еще понадобится. Ты можешь спокойно обедать с послом и все прочее... А я звоню Панчо и говорю, что у нас с тобой свои дела... Ты же просишь дона Габриэля послать ко мне посольскую машину. С Альдо, разумеется. Можем начать сегодня... Ты останешься со своим возлюбленным, а я прогуляюсь... в Арлингтон, Маунт-Вернон, Бетесду... - Нинфа подмигнула. - Получится отличное алиби.

- Для нас обеих, не так ли? - осмелела Росалия.

Нинфа усмехнулась.

- Конечно. Ты умная девочка. Нам нужно быть союзницами. Жизнь коротка, и все мужчины - свиньи. Все без исключения. А теперь, дорогая, поговорим о другом. Посмотри, какое красивое платье. Боже мой, если бы у меня была твоя фигура, я купила бы себе это платье... И многое другое сделала бы, очень многое...

Она подозвала официантку и попросила счет.

- Сегодня плачу я. - Нинфа снова подмигнула.

В эту минуту Росалия ненавидела ее, она была готова сквозь землю провалиться.

9

В тот вечер Пабло Ортеге захотелось повидаться с Леонардо Грисом. Он позвонил из автомата.

- Как вы смотрите на то, чтобы нам пообедать вместе в одном из ресторанов Джорджтауна?

- Неплохое предложение, - ответил Грис. - А ты не боишься себя скомпрометировать?

- Вы это серьезно, профессор?

Пабло услышал теплый и душевный смех друга.

- У меня к вам один вопрос, хотя и не очень серьезный. Итак, в семь часов в "Кэрридж Хаус".

- Отлично!

Без пяти семь Пабло Ортега поставил свою машину на одной из улиц, пересекающих Висконсин-авеню, и направился в ресторан. Фасад "Кэрридж Хаус" с его деревянным портиком, выкрашенным в черный цвет и украшенным фонарями с коляски колониальных времен, почему-то напоминал Пабло морг.

Войдя в ресторан, Пабло не сразу отыскал друга. Леонардо Грис сидел за столиком в углу главного зал, который в этот час был полон.

- Слава богу! - воскликнул Пабло, усаживаясь. - Наконец-то есть с кем поговорить, отвести душу... Сегодня у меня отвратительный день - ужасно болит голова.

- Как прошла церемония?

- Гораздо лучше, чем можно было ожидать. Трудно поверить, но наш посол выглядел весьма импозантно. Он держался, как опытный дипломат.

- Ничего не скажешь, внешность у него для этой роли подходящая.

- Больше того, от него исходит какой-то магнетизм. У меня нет никаких сомнений: президенту Эйзенхауэру наш индеец понравился. И не удивительно. В жизни не встречал более обаятельного негодяя.

Когда покончили с коктейлями, Грис сказал:

- Я неспроста спросил, не боишься ли ты себя скомпрометировать. Что скажет Габриэль Элиодоро, если узнает, что ты поддерживаешь дружбу с таким ренегатом, как я?

- Очевидно, ему уже известно об этом.

Грис спокойно кивнул головой.

- Даже наверняка. Две последние недели какой-то неизвестный как тень следует за мной по пятам. Я его видел даже на университетской спортивной площадке. Когда я возвращаюсь домой, он едет за мной на синей машине. А когда я выглядываю из окна квартиры, он стоит на углу...

- Вы уверены, что это один и тот же человек?

- Абсолютно. Я убежден также, что немного погодя он появится в дверях этого зала, постаравшись, чтобы я его заметил. И то, что он старается мозолить мне глаза, наводит меня на мысль, что тот, кто его посылает следить за мной, видимо, хочет меня запугать.