Кардиффская команда

- Он и фургоны считает - двадцать, и лошадей.

- Цирковые фургоны, набитые детишками и зверями с карусели, из дерева, ярко раскрашенные, позолоченые.

- И кивают черные плюмажи лошадей.

- Пастораль с цыганами, цирковыми фургонами, путешествующими от одной сельской ярмарки к другой. Череда детей в карнавальных костюмах.

- Живая картина. К тому же, как он говорит, фургоны напоминают народную сказку.

Уолт это может объяснить, а Би объяснит совершенно иначе, просто смеху ради.

- Би? Не Сэм?

- Сэм согласится во всем с Уолтом, лояльно. Если, конечно, никто не станет утверждать, что сможет угадать, что именно Сэм или Уолт сейчас скажут. Уолт может изумительно цитировать Рембо в неожиданные моменты. Как-то раз, дома, я недоумевал, как такой недавно принесенный аистом ребенок, как Уолт, может столь прекрасно искоса смотреть своими красивыми глазами, хоть и прищуренными от озорства, вроде любимой гурии султана, более того - одновременно отхлебывая молоко из пакета. Я так и сказал, а он ответил: тропы неровны, курганы осокой заросли, воздух недвижен, нигде поблизости ни птиц, ни ручьев, а впереди - конец света. Он намеренно хотел быть гадким, лишь несколько часов спустя после того, как я видел: они с Би облизывали друг друга у Пенни, куда я пришел на нашу дневную поёбку. Потом, когда я выходил пописать, не заметить их было невозможно бельгийские кролик с крольчихой, а дверь настежь, разумеется.

- Разумеется.

- Пенни обвиняла меня в том, что я козел, поскольку думала, что мы вступили в фазу уютной дремы после того, как, а раз уж мы завели об этом разговор, то я вдохновился снова и как раз засовывал, когда в спальне возник Уолт со словами:

потрясно! Анри Пелиссье(88), желтая фуфайка, 1924 год. Марк врубается в велосипедные конструкции и физическую форму.

- А когда меня отправили к тебе на семинар, я думал, мне предстоит страдать скучнейшие часы в жизни. Я теперь кто-то другой ведь, знаешь?

- Ты тогда был кем-то другим. Сейчас ты - это ты, или начинаешь им быть. Ты с самого начала Уолту с Сэмом понравился, только они точно не знали, как тебя понимать.

- Они меня до уссачки напугали.

- Дэйзи закончила большое полотно и отправила его в Амстердам. У меня готов черновик поэмы, в которой, я надеюсь, окажется много этого луга и сада, и вас с Сэмом и Уолтом. Работа Пенни о "Кардиффской команде" займет весь выпуск "Les Cahiers d'Art"(89). Если б Уолт был здесь, он бы сказал: Я уже вижу льва. А что бы Сэм ответил?

- Льва, льва. Из Гамбургского зоопарка. Вот что бы она сказала - из Аполлинера. Голубые глаза.

- Ты овладел их стилем. Ты теперь зовешь Сэма она?

- Она сама попросила. Она собирается отпустить волосы и носить платья. Мне кажется, Уолт в печали.

- А этот лев - спустились ли сыны небес накрошить золота для его гривы?

- А это стихотворение?

- Уэльское, очень старое. Футболисты пенниного Делонэ выучили бы его еще в школе, хотя в нем говорится о волосах девушки, а не о львиной гриве.

Футболисты, пахнут апельсинами.

- Помнишь, как мы бродили по лесу в Сен-Жермен, где нашли полянку у тропы лесничего?

Парчовая бабочка дремлет на лакрице.

- Луг посреди леса, о да. Один из тех случаев, когда Сэм с Уолтом грандиозно сбили меня с толку своими разговорами про обжиманья в Венсаннском парке, как они битыми часами целовались среди целого поля загорающих, хвастовством своим - сколько они смогут щекотать друг друга языками, не запуская теплые руки друг другу в штаны. Мне кажется, ты видел, что со мною было от таких разговоров, потому что ты их дразнил, пока они не признались, что щупали друг друга, пока заговариваться не начали, а потом кормили друг друга швейцарским шоколадом и ломтиками апельсина, как мамы-птички. Я отдаю себе отчет, насколько по-доброму ты пытался меня оградить, чтобы они меня не шокировали.

- Линия по заправке аистов определенно не поскупилась, когда Уолта снаряжали для производства детей. Какой-то шаловливый ангел решил, что нестандартный генератор - как раз то, что нужно для такой симпатичной мордашки. Уолт говорит, что унаследовал его от моряка, фамилию которого мама забыла спросить.

- И у того моряка, и у моего отца - сыновья, которых они не знают.

- Интересно, а в этого моряка можно поверить?

- Моему отцу - точно нельзя. Матери тоже. Можем и ее сюда добавить.

- Монтерлан(90) говорит в "Les Olympiques"(91), что Поликрат(92) сжег гимнасии Самоса, поскольку знал, что каждая дружба, выкованная там, становилась дружбой двух бунтовщиков. Подлинные наши семьи - это наши друзья, которые, конечно, и семьей быть могут. Уолт и Сэм пока не нашли той страны, гражданами которой им хотелось бы стать. Мы с тобой, Сайрил, иммигранты в воображаемой стране, основанной Пенни и Дэйзи, с населением в четыре человека.

- У Би растут волосы на лобке, чем она гордится, и грудки - они прекрасны. Она прямо из "Георгик" Майоля(93). Мне кажется, я как во сне хожу.

- Нет - всего лишь в стихотворении. Или в картине Бальтуса(94). В настоящий момент в мире свирепствует сорок две войны, не говоря уже о личных несчастьях повсюду, боли, болезнях и ненависти. А мы сидим тут, вот на этом лугу. Даже у него нет другой реальности, которую мы могли бы познать иначе, чем наше воображение ее воспринимает.

Que parfois la Nature, a notre reveil, nous propose Ce a quoi justement nous etions disposes, La louange aussitot s'enfle dans notre gorge.

Nous croyons etre au paradis.(95)

Наше ощущение прекрасного иллюзорно - союз культуры и биологического императива. Наши чувства следует обучать, чтобы они стали чуткостью, - или же притуплять до глупости. Ты стал прекрасным, потому что отпустил волосы, хотя еще месяц понадобится, потому что похож на эльфа, потому что улыбаешься и говоришь то, что приходит в голову.

- Я что - таким ужасным был?

- Нет, конечно. Une espece de microbe(96) ты не был и никогда бы не мог быть.

- И выбросил свои очки. И, мне кажется, доказал в спортзале вместе с тобой, что у меня нет ни порока сердца, ни астмы - ни единой штуки, которыми меня раньше пугали. Пенни говорит, ты так прекрасен, что она до сих пор заливается румянцем, когда ты в комнату входишь. Ничего, что я так говорю? Я тоже так думаю.

Марк остановился. Они прошли через весь луг вдоль, затем поперек и теперь стояли прямо посередине.