Я или Человек Без Тела

- Так что, я про тебя, Колян, знаю все, - сказал Пупок. - И о том, какая у тебя жизнь тяжелая была, и о том, сколько ты добра людям сделал, и о том, как ты ПЭМЗ к рукам прибрал.

- ПЭМЗ я к рукам не прибирал, - возразил я. - Завод - самостоятельная производственная единица. Я просто помог руководству

ПЭМЗа в трудную минуту.

- И они из благодарности выполняют за копейки твои заказы.

Хорошо, хорошо. - Пупок заметил, что я снова собираюсь возразить. -

Спорить не будем. Я же не осуждаю. Ты, Колян всегда все правильно делал. Я помню. Да и не за тем ты ко мне пришел, чтобы эти вопросы обсуждать.

- А зачем, как ты думаешь? - спросил я, надеясь, что может быть, он мне ответит.

Пупок пожал плечами:

- Детство вспомнить. Зачем же еще приходить к школьному товарищу, которого не видел тридцать три года?

Он открыл дверку шкафа и поставил на стол одну коньячную рюмку.

- Я не пью, - пояснил он. - Организм все, что мне нельзя, назад выталкивает. А ты выпей. Я хоть посмотрю. Если не можешь один пить,

- Пупок достал из холодильника пакет кефира, а из шкафа фарфоровую чашку, - так и быть - составлю тебе компанию.

Я налил коньяку в рюмку, очистил апельсин.

- Будем здоровы! - сказал я и понял, что сказал глупость.

- Будь, - усмехнулся Пупок и чокнулся со мной чашкой.

Я выпил залпом, как когда-то в молодости, а Пупок сделал маленький глоток и поставил чашку на стол.

- У меня ведь, Колян, желудка считай, нет. И вообще…

- Это…, - я провел по своей голове рукой и кивнул на его лысину.

- Химия. Рак у меня. Четвертая стадия. Врачи говорят - максимум до мая протяну.

- А может быть…, - я хотел что-то порекомендовать Пупку, сказать, что сейчас существуют некоторые новейшие методики, что есть всякие целители, знахари, что есть зарубежная медицина, в конце концов, и что я готов оплатить его лечение, но Пупок, правильно рассудив, что знает все, что я могу ему предложить, перебил меня:

- Пустое. Поздно уже. Ничего исправить нельзя… А жалко. Нет, не умирать жалко. Жалко, что жизнь исправить не удастся, покаяться перед теми, кого в этой жизни обидел. А таких много было. Некоторых только на том свете увижу. Ну, оттяну я свою кончину еще на пару месяцев, толку то?

- А ты бы хотел жизнь по-другому прожить?

Пупок посмотрел на меня внимательно.

- Да. Хотел бы.

Он встал и вышел в коридор. Через минуту вернулся, неся в руках глиняную пепельницу в виде черепа и папиросы. Закурил. Предложил мне, но я вытащил свои сигареты.

- Прости. Я не курю папирос. Для меня они очень крепкие.

- А я сигареты не могу, слабые. Вот, к папиросам привык.

- А тебе курить можно?

- Организм принимает - значит, можно.

Минут десять или пятнадцать мы с Пупком вспоминали наши школьные проказы и подвиги. Кое-что я подзабыл, а Пупок помнил каждую мелочь.

Наверное, для него эти годы были самым светлыми воспоминаниями жизни. Но вдруг Пупок как-то резко устал от разговора.

- Ну ладно, - сказал он, - давай, Колян, колись, что тебя ко мне привело, какая-такая, печаль-кручина?

Я для храбрости хлопнул еще одну рюмку коньяка и спросил:

- Ты нашу математичку, Елену Аркадьевну помнишь?

- Малкову? - хмыкнул Пупок.

Точно, подумал я, Малкова! Малкова Елена Аркадьевна. А я забыл.

Ни то Мальцева, ни то Малышева, думал.

- Ты еще у нее авторучку…взял. Красная такая, по-моему.

Я оторопел.

- Ты знал?

- Я видел, как ты ее из-под тетрадок вытащил и в карман штанов спрятал. Еще подумал тогда - На фиг она тебе сдалась?

Я был в полном нокауте. Машинально налил себе еще и выпил.

- А почему ты не сказал никому, что это я авторучку украл?

- Странный вопрос! Как я мог товарища заложить? Не по понятиям это.

- Какие к чертям собачьим понятия? Ведь все же на тебя подумали…

- Ну и что? Пусть подумали. Я же не брал, мне оправдываться не нужно было. А на тебя указать…? Зачем? Ты нормальным пацаном был.

Закладывать мне всегда в падлу было. А тогда? Если бы я тебя заложил, от тебя бы все наши отвернулись. И учителя бы к тебе по-другому относиться стали.

- Тебе ведь даже после этого инцидента из Полынограда уехать пришлось, - напомнил я.

Пупок отрицательно помотал головой.

- Мы с мамой так и так бы уехали. Отца из зоны на химию перевели.

Мы к нему переехать и собирались. Мама там, в Кинтерепе, фельдшером устроилась. Пить бросить хотела, новую жизнь начать…

- Бросила?

- Бросила. Два года почти не пила. Потом отец снова сел, ну, она и запила по-черному. Отравилась какой-то бормотухой и умерла. А отца на зоне якут-вертухай из калаша застрелил.

Я снова потянулся к бутылке.

- В статье было написано, что ты практически не пьешь и ведешь здоровый образ жизни, - заметил Пупок. - Врут?

- Журналисты всегда или нагло врут или сильно преувеличивают.

Пупок взял со стола бутылку, поднес горлышко к носу, понюхал, поморщился.

- Эх, сколько я этого зелья выпил! - вздохнул он. - Ты себе эту мою цистерну даже вообразить не сможешь. А теперь, веришь, даже не хочу… - И Пупок с каким-то отвращением отодвинул бутылку от себя.

- А Малкова жива здорова. Правда, старенькая совсем. Этим летом, в июне восемьдесят два будет. Жаль не смогу прийти, поздравить.

- Так ты что, встречался с ней?

- Захожу иногда, попроведовать, - уклончиво ответил Пупок. - А ты что, авторучку эту вернуть ей собрался?

- У меня ее нет. Я выбросил ее в котлован через несколько дней.

- Правильно сделал.

- Ты мне дашь адрес Елены Аркадьевны?

- А что не дать? Пиши.

Я записал.

- А теперь иди. Я устал. Извини, что не отведал твоего угощенья, нельзя мне. Бананы оставь, а остальное забирай.

- Да ты что? Не буду я ничего забирать! Отдай своей домработнице.

- Правильно! Отдам ей. А коньяк бомжи допьют, тут у них в соседнем доме типа общежитие.

- Слушай, Пупок, может, тебе деньги нужны?

Пупок посмотрел на меня весело, подмигнул и ответил:

- У меня денег много. Гораздо больше, чем мне нужно. Во всяком случае, на кефир до мая хватит.

От Пупка я поехал к Елене Аркадьевне. По пути я попросил Сашу остановиться у магазина "Дорогие подарки" и купил авторучку "Паркер" с золотым пером, похожую на ту, фурцевскую. Я ее долго выбирал, пытаясь найти такую, чтобы она была того же самого ярко-малинового цвета.

Квартира, где жила Елена Аркадьевна находилась на девятом этаже панельной девятиэтажки. В кабине лифта пахло мочой и пивом, а на стенке было начертано: "Колян - мудак!". Это обо мне, подумал я.

Дверь мне открыла худощавая женщина в стеганом халате и желтой косынке. Ей было на вид лет шестьдесят, и это была не Елена

Аркадьевна. Но взгляд выцветших голубых глаз был мне знаком. Дочка, решил я.

- Вы из собеса? - спросила она.

- Нет, я не из собеса.

- А вы из ЖЭКа! Проходите. Посмотрите. Посмотрите, все течет.

Весна наступила, и потекло.

- Простите, но я и не из ЖЭКа. Я учился у Елены Аркадьевны. Она дома? Я хотел бы ее увидеть.

- А где ж ей быть? - искренне удивилась дочь моей бывшей математички. - Мама! К тебе пришли. - И мне, тихо: - Мама не встает уже второй год. У нее был инсульт и с тех пор она не может ходить. И с головой у нее… Вряд ли она вас вспомнит.

- Это Пашенька? - раздался из спальни слабый старческий голос. -

Пусть проходит скорее. Он так давно не приходил. Света, ну, где же он?

Я не узнал голоса Елены Аркадьевны. В этих слабых, дребезжащих с присвистом звуках невозможно было уловить прежних металлических ноток, именно так, строго и властно, разговаривала со своими учениками преподаватель математики семнадцатой средней

Полыноградской школы Малкова Елена Аркадьевна. Я оторопел, даже испугался немного. Мне было страшно входить к ней. Я боялся ее увидеть. Я стоял у порога спальни и не мог сделать шага. Но меня подтолкнули в спину.