Мошки и пушинки

– Нуна! – она вдруг показала пальчиком в небо и обернулась, улыбаясь, к нам. Первое ее слово!

– Помнишь, да? – произнесла жена даже радостно. Для нее Настя еще жива. Как можно расстаться с единственным в мире человеком, для которого наша дочь еще жива!

– А помнишь – юбилей тут ее справляли?

Я кивнул. Только для нас еще шесть кирпичей в земле, почти заросшие, – часть той шашлычницы, сделанной тогда.

– А помнишь, – проговорила жена, словно ничего плохого и не было, – тогда мы еще вина не могли достать, мясо замочить, и тогда Настя…

Я кивнул быстро, не дослушав, перебив, – долго не могу!

…Помню, я обмолвился Климу, и он сразу же решительно взялся за гуж, и мы с ним долго шастали с бреднем вдоль берега, выдавливая ногами из дна гнилостные пузыри. В результате в сетке оказались, в начале и в конце, большой рак и маленькая щучка. Помню, как мы явились, мокрые, пьяные, вонючие, но счастливые, и вручили трудовой подарок – рака и щуку!

– А где же лебедь? – засмеялась она.

Остроумная была дочка.

Спустился с крыльца. Здесь батя падал. Но меня, в отличие от него, некому будет поднимать! На часы глянул. Можно еще успеть – сходить исповедаться Олегу Тимофеичу. Вдруг он скажет: “Да ну. Ничего!” Святой человек – ему верить можно. Работает тут, в школе олимпийского резерва, веломехаником, чинит велосипеды ребятам своим и – тоже бесплатно – всем приезжающим к нему дачникам. Денег никогда не берет – только улыбается: “Ну что вы, зачем?” И в то же время – строг. Скажет мне правду, какую я заслужил: жить мне или уже умереть? А вдруг скажет: “Да ну! Ничего!” Я сделал два шага… третий уже быстрей! Но тут прозвенел звонок. Пора!

– Ну? Ты готов? – произнес Борис просветленно. На святое дело идем!

– Готов! Только… – я оглянулся на дом. – Давай поговорим не здесь… На озеро поедем.

– Ну… – он пожал плечом. Не совсем был доволен. Стройный его план покачнулся.

– Я скоро! – крикнул я в дом, с бряканьем стаскивая велосипед с крыльца.

Залетали вокруг, вверх-вниз, словно прихрамывая, белые бабочки – капустницы. Роскошь лета. Если едешь с определенной скоростью, рейки ограды исчезают и видишь как на ладони жизнь во дворах – все наслаждаются, не спешат. Веловидео.

– Нет. Так невозможно разговаривать! – он тормознул с досадой и слез. Держа рули, пошли наискосок через лес. Песчаная гора скатывается в горячую яму с сухими зарослями малины в блестящей паутине. Подставь горсть, щелкни по стеблю, и слепленная из душистых шариков малина сама отцепится и упадет в ладонь. Пальцами эту нежность лучше не брать, а кинуть ладонь ко рту и с сипеньем втянуть. Помять ее языком о нёбо. Последнее наслаждение! А вот еще гроздь – дернулся к ней, но рука моя спружинила о блеснувший гамачок паутины. Не пущает… а точней – ловит. Паутина желает повязать, сделать из человека блестящий кокон – у природы свои задачи, загадочные и злые. Вырвавшись из этого горячего зла, звенящего осами, лезем наверх, стоим на косогоре, отдуваясь. Ветерок холодит.

С соседнего, тоже песчаного, холма слепит сиянием крестов кладбище – рукой подать. Тополь там уже полностью спеленут паутиной, как саваном. Блестит. И ты исчезнешь в этой паутине, как мотылек! Исчезнуть в этой жаре и блеске кажется нестрашным и естественным. Нежными щекотными лапками насекомых природа осторожно пробует тебя, разминает… Ну – хватит пока! Смёл с лица и плеч эту нечисть. Ветерок! Наслаждайся – пока эти “лапки” тебя не оплели.

Над водой витают, блестят леска и паутина.

Мошки так и реяли над вечерней водой, все суетливей – и ниже. Что за парад? Господи! Глянул в даль – длинный ряд вдавленных в воду точек! Топятся эскадрильями!

Прислонив к дереву велосипеды, мы сидели на корнях, и я рассказывал все. Кроме дантесоведения – замешан еще.

Когда обокрали “будку” Ахматовой, где я временно проживал, журналисты, желая сенсаций, требовали с меня: что из подлинных вещей Ахматовой удалось найти? И в ярости я показал им: вот! Градусник Ахматовой!.. И после с ним покорил целый мир, блистая на конференциях!

В Ясной Поляне снял и украл наволочку со штампом – желая уже окончательно пасть.

– Да… Это серьезно! – произнес потрясенный Борис, отодвигая велосипед.

– Уезжаешь?

– Ладно. Лежи тут, – вздохнул он. Мол, сделаю, что могу… хотя шансов на спасение мало. Я смотрел ему вслед. Слезы блестели на ресницах. Уж лучше пусть наши друзья будут нашими проводниками в вечность, чем кто-нибудь!

Волны, хлюпая, изогнули строй утопившихся мошек, и их прямой ряд изогнулся зигзагом, буквою S.

Я закрыл глаза.

Больница – длинный одноэтажный дом, сразу за ней плавно поднимался зеленый луг, усыпанный… чуть не сказал – отдыхающими. Вдали луг как бы припухал, горбился – там была река, росли вдоль берега “головастые” наклонные ветлы с торчащими прутьями. Больные весело прощались с родными и переплывали на тот берег, кто на чем… больше на гробах, загребая крышками.

Пользуйся благоприятным случаем. Чего еще ждать тебе?

Полуразрушенные белые арки с обломками стен, к ним идут то ли комнаты, то ли бассейны – теплая вода по щиколотку, гладкое мраморное дно… наслаждение для голой ступни! Последняя ласка? Встав в арку, смотрел, как уходил непонятно в какое море и таял в блеске воды узкий изогнутый мыс с высокими тонкими пальмами. В начале мыса росли кусты, ветки их низко тянулись над узеньким пляжем, и в тени лежали люди и тихо переговаривались. И я прилег.

– Встать!

Я разлепил веки. Клим!

– Рано улегся. Дело не сделали!

– А, да.

Настало время его товаров и услуг!

Вдали показался знакомый песчаный холм.

– Дренаж сделал тут… а где деньги? – жаловался по пути Клим.

Вымогает? – мелькнула вдруг странная надежда. Из стенки канавы торчала желтая пятерня! Я вздрогнул. Может – моя?! Но каким образом?.. Фу ты! – сообразил – резиновая перчатка! Обронил кто-то из работяг.

– Если будешь меня пугать! – смело сказал я спутнику… но он не ответил. По дороге он взял в будке лопату и лом и теперь тяжело отдувался. Мы вскарабкались на песчаный косогор. Там стояли два тополя. Один был спеленут паутиной, как саваном, и ярко блистал. Другой… шелестел листвой! Были лишь отдельные нити!

– Тля обленилась, б..! – произнес он. Вонзил лом в землю и долго утирал пот.

– А отложить это дело нельзя? – поинтересовался я.

– Ну почему ж?.. Но надо же учитывать и гомогенный фактор! – туманно добавил он.

– А когда ж я его не учитывал-то?! – я сразу просек, о чем речь. Хорошо, что я деньги прихватил!

Мы сели на тележку с мотором и понеслись. Стикс в этом месте обмелел, был пересечен колеями, и мы перемахнули его, не замочив штанин.

– Вот так! Мороз и солнце! – лихо произнес он.

– День чудесный! – радостно подхватил я.

…Из тишины вдруг обрушился гвалт чаек! Я открыл глаза. Берег озера – и целая пурга этих птиц! С чего это вдруг? Мертвого разбудит!

Потом я разглядел эпицентр этой бури: маленький хорошо одетый мальчик невозмутимо стоял и сыпал крошки с горсти, не считая, видимо, этот ор от земли до неба чем-то особенным… Уже – хозяин всего?

Вернулась тишина – и открылось небо. Солнце плавилось на границе воды. Чуть поодаль на берегу я разглядел моего архангела, страстно вещающего какой-то женщине:

– Нам всем до “Войны и мира” ой как далеко!

– Далеко, но по-разному! – хотелось вмешаться. Хотелось бы все-таки измерить это расстояние для каждого отдельно!

Он заметил мой взгляд, подошел.

– Ты понял… что я все делаю для тебя? – произнес он. – Но пока не все получается.

– Это замечательно! – воскликнул я.

– Ну… не знаю, – он развел руками. Причем явно был рад.

Ничего. Как-нибудь перебьемся! Контролером, например, поступлю. Устраиваются же люди?

Мимо летела пушинка. Я вдохнул – и она вдохнулась! Ура! И мошки снова летают, сверкают в лучах! Несмотря на гибель, летают! Пушинки, перебирая лапками, безвольно катятся по воде.